Тама Яновиц - На прибрежье Гитчи-Гюми
– Может, его мать так и не умрет, и тогда она передумает, – сказала мамочка. – Дети, надо помолиться! Вставайте в круг.
– Я думала, ты всей душой за Стива Хартли, – сказала я.
– Кто его знает, за что я на самом деле всей душой. Сначала мне эта идея понравилась, но это было до того, как мы решили переезжать в Лос-Анджелес. – Она взяла бутылку с джином. – Теодор, будь ангелом, поищи мою банку сока. Я ее куда-то спрятала. Посмотри под кроватью.
14
Утром Мариэтта вернулась забрать вещи. Она приехала на машине матери Стива Хартли, «Тойоте» лимонного цвета.
– Стив знает, что у тебя нет прав? – спросила я.
– У меня есть справка, что я учусь, – ответила она презрительно. – И вообще, твое какое дело?
– По справке одной ездить нельзя, – сказала я.
– Тебе-то что за дело? – Она оттолкнула меня и открыла шкаф. – Слава богу, наконец-то я покидаю эту дыру. Больше не будешь за мной шпионить!
– Да? – сказала я. – Надо проследить, чтобы ты не умыкнула чего моего.
– Да кому нужно это клоунское тряпье? – сказала она.
– Как ты быстро переменилась!
– Меня к этому вынудила наша семейка, – сказала она. – Включился механизм самозащиты.
– А Стив Хартли видел тебя такой? Наверняка нет.
– Он принимает меня такой, какая я есть. Не то что ты. У меня теперь и работа появилась. Я буду содержать нас обоих, а Стив сможет вплотную заняться продажей своих компьютерных идей.
– Блеск, – сказала я. – Монолог – как из мыльной оперы! А что у тебя за работа?
– Я официантка в баре, – сказала она. – Если кто-нибудь уволится, меня переведут в зал.
– Неужели? – сказала я. В глубине души я была потрясена – работа официантки всегда наводила на меня ужас. – И где же?
– Не скажу.
– Чего ты стыдишься?
– Вовсе я не стыжусь! Просто не хочу говорить. Еще притащишься туда, поставишь меня в идиотское положение.
– Все понятно, – сказала я. – Ты работаешь в топлесс-баре.
– Нет! – крикнула она, упихивая остатки одежды в чемодан.
– Красивая вещь, – сказала я с тихим восторгом, заметив, как один из щенков, проковыляв через всю комнату, забрался на чемодан и пустил струю.
– Матери Стива его выдали на съезде библиотекарей, – нехотя призналась Мариэтта.
– И комплект прелестный, – сказала я, имея в виду кораллового цвета кашемировые свитер с кардиганом.
– Тоже матери Стива.
– Для библиотекарши вкус у нее неплохой.
– Что ты так взъелась на библиотекарей? – сказала Мариэтта. – Откуда столько презрения? Да как ты смеешь презирать женщину с такими возвышенными мыслями, с достоинством и здравомыслием, которых у тебя нет и не будет. Вечно ты все изгадишь. Когда Стив заработает много денег, может, я пойду учиться на библиотекаря.
– А ты и библиотекаршей будешь работать топлесс?
– В голове не укладывается, как я могла столько времени прожить в этом гадюшнике! – сказала она. – Слава богу, теперь я от этого избавлена.
– Раньше мы тебе нравились, – сказала я. – Ты переменилась. Деградировала. Ведешь себя как типичная домохозяйка средних лет.
– Давай расстанемся по-хорошему, – сказала она. – Кто знает, может, никогда больше не свидимся.
– Когда похороны? – вдруг вспомнила я.
– Чьи похороны?
– Матери Стива Хартли, – сказала я. – Ну, той, библиотекарши. Чей чемодан ты взяла. И чей комплект надела. На чьей машине ты приехала!
– Она вовсе не умерла, – сказала Мариэтта. – Ей даже стало лучше. Через неделю-другую ее выпишут.
– Да? – сказала я. – Нас к тому времени, наверное, здесь уже не будет. Мы переезжаем в Лос-Анджелес. Ну что ж, всех тебе благ. Я обязательно сообщу тебе наш новый адрес, чтобы ты могла к нам приехать, если, не дай бог, мать Стива, вернувшись домой, не сумеет оценить тебя по достоинству.
Мариэтта собралась было сказать ответную колкость, но передумала:
– Да, обязательно сообщи мне адрес. Маме, думаю, будет приятно получать от меня весточки.
– Может, еще увидимся до отъезда, – пробормотала я, но Мариэтты уже и след простыл.
Вскоре приехал за щенками Фред. Расставаться с ними было тяжело до боли. Он, естественно, выбрал именно тех двух, которых я хотела оставить.
– Лулу, сюда! – сказала я и протянула ей щенков. – Попрощайся со своими детками. Может, никогда их больше не увидишь.
