Эльфрида Елинек - Алчность: развлекательный роман

Бывает, получаешь от жизни только удары и хочешь, чтобы тебя за это ещё и побили. Нормальное разложение при помощи кислорода у молодой женщины, о которой мы вели речь, как и у этого озера, о котором мы тоже вели речь, иногда бывает просто невозможно. По крайней мере, дышать нужно самой. Вы слышите хрип? Этот странный звук? Да у неё астма, у Габи, это я диагностирую безошибочно, потому что такие шумы я уже где — то слышала, а однажды они были и у меня, у половины моей семьи была астма, и у Габи в любой момент может случиться приступ, если она разволнуется. Мужчина ей только что объяснил, что с завтрашнего дня не сможет подвозить её до работы на своей машине, потому что его жена что — то пронюхала. Ложь, его жене это было бы безразлично, у неё огород, домашние хлопоты и семейный сериал по телевизору. Вынужденная ложь, поскольку другой женщине, Герти, будет не всё равно, если она узнает. Она это уже знает, господин Яниш! Но лучше бы ей было всё равно, ведь она не в силах это изменить. Когда она заговаривает с ним об этом, он обижается и утверждает: мужчине это необходимо, потому что он не такой, как женщина. Мол, он заплатил ей за всё вперёд, своим сексом, который у мужчины никогда не врёт. Чем зачастую служит плохую службу своему хозяину, про себя думаю я. Герти должна быть премного довольна и должна оставить его в покое. Пусть сама оплачивает свои подарки, — какие ещё подарки, опять думаю я про себя, что ли этот букетик ранних альменций неумолимой голубизны, который мужчина нехотя (проку-то от всех этих красот, на них же ничего не купишь) наломал для неё на горе. А для Герти этому букетику цены нет, она в неоплатном долгу, но всё же пытается чем-то отплатить. А теперь и Габи, кажется, тоже собра лась ему чего-то наломать, я говорю маме, мне же нет ещё шестнадцати: без этого! Это легально для женщины, для мужчины с другим мужчиной это станет легально чуть позже, так хочет природа, и так хотят человеческие законы, которые опираются на природу, а потом ещё удивляются, почему отступают и оступаются люди, вместо того чтобы это делали законы. Итак, с завтрашнего дня всё, Габи, утречком садись на автобус или на поезд. С меня хватит. Если вы спросите меня, я отвечу, что это объяснение тяжеловато для девушки, которую её официальный друг увозит на дискотеку в соседнее село, а оттуда она просто исчезает. Тютю! Поскольку ей немедленно нужно подышать кислородом. Из-за этого она и из дому уходит. Она говорит, что кислород снаружи, где она его уже не раз набиралась. Что с этим может сделать отец, которого у неё больше нет, потому что мать разведена? Ничего. Он бы ей приказал просто сидеть дома. И вот Габи лежит на полу, бросает голову из стороны в сторону и пытается выдохнуть. Что делать, она уже вне себя, не привязывать же её к ковру, чтобы она не волновалась и только дышала. Иди-ка сюда, Герти, помоги мне! Ну, Курт, ты много от меня хочешь. Такое обилие юности, столько добра, зато воздуха здесь внутри маловато, я думаю, потому что ни бактерии, ни грибки не могут его так быстро высвободить. Отвези её сейчас же домой, ты что, не слышишь?! Такова природа, она дальновидно выводит себе собственных вредителей, ведь они тоже дети природы и усердно помогают ей в работе.

Как легко может произойти несчастный случай, и тебя зовут как жандарма, но ты как человек уже тут как тут, и нужно как-нибудь закрепить бьющуюся голову, чтобы она не отвалилась совсем. Она бьётся, как обезумевший садовый шланг под напором, должно быть, где-то пробоина, в шее, повыше ключицы так странно булькает. Беда с этим шлангом. Только потому, что некому его удержать. Кто не хочет слушать, должен чувствовать. Когда человек слушает, он затихает, чтобы ничего не пропустить. В любви они потом дают волю тому, что они перед этим сняли на камеру с чужих людей и удержали, закрепив на полоске целлулоида или чего там, в любом случае магнитного, чтобы произвести ту вечность, которая якобы взыскует радости. Некоторые взыскуют перемен. Вечность. При этом слове каждый думает о фотографиях, а ведь они легко воспламенимы. Как и ты сам. Хоть и не подумаешь. Мы сразу же пошлём это в австр. «Контактмагазин», фото, магнитную ленту, — может, примут, может, они знают, кто мы такие. Будем надеяться, что нет, ведь мы кандидаты Партии свободы Австрии в сельский совет Тюрница, или Глогница, или чего там ещё. Мы должны их терпеть, потому что они одни, эти люди, и некому их снять! Экстатические взоры, улыбающиеся рты, взволнованные позы, которые, собственно, должны быть волнующими, да. Я не хочу быть нескромной и виноватой в долгах тоже не хочу быть. Вожди, становясь всё необъятнее (значит, спокойнее), в отчаянии хватают тебя, потому что ничего другого им уже не захватить, щипцами из двух штук бёдер, да, а сами что тот кусок сахара между ними, такое мужчина в случае нужды как раз выдержит. Работать он учился. Он любитель-каменщик, любитель-столяр и любитель-вилловладелец. Что бы он ни делал, можно при этом думать о чём-нибудь другом, считает он, лучше всего думать, как хорошо будет, когда управишься с тем, что делаешь, и свежепокрашенные или протравленные и снова заново покрашенные двери закроются за тобой, и ты окажешься внутри, окончательно внутри. Да, это бы ему понравилось. Потому что никто в этом мире не понимает, как хочется закрыться, чтобы больше никого не было, даже тебя самого. И именно поэтому непременно нужно следующее: свой собственный дом. Туда не войдёт никто. Только ты, мой дорогой Иисусик, не по делу крепко приделанный к креслу, чтобы и ты нам не наделал беспорядка. Ничто не надо так основательно запирать, как то, что принадлежит тебе. Ни от кого не надо так основательно отпираться, как от других, прежде всего от тех, кто считает, что брак, эта тюрьма, есть величайшее свидетельство любви мужчины к женщине, и наоборот, вот именно; итак, когда же мы поженимся, когда же ты разведёшься? Одно после другого, но, пожалуйста, в правильной последовательности. Женитьба, так надеется эта женщина, стабилизирует наши отношения, чего никакой подвал не смог бы сделать для мрачного офисного здания, если грянет землетрясение силой 7,9 балла по шкале Рихтера. Но на рихтовку суда первой на очереди будет исполнительная власть. Надеюсь, судебный исполнитель не явит ся. Даже если для вас звучит жутко, что я хочу в конце концов лишь умереть, хотя я много чего должен: разруливать дорожное движение, быть деятельным и спорым и соответствовать современным требованиям, но ПОЧЕМУ?.. Спрашивает жандарм, который тоже не знает, что дальше. Ну почему любовь Герти к Курту Янишу должна быть обязательно счастливой? Чем она лучше любых других несчастных отношений? Понятия не имею, что касается меня.

