Савако Ариёси - Кинокава
В доме Матани царили покой и весенняя безмятежность. Кадзуми и Утаэ были девочками послушными и никогда не перечили своей матери. Томокадзу же, в отличие от Сэйитиро в детстве, слыл проказником, и его строго наказывали, когда он вытаптывал высаженные в саду цветы. Мальчишка, бывало, забирался на хурму, что росла у южной стены дома, и кричал оттуда:
– Это осада Порт-Артура! Сдавайтесь! – и отдавал приказы окрестным мальчишкам, которых сам же и собирал в ватагу.
Просто невероятно, до каких размеров выросла маленькая веточка хурмы из Кудоямы! Толстые сучки даже не думали сгибаться под тяжестью сорванца Томокадзу. Кроме младшего сына, из детей Матани на это дерево залезала только Фумио. Глядя на Томокадзу, Хана все время думала о своей дочери. Она не забыла, как Тоёно сказала ей, когда она ходила беременная Фумио: этот ребенок будет лазать по дереву. Предсказание Тоёно сбылось. Хана внезапно вспомнила о бабушке, которая умерла восемнадцать лет назад. «Прошу тебя, скажи, что станется с Фумио?» – спрашивала Хана снова и снова.
У ворот появилась Умэ и разволновалась, увидев хозяйку дома.
– Я была очень невнимательна. Надеюсь, у вас все хорошо, – низко поклонилась гостья.
– Ох, сколько же времени прошло! Я тоже была очень невнимательна. И надеюсь, что у тебя тоже все в порядке.
Хана вот уже много лет не видела Умэ. На нее нахлынули ностальгические воспоминания, и она тепло поприветствовала жену деверя. Умэ сняла гэта, вошла в дом, нервно протянула руки к пустой жаровне. Она по-прежнему относилась к Хане с большим почтением, но не могла признаться, что Косаку запрещает ей выражать свое доброе расположение, и от этого чувствовала себя неловко.
– Боюсь, получилось не слишком вкусно. Не знаю, понравится вам или нет, но прошу вас отведать мою стряпню, – сказала Умэ, протягивая корзинку.
Хана откинула полотенце и увидела, что невестка принесла су си. Умэ славилась своими кулинарными способностями на всю Мусоту.
Поболтав немного о том о сем, Умэ перешла к делу:
– Муж прислал меня за адресом Фумио.
– За адресом Фумио? – насторожилась Хана. – Что у него с ней за дела?
– Мы хотим послать ей барико, когда наступит сезон. Косаку говорит, что хотел бы отправить племяннице посылку с деликатесами Вакаямы.
– До зимы еще далеко. Пожалуйста, передай Косаку, пусть не волнуется за Фумио, она живет в гостинице и деликатесов ей хватает.
Барико – это рыба, которую ловили у западного побережья провинции Кии. Ее разрезали и высушивали, она считалась местным деликатесом и отличалась отменным вкусом и ароматом. Высушенную барико жарили и ели вместе с костями и плавниками. Жители западного побережья обожали эту крохотную рыбешку с огромными глазами и маленьким ротиком. Кроме того, барико высоко ценилась гурманами Осаки. Сезон лова начинался в конце осени и длился всю зиму, поэтому Хана очень удивилась, когда Умэ заговорила о рыбе весной. И еще Фумио настаивала на том, чтобы ее оставили в покое, поэтому Умэ получила холодный отказ.
Жена Косаку пожала полными плечами. Похоже, она не знала, как явится домой с пустыми руками и доложит мужу о провале своей миссии.
Хана смотрела вслед Умэ и думала, отчего ей так хочется монополизировать права на свою дочь? Почему она не воспользовалась этой прекрасной возможностью восстановить отношения с Косаку? Как же глупо и недальновидно она поступила, дав Умэ от ворот поворот, ведь бедняжка пришла к ней со всей душой!
Хана выудила из прически нефритовую шпильку и почесала острым кончиком голову. Под шиньоном, уложенным в высокую прическу марумагэ, у нее уже начинали редеть волосы.
В тот день Кэйсаку вернулся домой раньше обычного. В последнее время он постоянно пропадал в префектуре, дорабатывал проект по использованию Кинокавы. Кэйсаку надеялся, что Юскэ Тасаки вынесет его предложение на обсуждение в палате представителей Национального парламента в течение этого года. Однако недавно в его перегруженном расписании образовалась брешь.
– Добро пожаловать домой.
– Какие новости?
Кэйсаку пять дней провел в Вакаяме и теперь избегал смотреть жене в глаза, чувствуя за собой вину. Чтобы скрыть неловкость, он принялся возиться с Томокадзу, который тут же потребовал внимания отца.
– Пришло письмо от Фумио.
– О? И что она пишет?