Она, похоже, встретила это известие с облегчением. Рождение щенков для нее было шоком. Она никогда не любила собак и себя собакой не считала. Будь она человеком, она была бы бесстыжее меня и Мариэтты, вместе взятых. Стоит появиться какому-нибудь новому существу мужского пола – она тотчас впадает в экстаз. При первой же возможности убегает в дома, где есть мужчины. Ее вид обычно производит отталкивающее впечатление (она толстовата, что из-за безволосости еще сильнее бросается в глаза), но в дом ее обычно пускают – из жалости.
Попав к чужим людям, она немедленно норовит забраться в хозяйскую постель. А еще напускает на себя самый трагический вид, без слов пытаясь поведать им о том, как несчастна была ее жизнь в родном доме. Однако, получив все подачки и объедки, она неизменно возвращается: без нас ей не на кого злиться и раздражаться.
Завидев Фреда, она, раскинув лапы, повалилась на спину: требовала, чтобы он почесал ее роскошный живот. Он машинально начал ее гладить, а она теребила его, давая понять, что ей нравится, когда это делают поэнергичнее.
– Вот так? – спросил он рассеянно. – Слушай, может, пойдем прогуляемся? – Лулу вскочила и принялась возбужденно лаять. – Я это не тебе, – сказал он, – а Мод.
– Ты уже выписал чек за щенков? – спросила я.
Он взялся за ручку.
– Готово! Теперь пойдешь?
– Нет, – ответила я. – Слишком холодно.
– Пройдись с ним, Мод! – сказала мамочка.
Она размахивала чеком на шестьсот долларов, чтобы поскорее высохли чернила. – Прогулка пойдет тебе на пользу.
– Тогда пусть с нами пойдет Леопольд, – сказала я. – Он будет моей дуэньей.
– Зачем это тебе дуэнья? – возмутился Фред.
– Бедняжка Леопольд, – сказала я. – Малыш целыми днями торчит на кухне. Ему нужен свежий воздух.
– Не нужен мне никакой свежий воздух! – сказал Леопольд.
– Нет, нужен! – сказала я.
– Я не собираюсь на тебя нападать, – сказал Фред.
– Знаю, – ответила я. – А что, если я на тебя нападу?
– Пожалуйста, пойдем прогуляемся, – попросил Фред. – Чего ты боишься? Если понадобится, я смогу себя защитить.
– Не будь так самоуверен, – сказала я. – Ты свой шанс уже упустил.
– Ты же сама сказала, на улице слишком холодно, поэтому нападать на меня ты не станешь. Разве я не выписал твоей матери чек на шестьсот долларов? Ну сделай для меня хоть такую малость. Или ты боишься, что на сей раз я откликнусь на твой призыв?
– Не откликнешься! – сказала я. – Между нами ничего не будет! Один раз я на тебя напала, теперь все, хватит, с меня довольно. Такова жизнь. Надеюсь, этот урок пойдет тебе на пользу. Ну ладно, пошли.
Я схватила с вешалки промасленную рабочую куртку Пирса и вышла. Пронизывающий ветер обжигал лицо и бил по ногам. Деревья понуро раскачивались, словно ежась от холода. Воздух был ледяной и промозглый, и только слегка подванивало подтаявшей грязью и палой листвой. Как я мечтала выбраться из этой мрачной унылой дыры с мерзко шелестящими соснами, с кустами болиголова, на которых вечно висят обрывки туалетной бумаги да рваные кроссовки, закинутые туда пьяными подростками!
Из-за Гитчи-Гюми слышались взрывы. Почему, вдруг подумала я, мы никогда туда не ходим? Мы с Мариэттой могли бы отлично развлечься – проводили бы испытания служащих полигона. Правда, большинство военных либо гомосексуалисты, либо калеки. Впрочем, нашлась бы, наверное, пара-тройка полноценных особей. Теперь уже поздно – все равно со дня на день уезжаем.
Меня нагнал Фред с дверной ручкой в кулаке.
– Зачем тебе понадобилась наша дверная ручка? – спросила я раздраженно. – Будь добр, верни ее на место.
– Я ничего не делал! Она сама отвалилась.
– Ну так ввинти ее обратно. Или ты даже на это не способен?
– Ничего не понимаю! – нервно забормотал он. – Я до нее едва дотронулся, а из нее как посыплются пружинки. – Я окинула его таким презрительным взглядом, что он сник окончательно. Совершенно незачем было ему рассказывать, что эта ручка постоянно выпадает. Он засунул ее обратно в дверь и спустился по ступенькам. – Это еще пригодится, – сказал он и высыпал мне в ладонь какие-то пружинки и шурупчики. – Их можно поставить на место, я просто не понял куда.
– Пошел гулять – так гуляй, – сказала я и зашагала к лесу. Некоторое время мы шли молча. – Ну что, нагулялись?
– Я думал, мы поговорим.
– Ну, говори.
– Ты что, совсем бесчувственная? Почему ты такая злая?
– Я не злая, – сказала я изумленно. Я вовсе не хотела быть злой и искренне удивилась тому, что он воспринял все именно так. – Мне надо двигаться дальше, Фред. Неужели ты не понимаешь? Дело вовсе не в тебе. Просто я выросла. Стала другим человеком. Ясно тебе?