Итак, вы слышите этот нечеловеческий вопль или вы его не слышите? Он завладевает сейчас всем домашним хозяйством, где стоит даже рояль, который надо пользовать каждый день, чтоб он не заболел, этот рояль из городской квартиры, который здесь загнан в угол и всё равно занимает почти всё помещение, причём настрой даже в приподнятом виде сползает ниже пояса, потому что климат здесь суровый и слишком сырой. Первым делом мы продадим его. Гостиная: где жадно прослушиваются и консервируются CD и образовательные передачи, да даже весь космос, потому что в этом мире не остаётся ничего тайного. То, что вы слышите, это звериный рёв, рёв неприкаянной покаянницы, которая не знает, чьё сердце она должна тронуть и кто должен поплатиться за её слёзы, и даже платка у неё нет, чтобы вытереть глаза. Столько в них набросали песка. Глаза слезятся и слезятся. Но, несмотря на это, она уже ждёт следующего греха, чтобы совершить его заблаговременно, пока другие не опередили. Мужчина того стоит, но вот только что он запирался здесь, внутри, с другой, куда более юной. Так давно уже хотелось женщине снова потомиться под его кнутом из плоти, а он был недоступен. Он и теперь недоступен. Попробуйте перезвонить позже! Такое огорчение. Бессмысленно звонить. Тот, по ком тоскуешь, должен предстать лично, живьём. Тем временем жандарм, которого мы подразумеваем, в тот же день, только позже, вообще-то уже на следующий день, если днём называть ночь, покинул дом ревущей, стенающей женщины, которая, кажется, вляпалась в собственную мыльную оперу, и приехал в большой холод, который оказался за пределами морозильника: на берегу озера.

Мужчина добирался туда долго, по камням и чащобам.

Он не мог иначе, говорит он себе. Он уже снова чувствует себя властелином здешних мест, но это его почему-то не радует. Отдаст вода свою добычу или оставит себе, ему всё равно. Вначале вода получает свёрток, красиво запакованный, за пластиковой плёнкой жандарму пришлось загодя специально заезжать в сарай для инвентаря, стоящий на отшибе, собственно, он уже несколько дней возил её с собой в багажнике, для чего? (Вопрос предумышленности: считать ли умыслом мысль, что она ему может когда-то понадобиться?) Пора приступать. Раньше сядешь — раньше выйдешь. Он немножко или немножко дольше попробовал воду, чтоб посмотреть, понравится ли она ему. Вода может открыть пасть, чтобы подышать, и невольно выпустить этот персональный ролик с пластиковым покрытием, а потом снова догонять его и хватать ртом, а может и придержать этот мясной рулет. Это, вообще-то, мясо? Все так падки до мяса, когда у него привлекательный вид и когда оно красиво там, где надо, и даже, может, просвечивает, по крайней мере, по прозрачным мотивам прикрыто именно так, чтобы где-нибудь да выглянул кусочек из хорошо продуманного выреза. Чтобы можно было догадаться о том, что и так видно за сто метров. И всё же для мужчины важно, чтобы выглянуло побольше. Мясо — только средство, ценные средства — деньги, а высшие ценности — земельный участок с домом. Ради них жандарм несёт службу, от которой он избавил общину, потому что он, вместо того чтобы регулировать движение, совершает регулярные телодвижения, — одна из моих самых натянутых шуток, я знаю, но всё же я довольна тем, что нашла её, что я её ещё искала. Хорошо, хорошо, вы её знаете. Но всё же подумайте: таких, как вы, на свете мало. А мужчина мог бы делать и другие дела, чем я (или чем я могу придумать), чтобы утолить свою жажду обладания. Две ноги раздвигаются для него одного, а между них целый дом. Этот мужчина то бросается вперёд ради дома, то тут же откатывается назад, потому что он сам — это и всё, что он может вложить в качестве инвестиции. Но он ещё пригодится себе для чего-нибудь другого. Страна должна быть защищена, для того и существует сеть мелких жандармских постов, которые всегда вносили и вносят свой бесценный вклад в безопасность.