Марина Голубицкая - Вот и вся любовь
Я хмыкнула, читая письмо про «борщачок».
— Леня, угадай, что Елена на этот раз написала?.. Рецепт борща!
Смеялись даже дети: борщ был именно тем, что мне в жизни всегда удавалось. Но я услышала ее сразу же, с первых же слов. Никогда я не внимала ей так серьезно. Если Е. Н. велит думать лишь о себе, надо действительно забыть обо всем на свете. Я нашла в Москве врача–гомеопата и забросила все, кроме диеты, трав и капель. Такая жизнь не располагала к общению — я стала писать ей не так настойчиво. И подключила к диалогу Зою.
ЗОЕ.
У Феди была своя Золушка. Это была вторая пуговица на рубашке, которую он забывал застегивать.
— Эх, Федя, за что же ты ее так не любишь? Она у тебя Золушка, да?
Федя спохватывался, подтягивал эту пуговицу-Золушку к подбородку, что–то шептал ей (наверное: «Нет, моя хорошая, ты не Золушка, просто я такой рассеянный!»). Потом обязательно украдкой целовал ее и водворял на место — застегивал. Назавтра повторялось то же. Так было аж до 6‑го класса. Сколько насмешек вытерпел в садике, отправляясь на прогулку в не зашнурованных ботинках! Воспитательница считала, что он ленится, да и некогда ей было.
А завязывать бантиком ботинки научился только в 9 лет! На нас с Наташей, Фединой мамой, отчаянье нападало! Однако научился, сумел заставить себя сосредоточиться на том, что в данный момент делают пальчики. А потом в 1 классе муз. школы так ловко командовал пальчиками, что стал победителем сначала школьного, потом республ. конкурса игры на саксофоне. Я тебе посылаю его армейское фото (только ты мне его потом перешли обратно), чтобы ты посмотрела, как он старательно сосредоточен на том, что делает. Аж глаза выпучил! (Только ты не смейся!) Вот и тебе надо научиться сосредотачиваться при письме, тогда и ошибки потихоньку, но в панике будут убегать из тетрадки, боясь твоего серьезного, строгого, сосредоточенного взгляда. Не торопись. Не пугайся, что отстанешь от других. Напиши 2–3 предложения, но правильно. Говоришь–то ведь ты правильно? Вот и повторяй по слогам, нажимая на каждый слог:
Я хо–чу стать ве–ли–ким пу–те–шест–вен–ни–ком. Хо–чу объ–ехать весь мир.
Если недобрые девочки–отличницы будут поглядывать на тебя снисходительно, ты про себя знай еще один секрет: «Хоть я и пишу пока с ошибками, зато я умею писать стихи. А вы вот попробуйте, напишите!» Только про себя, чтобы поддерживать в себе свою уверенность в своих силах и умениях. Я твою птичку–невеличку до сих пор помню и люблю. Люблю, как она поет:
«Как ручеек весной блестит»
Уж какая ты умница, что заметила: весной ручеек не тем хорош, что он журчит, а тем, что он блестит! Только под искристым, игривым мартовским солнышком так может блестеть ручей! Потом, летом, дождевые ручьи уж никогда так не блеснут! И ты, мой маленький поэт, заметила это!
Твоя Елена Николаевна. (Письмо пусть мама тебе вслух читает, а то мои каракули, написанные на улице, ты не разберешь.)
66
В свое последнее школьное лето Маша мечтала о конном походе. Она ждала звонков из Перми. Ромка не звонил, поход откладывался. Я вдруг поняла, что повторяется то мое лето, когда Леня уехал в «Орленок». Так и произошло. Ромка собрался в Израиль на п. м.ж. и темнил, дожидаясь результатов психотеста — Маша отправилась путешествовать без него. Зою с Лелей взяла свекровь, а Леня, вдруг получивший шанс поехать куда захочется, Леня осуществил пионерскую мечту — купил классный фотоаппарат и улетел на Кубу.
Как давно я не видела его таким счастливым! Он вернулся со стихами и фотографиями, с кубинской музыкой и танцевал, загорелый и толстый, в одних трусах, вращая бедрами. От радости мы смеялись. А на следующий день он ушел на работу, и началось: интриги, бойкоты, дефолт и холодная осень.
Ромка уладил свои дела. Самолет улетал из Екатеринбурга, мы дважды расставались и вновь встречались: аэропорт завалило снегом, Ромке пришлось покидать родину два дня подряд. Он не взял книги для Е. Н., я постаралась понять и не приставать: в восемнадцать лет первый раз за границу… Он не брал и письмо, но тут я была непреклонна.
Дорогие ребятишки!
Получила письмо с фотографиями. Мерси — не забываете, хотя по всем параметрам времена такие, что не до писем «тебе, учительница первая моя».
