Масако Бандо - Дорога-Мандала
Они вступили на угрюмую территорию святилища.
— Почему в Японии, где так много гор, люди стремятся подняться именно в горы Татэяма?
— Это потому, — сказала Михару, остановившись и наклонившись к Сидзуке, — что в горах Татэяма находится ад.
Увидев её изумлённое лицо, Михару весело рассмеялась.
— Это предание, всего лишь предание. Но и сейчас на Татэяма-мандале, которую можно купить в святилище, прямо у подножья горы рисуют ад. Берег Саи[37] в мире мёртвых, геенна огненная, где люди мучаются в огне, ад, в котором черти заставляют глотать огненные глыбы, адское кровавое озеро и множество сцен, похожих на пытки. В старину люди верили во всё это и обходили Долину ада в горах Татэяма, а в конце пути посещали святилище Минэхонся. Считалось, что, совершив такое паломничество, после смерти они смогут переродиться в раю.
За болтовнёй Михару они незаметно вышли из святилища и оказались у реки, через которую был перекинут горбатый мостик с красными перилами. Михару, остановилась и указала на плывущую в безоблачном небе начинавшую алеть гряду Татэяма:
— Смотри, какой отсюда вид на горы!
Сидзука, остановилась и посмотрела вдаль.
Она вдруг подумала, что Асафуми сейчас в этих горах.
— Этот мост называется Ленточным мостом, по преданию через него переправляются в рай женщины, — сказала Михару, обхватив руками красные перила, украшенные круглыми, похожими на пагоды, башенками.
— В старину считалось, что женщина после смерти падает в адское кровавое озеро. Тогда женщинам запрещено было ходить в горы, и они не могли вознести моления о возрождении в раю, поднявшись в горы и обойдя ад Татэямы. Поэтому в осенний праздник Хиган[38] женщины, желавшие попасть в рай, проводили на Ленточном мосту ритуал окропления. Несколько тысяч женщин, завернувшись в белые одежды, переходили из храма Эммы[39] на этом берегу в храм Уба на другом. Во время этого ритуала путь от одного храма до другого и сам мостик застилали белым полотном. Да, это было величественное зрелище! Участницам этого ритуала выдавалось тайное свидетельство, называвшееся «Свидетельством о прямой передаче закона от учителя к ученику» и обещавшее им перерождение в раю. Правда, участие в этом ритуале обходилось очень дорого. Не зря говорят, что за деньги можно и от ада откупиться!
Стоя на Ленточном мосту, Сидзука представила себе женщин, пересекающих этот мост и молящихся о перерождении в раю. Женщины, запуганные адским кровавым озером, верящие, что участие в этом дорогостоящем ритуале — единственное средство переродиться в раю. Обманутые женщины. Женщины, оказавшиеся в русле буддизма, учения, созданного мужчинами, женщины, способствовавшие обогащению храмов.
— В кровавое озеро падаешь просто потому, что ты женщина, какой ужас! — сказала Сидзука, скрывая досаду под шутливым тоном.
— Да уж! — живо откликнулась Михару. Она встала рядом с Сидзукой, и они вместе, перегнувшись через перила, стали смотреть вниз на реку.
За спиной послышался мужской голос: «Вот, вот, этот мост». Это был пожилой мужчина правильного телосложения, но с расплывшимся от жира лицом. Его сопровождали трое молодых людей и две девушки лет двадцати. Он вёл себя как их босс. Девушки, окружившие его с двух сторон, были одеты в одинаковые леопардовые мини-юбки и ботинки на толстой платформе, но, судя по лицам, не были ни близнецами, ни даже просто сёстрами. Вышагивая рядом с «боссом», девушки кричали, что хотят мороженого. Мужчина, не сдержав возглас восхищения, сказал: «Как хороши горы Татэяма!» Но трое молодых людей, равнодушно взглянув на открывающийся с моста вид, подошли к двум девушкам и принялись болтать, не удостаивая окрестности взглядом. Не задерживаясь на мосту, они один за другим перешли на другой берег. Когда это шествие, похожее на выезд сослуживцев на природу, миновало их, Михару нахмурилась:
— Мужчинам в любом возрасте нравятся молоденькие девушки. Возможно, это предание о женщинах, падающих в адское кровавое озеро, придумали мужчины, боящиеся женских чар.
— Неужели?!
Сидзука, перегнувшись через перила и глядя на бегущую далеко внизу реку, взволнованно сказала:
— Пока существуют женщины, мужчины, охваченные нестерпимой похотью, не могут переродиться в раю. Когда же все женщины попадут в ад, все мужчины будут наслаждаться спокойствием в раю.