– Просит нас прислать ей новое кимоно и немного денег. И еще говорит, что Токио – настоящий культурный центр, не то что Вакаяма. Это главная тема письма.
– Странная она девица, – то ли с осуждением, то ли с одобрением покачал головой Кэйсаку. – Пошли ей деньги, которые она просит. Думаю, ей можно доверять.
– Но мы и так уже посылаем Сэйптиро семьдесят пен в месяц. Пятьдесят пен должно хватить Фумио за глаза.
– Не переживай. Справлюсь как-нибудь.
Хана помолчала немного, вспомнив, что одним из показателей финансового успеха мужчины является наличие любовницы. И неожиданно перевела разговор на другую тему:
– Вы совсем забросили здешнюю работу. Вам наскучила Мусота?
– О нет. Просто я засиживаюсь допоздна, вот и остаюсь в городе. Я даже подумываю, не купить ли там маленький домик.
На самом деле Кэйсаку уже приобрел домик для своей любовницы.
– Но вы не можете купить маленький домик. Я слышала, что господин Караки ищет покупателей на свой особняк в Масаго-тё. Вы опозорите свое имя и положение, если приобретете дом меньше этого.
Кэйсаку тоже слышал о продаже особняка, который занимал более двух тамбу[70] земли, однако ему и в голову не приходило приобрести его для себя. Он очень удивился, когда жена, которая волновалась по поводу семидесяти иен для Сэйитиро и пятидесяти для Фумио, заговорила о покупке нового дома. Его не столько восхитила, сколько поразила прозорливость жены, полагавшей, что особняк в городе – это выгодное вложение денег.
Крохотный домик, который он подарил своей любовнице, тоже располагался в Масаго-тё. Что на самом деле стояло за словами Ханы? Специально ли она упомянула про Масаго-тё или случайно? За все время Хана ни разу не упрекнула его в том, что он проводил ночи вне дома, и вот пожалуйста – она уговаривает его купить огромный особняк в Масаго-тё. Кэйсаку не мог отделаться от мысли, что женой руководит ревность.
– Прекрасная идея! Не хочу, чтобы обо мне всю оставшуюся жизнь говорили как о Матани из Мусоты.
Кэйсаку вроде бы держался легко и непринужденно, но по спине ручьями тек пот. Он поспешно схватился за чашку с чаем и пожаловался, что тот остыл.
Кэйсаку редко капризничал, не то что его брат, для которого чай всегда был то слишком темным, то слишком светлым. Но сейчас им двигало отчаяние. Хана тут же вскочила на ноги:
– Мне очень жаль. Я недосмотрела. Простите меня.
Она удалилась в кухню, быстро перебирая ножками. Кэйсаку просунул руки под кимоно и потрогал мокрые подмышки.
– Как ты смотришь на то, чтобы переехать в город? – спросил он Томокадзу.
– В город? Вот здорово! Мусота – настоящая дыра, – обрадовался сын.
Кэйсаку весело расхохотался, впервые расслабившись после возвращения домой.
На выборах в нижнюю палату собрания префектуры по избирательным округам города Вакаямы и Кайсо большинство голосов получил Юскэ Тасаки, член исполнительного комитета Сэйюкай. Однако всеобщие выборы 13-го года Тайсё[71] превратились в настоящую баталию, поскольку сразу после раскола Сэйюкай представители семейства Сакаи – до этого верные союзники Тасаки – внезапно перекинулись в противоположный лагерь, причем господин Сакаи тоже выдвинул свою кандидатуру. Тасаки получил 3478 голосов и был переизбран, но победу ему принесли всего тридцать голосов.
«Пришла пора Кэйсаку Матани», – пробормотал себе под нос старый политик, с облегчением выслушав итоги голосования. Талантливый председатель выборного комитета партии, этот семидесятилетний старик обладал редкой способностью сплачивать вокруг себя людей. Его несколько раз выдвигали на пост государственного министра, но он не торопился завоевывать национальную славу. Благородный профиль выдавал его честность и искренность. Прислушиваясь к восторженным речам по поводу своей победы, Тасаки размышлял о боевом духе, проявленном его соратником Матани на последних выборах. Не будет преувеличением сказать, что Тасаки был целиком и полностью обязан своим переизбранием Кэйсаку.
Результаты выборов только подтвердили бродившее по провинции мнение – пришло время Кэйсаку Матани. Роскошный особняк в Масаго-тё еще раз доказывал правоту слухов – он будет-таки баллотироваться. Дорога из гравия длиной около 120 сяку бежала от ворот в европейском стиле к центральному входу. Ни на час не иссякал поток посетителей, втекавший и вытекавший из одноэтажного здания, занимавшего два тамбу земли. Слуги и служанки озабоченно сновали туда-сюда.