Фотографии — чудо! Лучше всех Ленечка — на мосту, на юру, на всех ветрах — стоит он себе незыблемо, а девочки так нежно прильнули к нему, так обняли его довольно внушительную талию, что все вместе — прекрасная скульптурная группа по имени «Счастье».
А еще лучше всех Иринка со своей младшенькой, которая — подумать только! — «пошла в подготовительный класс гимназии»! От одного этого веет тонкой романтикой старых стабильных, когда дитя (ведь не было яселек–садиков) впервые отправлялось в самостоятельное плавание, когда была форма, когда были высокие светлые классы — с окнами от потолка до пола, когда были учителя, а не учительницы, и это было так страшно, и на мундирах у них было столько блестящих пуговиц, и пенсне грозно поблескивало, и мамы — юные, прелестные мамы так волновались, такими любящими, ревнивыми, круглыми глазами глядели на свое ненаглядное, самое умное, самое подготовленное дитя… Ну, а если без «фанеры», так Ирина здесь, может быть, милее всех этих мам: немножко грустная (пришлось расстаться с молодежной рыжей — «под Попова» — шевелюрой), покрашена и причесана, как в лучшем евросалоне… Одета Ирина — легкое безукоризненных линий пальтецо под леопарда (?) в черных пятнах и в черные легкие же и безукоризненно стройные брючки — прямо модель 1999! И все это изящество и модность освещены такой нежной улыбкой милого, прехорошенького, чистого дитяти, что опять — скульптурная группа под названием «Счастье».
Но лучше, лучше всех, конечно, Зоя! Возлежит в вольготной и вальяжной позе римского патриция «на своем любимом дереве около нашего дома» и поглядывает мудро и свысока на все и вся. Молодец! Вот она–то хорошо уяснила себе, что все эти «тяжелые времена», которые переживает папа, — все это чушь, мелочь, взрослые глупости. Что главное — это мама, папа, это дерево, жизнь, и я все это люблю, и меня все это и все любят, а всякие «тяжелые времена» — это очередное «воровское шатание», так любимое на Руси, как сказал Ключевский (?), как они проходили, эти «воровские шатания» — так и пройдут. (Впрочем, это уже область Машенькиных раздумий. Жаль, что нет ее фотографии.)
Ну, а здесь если не «воровские шатания», то всякий разброд. Одни только муниципальные выборы выявили такую глубину раскола в народе, что диву даешься! «Они»…, а «мы»…
«У них все, у нас ничего»… Причем эти «они» и «мы» многоплановы: вся алия — против «религиозников». Но и в алие тоже: «они — 70‑е годы и мы — 90‑е годы». «У них квартиры — у нас нет; у них — работа и большие пенсии — у нас нет».
90‑е годы прислуживают 70‑м — метапелят: за 500 шекелей, кот. платит государство, 5 дней в неделю по 2 часа работают прислугой у престарелых 70‑х. Хуже, чем прислугой. Старая прислуга хотя бы не мыла в бане «все места» своей барыни, и вообще это не входило в ее обязанности. А здесь моют. 70‑е привыкли чувствовать себя барами, унижают и оскорбляют метапелей. Моя милая знакомая Фирочка, которой самой под 70, нажарила однажды не столь пышные оладьи, как надо было «барыне», так та разоралась и в заключение констатировала прокурорским тоном: «Да знаете ли Вы, что Вы вообще не умеете готовить?!» Согласитесь, что для еврейской мамы, даже бабушки, выслушать такое — удар под дых. Слезки блестят на глазах у Фирочки, когда она об этом вспоминает.
И так — без конца, все какие–то «они» и «мы»…
Но вот сенсация: арабы тоже хотят стать членами муниципалитета и тоже выставили своих кандидатов, чтобы тоже урвать кус от муниципального пирога… Ух, что тут поднялось! Мгновенно возникло нерушимое единство в еврейском народе, и голоса всех бывших «они» и «мы» слились в общем, мощном, дружном хоре: «Не пущать!!! Не давать!!! Не пущать!!!» Вовеки обозначились только два больших и стабильных «мы» и «они» — вовеки веков «Аминь!»
Не ведаем, что творим, господи!
Ваша Е. Н.
Это было единственное письмо за семестр.
67
Среди Левушкиных любимых парадоксов было доказательство того факта, что все люди на Земле — родственники.
— Берем тебя и какого–нибудь эскимоса, — запутывал он меня еще в школе, — у тебя родителей двое? Двое. Они не родственники. Бабушек и дедушек — два в квадрате, допустим они тоже не родственники. Прабабушек и прадедушек два в кубе. И они не родственники! Сто поколений жило на Земле? Жило. Значит, сто поколений назад у тебя было предков два в сотой, а столько людей на Земле никогда не жило!
