Кристи Филипс - Письмо Россетти
Клер подумала о Майкле.
– Нет.
Обе они замолчали, увидев, что из кухни вышел Джанкарло и вновь направляется к ним. На секунду Клер захотелось, чтобы обаяние ее было более броским. Временами это все же дает некоторые преимущества.
Официант поставил заказанные ими блюда на стол, затем раскупорил бутылку вина. И когда наклонился наполнить ее бокал, лицо его оказалось всего в нескольких дюймах от маленькой ямочки над ключицами Клер. От его теплой золотистой кожи пахло какой-то экзотической туалетной водой. Если она придвинется чуть ближе, коснется его шеи губами…
– Мне достаточно, спасибо, – сказала Клер, отметая это постыдное потайное желание.
Официант улыбнулся, выпрямился и стоял с таким видом, точно собирался что-то сказать. Но затем, видимо, передумал.
– Buon appetite, – с легким поклоном произнес он и снова удалился на кухню.
– А вы что, и правда собрались завтра на конференцию? – спросила Гвен.
– Да.
– Ну, ладно. Идите, а я где-нибудь пошляюсь сама.
– Не выйдет. Ты идешь со мной.
– Но история… это же скучища смертная!
– Как это история может быть скучной?
– Да кого ни спроси, каждый скажет: история – это скука и дребедень.
– Вот уж нет! История – поразительно интересный, просто завораживающий предмет. Благодаря ей мир вновь оживает.
– Но ведь всей этой ерунды давным-давно нет.
– Ничего подобного. История – это все, что нас окружает. Особенно здесь, в Венеции. Она запечатлена в архитектуре, живописи, в обычаях и законах… – Клер приподняла вилку. – Даже этот маленький предмет имеет свою историю. История – это нечто большее, чем простое запоминание дат, войн и имен президентов. Она рассказывает о людях, обо всех их достижениях, изобретениях и завоеваниях. Об их особом видении мира. История – это… истории. Ты ведь любишь слушать разные интересные истории?
– Конечно.
Клер на секунду призадумалась. Что бы такое рассказать Гвен, чтобы ей было по-настоящему интересно?
– Когда-нибудь слышала о Казанове?
– О том парне, у которого была куча подружек?
– Ну, можно сказать и так. – Доля истины в утверждении Гвен все же была. – Казанова родился здесь, в Венеции, в тысяча семьсот двадцать пятом. Ты слышала лишь о его любовных похождениях, но он был знаменит не только этим. Он был одним из немногих, кому удалось бежать из тюрьмы Дворца дожей, ну, помнишь, мы его проезжали.
– Как же он сбежал?
– Прорыл в потолке камеры лаз и выбрался через него на крышу. А потом спрыгнул прямо в гондолу. И улизнул из Венеции еще до того, как его хватились. Позже, в своих мемуарах он писал, что бежать из тюрьмы оказалось для него пустяшным делом, ведь за всю свою жизнь он привык шнырять из одного дамского будуара в другой.
– А за что его посадили в тюрьму?
– Скорее всего, за долги. Казанова также прославился тем, что изобрел особые чернила, написанное ими исчезало через несколько дней. Говорил, что нет ничего лучше для подписывания счетов и составления пылких любовных писем.
– Его посадили в тюрьму по подозрению в шпионаже, – раздался голос англичанина, сидевшего через несколько столиков от них. Очевидно, он прислушивался к их беседе с самого начала. – Правда, доказано это не было. Если уж быть до конца точным, Казанову даже не судили.
Удивленная и недовольная этим неожиданным вмешательством, Клер смотрела на незнакомца. Она до сих пор испытывала неловкость от перебранки в аэропорту и надеялась, что он их здесь не заметит. Просто не обратит внимания. Но, к несчастью, зал ресторана был почти пуст. Лишь через несколько секунд до нее дошло, что этот странный человек не узнал ее. Просто характер, наверное, у него был такой – вмешиваться в любой разговор, который по случайности удавалось подслушать. И Клер не знала, какая из этих черт вызывает у нее больше отвращения.
– Да, действительно, история весьма занимательная, – пробормотал он.
– Это не просто история, – возразила Клер. – Это факты.
– Вы так в этом уверены? Я подозреваю, что Казанова был отъявленным лжецом, а не великим любовником, как он сам утверждал.
Говоря, он смотрел куда-то в сторону, а не прямо на нее, что страшно раздражало Клер.
– Я историк, – сказала она. – Изучаю раннюю современную Европу.
– Простите, не знал, что говорю с экспертом. Что именно вы подразумеваете под термином “ранняя современная” Европа?
– Это период от конца Ренессанса и до начала промышленной революции.
– Неужели?
