Альфонсо Микельсен - Избранные

А в этом словесном жанре, как я слыхал, испанцы — великие мастера. Однако ни в Швеции, ни в Германии слепая злоба человека никогда не бывает направлена против имени божьего или слуг господних. Вольтер мог быть продуктом только такой страны, как Франция: его нападки на святыни не встретили бы понимания среди протестантов.

Когда же я смогу проникнуть в этот мир недоступных тайн, столь же загадочный, как и окружающая его природа?

X

Фусагасуга. Фу-са-га-су-га… Это индейское название было мне известно задолго до приезда в Америку — еще в детстве я с трудом учился произносить его. Дядюшка Самуэль в письмах к моему отцу рассказывал чудеса об этих местах, где он приобрел летнее шале — «Эль Арболито». Детьми, полные восторга, мы слушали рассказы о дикорастущих орхидеях, о тропических ливнях, которые длятся по нескольку часов. По словам дядюшки, однажды за время грозы он прочел при свете молний полный номер лондонской «Таймс» времен Крымской войны! Для нас, детей, не менее диковинным, чем страшная буря, казалось это индейское слово, которое невозможно было произнести: Фусагасуга! Кто бы из нас мог тогда подумать, что настанет время, когда это место станет лагерем заключения земляков моего дядюшки!

…Дорога резко поворачивала, и под сенью гигантских фламбуайянов, кроны которых пламенели огненно-красными цветами, возникали первые стены домов крохотного городка, увитые бугамбилией и лианой «ночная красавица». Вскоре мы уже въезжали на городскую площадь, где по воскресеньям, по окончании церковной службы, открывался базар. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как те, кто отдыхал здесь в роскошных виллах, перебирали, прежде чем купить, горы экзотических фруктов, как затем вступали в бурные споры с продавцами, в результате которых последние сбавляли несколько мелких монет.

Именно в этом городке я узнал, что между Мьюиром и моим кузеном Фрицем существуют какие-то отношения. И раскрылось это в одно из воскресений. Мы уже собирались отправиться в модный местный отель, когда Мерседес — она была в курсе моего разлада с Фрицем — предупредила меня, что только что видела американца и моего кузена на террасе ресторана. Мы решили поехать в другое место. Раз уж зашел разговор о Мьюире, я посчитал нужным воспользоваться случаем и рассказал Мерседес о том, с каким презрением отзывался он о ее родине и ее народе.

— Проклятый «гринго»! — возмущенно воскликнула Мерседес, и я услышал в ее восклицании отзвук голоса Ольги. — Из всех иностранцев, приезжающих в нашу страну, они единственные всегда живут особняком — the American colony[10]. Получая жалованье от своего правительства или от крупных североамериканских компаний, тот или иной «гринго» никогда не станет рисковать своими деньгами. Никогда не начнет «дела», полагаясь лишь на свои силы и сообразуясь со своими возможностями. Американцы не заводят здесь друзей, не женятся на местных женщинах, не вступают с местными в торговые сделки, — не переставала возмущаться Мерседес. — Они не рубили здесь лес, не возделывали поля! Не создали ни одного предприятия, которое не явилось бы филиалом американской фирмы! А вот немцы — те внесли свой вклад в развитие нашей страны. Создали авиационные компании, распространили скотоводство, выстроили фабрики. Разве мы можем испытывать к осевшим у нас немцам ненависть только за то, что в стране, которую они покинули тридцать лет назад, сегодня существует жестокая диктатура?

Меня тронул взрыв негодования Мерседес, но я смолчал. Странное явление, по-видимому, представляли американцы в этом мире.

Мерседес продолжала:

— Моя золовка высказалась обо всем этом гораздо точнее. Вот что однажды она заявила: «Немцы помогли даже нашим старым девам избавиться от печалей…» А «гринго» только и занимаются тем, что снимают «сливки» с рабского почитания окружающих. И начало этому положили дамы высшего света.

Я несколько растерялся. Неужели, как утверждала Мерседес, американцы злоупотребляли экономическим превосходством, чтобы осуществлять свои сугубо личные планы?

Ветви деревьев сельвы, сплетаясь над моей головой, образовали плотную крышу, не пропускавшую дневного света…

Я вновь подумал об Ольге, но уже с меньшим возмущением. Если то, что говорила Мерседес — правда, не слишком ли суровым был мой суд над Ольгой? Ведь она — лишь жертва ситуации. Но ревность заставляла меня пойти в своих размышлениях далее. Ведь я осуждал в Ольге не то, что она влюблена в Мьюира. Дело заключалось в ином. Она пыталась убедить меня, что презирает Мьюира, потому что он — «гринго» и потому что он позволяет себе в обращении с ней вольности.