Оттолкнувшись обеими руками от перил, Михару выпрямилась, словно отбросив от себя мостик. Они, не сговариваясь, зашагали рядом. На другой стороне реки стоял маленький храм.
— Это храм Уба. Благодаря чудодейственной силе здешнего божества Омба, женщины, как и мужчины, могут попасть в рай, — сказала Михару.
Внутри стояла старая деревянная статуя. Она изображала старуху в белых одеждах, опустившуюся на одно колено. Лоб избороздили морщины, широко раскрытые, будто высверленные глаза сердито смотрели на посетителей. Лицо и тело статуи были выкрашены в тёмно-красный цвет, статуя не была похожа на провожатого в рай, она скорее угрожала тому, кто хочет в него попасть.
— Говорят, божество Омба спустилось с неба, принеся с собой чумизу, просо и коноплю. После смерти оно стало божеством потустороннего мира, управляющим жизнью и смертью.
— Женщина не может попасть в рай, но может стать божеством.
— Действительно, — удивилась Михару.
— Божеству ведь и в кровавое озеро упасть не страшно.
— В самом деле.
Михару, молитвенно сложив руки перед входом в святилище, весело сказала:
— Госпожа Омба, преврати меня, пожалуйста, в божество.
18
Утром, когда выпал первый снег, Сая решила, что умерла. И земля, и заросли бамбука во дворе, и рисовые поля, и далёкие горы — всё было белым-бело. Такое возможно только в мире мёртвых. Влекомая этой тишиной Сая через веранду вышла во двор. Холодный снег больно обжёг подошвы. Сая подобрала ноги и подумала, что всё-таки ещё жива. Она зачерпнула рукой, скопившийся на краю веранды снег и положила в рот — прохладный и мягкий, он растаял на языке. И только тогда она подумала — это же снег! Глядя на невиданное в лесах Малайи чудо холодных земель, Сая сделала глубокий вдох. Окутавший её тонкий запах был похож на аромат вздох-травы, когда зарываешься в неё лицом.
«Люди всё никак не умирают», — подумала Сая. Когда её держали в публичном доме, она умирала сотни раз. Но всякий раз оказывалась жива.
Публичный дом был устроен для войск, дислоцированных в Кота-Бару. Это был огороженный колючей проволокой участок в лесу на окраине города. Саю держали взаперти в грубом длинном бараке, покрытом листьями мангровой пальмы и бананов. Каждый день её заставляли отдаваться японским солдатам.
Это были страшные дни! С утра один за другим приходили японские солдаты. Войдя в комнату, они немедленно вонзали в неё свои дубины. Сая думала, что её убьют. Убьют этими своими дубинами!
Она хотела бежать, но за женщинами следили с утра до вечера. Хозяином борделя был японец. У него было семь женщин-кореянок. К ним прибавились Сая и ещё одна девушка-малайка, которую обманули, сказав, что у японцев есть для неё работа.
В тесной, как тюремная камера, комнате Сая принимала за день от десяти до двадцати японских солдат. Их обязывали пользоваться презервативами, но многие, приговаривая: «Обнажим клинок!», входили в неё без презервативов, не обращая внимания на то, что промежность Сая была ещё липкой от спермы предыдущего мужчины. Когда Сая противилась, кололи её остриём японского меча, тушили окурки об её шею и в промежности. Когда Сая кричала, они громко смеялись.
Они злые духи, думала Сая. Эти мужчины в грязной военной форме, бритоголовые, заросшие щетиной, были похожи на обернувшихся людьми злых лесных духов.
Сае казалось, что она заблудилась в лесу, из которого нет выхода. Здесь были страшные злые духи, и выбраться невозможно. Заблудившиеся вскоре падают навзничь, выбившись из сил, и больше не могут подняться. О таком лесе рассказывали в её племени.
Лес этот замешан на поте и крови. Сае хотелось вырвать члены своих мучителей, хотелось, чтобы её промежность превратилась в лезвие клинка. Но влагалище её было мягким, как беззубый рот младенца. И когда, разрывая внутренности, в неё вонзался очередной злой дух, она не сопротивлялась, а лишь рыдала.
«Я сортир!» — так сказала Канэ Тосика. Тосика была кореянка, по-японски её звали Аяко, она хорошо знала японский. Когда она узнала, что Сая прилично понимает по-японски, то стала жаловаться ей на жизнь в коротких перерывах во время стирки и мытья. «Полицейский заманил меня, сказав, что нужно будет только обстирывать раненных японских солдат, что мне будут платить зарплату и обеспечат ночлегом, едой и одеждой. Бессовестное враньё! Вместо ночлега — эта тесная комната, похожая на тюремную камеру. Здесь меня держат взаперти, заставляя принимать в день по двадцать-тридцать мужчин!