Просто удивительно, как много может сказать человек всего одним словом, неприязненно подумала Клер. Это его “неужели” походило на кодовое слово, означавшее примерно следующее: “вы невежественны, неумны и, возможно, даже просто безумны”.
– Это довольно большой отрезок времени, – невозмутимо продолжал меж тем англичанин. – И вообще, я склонен думать, что историки по большей части изучают мелкие, малозначительные события. Такие, к примеру, как воздействие третьего сражения в Бурской войне на производство шерсти в Шотландии начала двадцатого века. То есть вещи, которыми человек в здравом уме заинтересовался бы не больше, чем крысиной задницей.
Ее удивило и показалось странным, что этот человек с такой легкостью произносит бранные слова. Гвен оживилась и улыбнулась во весь рот, но Клер было не до смеха. Этот несносный англичанин унижал ее, подвергал сомнению весь смысл ее существования. Ее бросило в жар, щеки залились краской.
– Да, это верно, многие историки, в том числе и я, пишут о малоизвестных событиях и предметах, – сказала она. – Но даже те исторические события, что кажутся малозначительными с высоты сегодняшнего дня, могут считаться важными, если они изменили ход истории или же помогли нам понять…
И вдруг она осознала, что ей просто не хватает слов. Что именно она хочет доказать этому странному типу? То, что истории из прошлого помогают нам понять скрытые личные мотивации, самих себя, движения человеческого сердца?… Да, именно понять человеческое сердце. Нет, чушь какая-то. Этого говорить нельзя. Во всяком случае, ему.
– Понять, что такое человек, – тихим голосом произнесла она.
И если бы он в ответ снова произнес это свое “неужели?”, она бы точно швырнула ему в голову тарелку.
– Что ж, – задумчиво пробормотал англичанин, – возможно, вы и правы. – Он поднялся, взглянул на счет на столе, отсчитал несколько евро. – Должен признаться, меня куда больше заинтриговал ваш рассказ о Казанове, нежели столь вольная трактовка значения надписи “ЕС” над стойкой паспортного контроля. – Он обернулся к Гвен. – Ну как, вам уже лучше?
– Да, – ответила она тихим голоском.
– Что ж, – заметил он и слегка наклонил голову, – желаю приятно провести вечер.
Колокольчики над ресторанной дверью нежно звякнули, когда он выходил на улицу.
– А вы были правы, – заметила Гвен.
– Ты это о чем?
– Что нравитесь не всем мужчинам.
– Знаешь, этот мне тоже не нравится, так что не в счет.
И Клер украдкой начала озираться по сторонам в поисках мужчины, который ей так понравился. Где же Джанкарло? Они уже доели свой ужин, а красавца официанта нигде не было видно. Подошел другой, пожилой, убрать со стола тарелки. Тоже очень симпатичный, но ни в какое сравнение не идет с “богом солнца”.
– Будьте любезны, счет, – попросила Клер в надежде, что эта просьба заставит красавца выйти из кухни.
Но счет им принес все тот же пожилой официант, а затем – и сдачу, после того как она оплатила ужин. Надевая жакет, Клер украдкой оглядела зал, затем направилась к двери. Очевидно, Джанкарло ушел сегодня с работы пораньше.
Тут Клер строго напомнила себе, что хоть Джанкарло и поразительно хорош собой, он всего лишь официант. Ну, пофлиртовали немного – и хватит. Вполне возможно, он флиртует с каждой мало-мальски симпатичной женщиной каждый вечер, и с ее стороны было бы просто глупо надеяться на нечто большее. К примеру, увидеться с ним в другой обстановке и при других обстоятельствах. У них определенно нет ничего общего, им не о чем говорить. Нет, это было бы просто смешно!
Но почему же тогда она так разочарована?…
ГЛАВА 8
Солнце встало, но площадь под окнами все еще оставалась в тени. Через несколько часов сыроватая прохлада, исходящая от каменных плит, выветрится, но теперь, выйдя на пустое серое пространство, Клер явственно ощущала, как под одежду просачивается холод.
Она хотела немного прогуляться, прежде чем отправиться по более важным делам в восточную часть острова, туда, где раскинулся Городской сад, но отсутствие света, прохлада и сырость не слишком способствовали приятному променаду. А ей еще в гостинице казалось: вот будет здорово выйти сюда пораньше, когда площадь еще пуста, не заполнена толпами туристов. Кафе и магазины закрыты, ни единой живой души в поле зрения. Поэтическое воображение живо рисовало, как звонко, с эхом, будут постукивать ее каблучки по древним каменным плитам, пока она пересекает это пустынное тихое пространство, но ее кроссовки “Найк” издавали лишь легкое поскрипывание, когда она направлялась к Рива-дельи-Скьявони.