— Ваша вина, что американцы типа Мьюира чувствуют себя в вашей стране хозяевами, — сказал я Мерседес. — Сначала вы ими восхищаетесь, всячески угождаете, а потом удивляетесь, что они становятся деспотами.

— Кто ими восхищается? Кто им угождает? — воскликнула она с непритворным удивлением.

— Да все вы. Богатые, бедные, женщины, мужчины! Члены политической партии А и члены политической партии Б! Мне все это уже знакомо. То же самое происходило с англичанами в Румынии в давние годы.

— Англичане — другое дело, — возразила Мерседес. — Они, правда, до смешного упрямы, что, впрочем, поможет им воевать. Британцы не меняют ни меры весов, ни денежные единицы, по-прежнему водят машины по левой стороне. Однако в конце концов их жизнь подчинена рассудку, разумна, а у американцев существует одно: деньги, и только деньги. У нас каждый считает, что тот, кто изъясняется по-английски, — богат. Поэтому к ним и тянутся.

— Я говорю о том же: вы сами сделали из американцев идолов. Что здесь играет роль: богатство или владение английским языком — неважно. Факт остается фактом.

— Да, деньги дают американцам все, — продолжала Мерседес, — иногда позволяют им даже терпеть крах, не рискуя потерять ореол могущества. Провалились американские фирмы, которые асфальтировали наши города. Провалились и компании, строившие ирригационные системы и железные дороги! Обанкротились американские предсказатели будущего нашей экономики. Но этого будто никто не замечает. Для того чтобы в нашей среде заставить поверить в эффективность любого проекта, следует лишь дать понять, что он был «изучен американцами».

— Мне прекрасно известны эти истины, — подтвердил я. — Вы, например, считаете, что ваши политические партии делятся на друзей и врагов Соединенных Штатов Америки. Как обычно, партия, находящаяся в данный момент в оппозиции, выступает против сотрудничества с американцами. Не обманывайте себя, Мерседес. Завтра эта оппозиционная партия придет к власти и, став еще более проамериканской, чем ее предшественники, заставит народ вашей страны умирать за дело американцев где-нибудь в Салониках, на Алеутских островах или на реке Ялу. А партия, занявшая траншеи оппозиции, будет винить в своих провалах политику госдепартамента США, обвиняя его в том, что он превращает человеческие жизни в деньги.

— Не думаю. Война воздвигла непреодолимый барьер между американцами и теми местными партиями, которые заявили о своей солидарности с нацизмом.

— Вы убедитесь сами. Но сегодня я более думаю о времени, когда атмосфера антиимпериализма станет политическим оружием против правительств, финансируемых Вашингтоном.

В этот момент к нам подошел промышленник Кастаньеда, друг Бететы. Кастаньеда, как всегда, пересыпал свою речь английскими словечками и выражениями, особенно если говорил о бизнесе или о Соединенных Штатах. И даже тон его голоса становился менторским:

— Нет, Мерседес! Look how efficient[11] эти американцы! Ну, скажи, кто, кроме американцев, смог бы высадиться в Северной Африке?! Они — единственные, кто обладает секретом фирмы, know how[12]. Метод, метод и только метод — вот чего нам не хватает. They get things done[13]…— Кастаньеда ударил рукой по столу, как если бы был генералом Эйзенхауэром, отдающим приказ о высадке войск.

Я слушал, как изъясняется Кастаньеда по-английски, и он казался мне кукушонком, подкинутым в куриное гнездо. Однако не во всем я был согласен с Мерседес. Жаль, что такая умная женщина не умела владеть собой. И повод-то был пустяковым: слова Мьюира, которые я ей передал. Разве американский народ, вся нация несет вину за то, что один из ее представителей грязно отзывается о латиноамериканцах? Как можно судить о всей стране по скудоумию одного из ее граждан?

— Вы впадаете в крайность, — сказал я Мерседес. — Американцы отнюдь не так уж великолепны, как считают некоторые. Но и не так плохи, как считают другие. Они как все. В саду божием есть место для всякой твари…

— Но ведь они относятся к нам так, будто мы — их колония! Удивительно, до чего американцы любят давать нам советы. Во всем! Они даже не пытаются учесть наши особенности, ближе познакомиться с нашим образом жизни. Именно это и возмущает меня. Особенно сильно это бросается в глаза, если сравнивать отношение к нам европейцев. Американцы считают, что все, что «сработало» когда-то в их стране — их образ жизни, их манеры, — все это должно «сработать» точно таким же образом и в других странах.