Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 11, 2000

Беспечным студентам

второй половины 80-х посвящается…

В общежитье студентыснаряжались за пивом,собирали монетыи посуду всем миром.Не скрывали студентыбанок громкого звона,несмотря на запреты«сухого закона».Как по тропам Афганапроходил караван.Не стеснялись декана —перетерпит декан.Подпевая сигналаматаманского свиста,боевым барабаномгромыхала канистра.

Я дворник. Вот моя лопата.Вот телогрейка, видишь, ватавидна в ее глубоких ранах.Есть у меня крупа в карманах,поскольку я зиме плачупшеном — заботой о синицах.За елки праздничной свечу,за иней на твоих ресницах.

Мама!

Петь не могу.

Мама, у меня драма,мне нужно тебе открыться:мне каждую ночь, мама,девушка одна снится.Кто — непонятно даже:как-то не прояснилисьчерты, но одна и та же,а раньше — разные снились.Приветливей были лица,сны — легкими, во хмелю,а эта, мам, как приснится,так говорит: «Не люблю».Спокойно, мам, так и прямо.Молвит — и тает в ночь.А у меня сразу — яма:сердце вынуто прочь.Ты ворожишь, и травыты собираешь, мать,дай мне такой отравы,чтоб никогда не спать.

Хорошо гулять с собакойв нашем парке поутру,веской палкой, сучковатой,с ней поддерживать игру,далеко в кусты бросаяи на длинные скачкиснисходительно взираясквозь солидные очки.

Когда спаниеливыходят за двери,не знаю я, птицы ониили звери:если они разбегаются,уши у них развеваютсяи (наблюдаю сквозь пыль я)двигаются, как крылья.

Мы теряли ключи, мы теряли зонты,мы считали ворон городской суеты,но при этом совсем не считали потерьи не знаем вообще-то, что делать теперь.Потерялась любовь, где-то бродит одна,позабывшая наши с тобой имена,в мешанине вечерних огней и машин.Отчего мы за нею скорей не спешим?Потерялась любовь, где-то бродит одна,заходя в совершенно чужие дома,узнавая себя в стылых стеклах витрин.Отчего мы на месте так долго стоим?Потерялась любовь, где-то бродит одна.Вот опять показалось, что это онав уходящем метро промелькнула на миг,но наш город для этого слишком велик.

По Волге в дни весенниеэскадрой на югауходят льды последние,последняя шуга,а в дымке различается,что взмахами рукик нам кто-то обращаетсяс той стороны реки.Заброшены слободкоюобычные дела,и каждый занят лодкою:кипит в ведре смола,и в дымке различается,что взмахами рукик нам кто-то обращаетсяс той стороны реки.И в мыслях ясно грезитсяот пристани стезя,ведь очень нужно встретиться,не встретиться — нельзя,ведь в дымке различается,что взмахами рукик нам кто-то обращаетсяс той стороны реки.

1

Славный танец!Странный танец.Я еще не африканец,но уже не европеец —у костра ночного, греясь,наша кружится орда.Пламя жарящее близко,не считая долей риска,в черноту за искрой искраулетают, в никуда.Кем мы были?Где мы жили?Отчего мы позабылидаже то, что так любили?Неужели — навсегда?!

2

Просидели всю ночь у кострапервобытные брат и сестра.Первобытные слушая трели,в первобытное небо смотрели,рассуждали о том, что есть доляправды в Общей теории поля.

С той стороны на Луне есть кратер,названный в честь Пастера.Там средь обломков комет и вмятинтемная есть пещера.На фотоснимке ее глазницаблаг не сулит нисколько,но почему-то мне поселитьсяхочется в ней — и только.На островах в океане племя:все как один — рахиты.Там я на дочку вождя-пигмеятайно имею виды.Из каннибалов хотя девица,кожей черна, как ночка,я почему-то хочу женитьсятолько на ней — и точка.Так что имею два интереса,вкупе — одну химеру,что согласится со мной принцессав кратер лететь, в пещеру.

Ночью волк на светило молится,излагая заботы вслух.И луна для него — как Троица.К основному инстинкту глух,волк рискует семьей и логовом,но нездешнему всякий развновь поет о своем, о волковом,и с прицелом в иконостас,не имея, как люди, рученек,мордой тянется, и заневсякий волчий святой и мученикумиляется в вышине.

Нужно будет дождаться,когда ты войдешь,после этого взятьсяс улыбкой за нож,и вполне ощутить,как велик его вес,и себе прочертитьмежду ребер разрез,а потом, полотенцемзаткнув эту брешь,протянуть тебе сердце,как яблоко:ешь!

Плохих Илья Николаевич родился в 1965 году в Свердловске. По профессии инженер-электрик. Студент-заочник Литературного института им. А. М. Горького. Стихи публиковались в коллективном сборнике «Среда» (Челябинск), «Антологии уральской поэзии», журнале «Знамя». В «Новом мире» публикуется впервые.

Алексей Варламов

Купавна

Роман

В Сибири и на Дальнем Востоке, на севере и на юге, в степях, в горах и в тайге Колюня, когда вырос, побывал, видел с обоих берегов и Тихий, и Атлантический океаны, изъездил пол-Европы и почти всю Америку, однако в Чили так и не попал, и загадочная, узкая эта страна, похожая на шпагу, острие которой пронзает пески самой безводной на планете пустыни Атакамы, а эфес упирается во льды Антарктиды, осталась им не узнанной. И хотя с годами страсть к пылающему континенту и его героям стала казаться смешной и жалкой, мечта однажды увидеть приворожившую в детстве землю томила душу уже вполне зрелого, патриотически настроенного и демократически мыслящего литератора. Она казалась неисполнимой, подобно мечте вытащить из хрустальных вод старого песчаного карьера зеркального карпа — но мало ли чего не бывает с человеком, о чем он только не смеет загадывать и какие невероятные, фантастические прожекты не исполняются в его судьбе.

Так в те далекие, восторженные скаутские годы настало лето бабушкиного триумфа и реванша, когда именно ее худосочному, но по сезону загорелому внучку, срочно вызванному из Купавны звонком из Дворца пионеров, поручили после доброжелательного собеседования с главой пионерской организации и будущей главной женщиной страны Алевтиной Федуловой открывать Первый Международный детский фестиваль «Пусть всегда будет солнце!», а потом поехать в пионерский лагерь «Артек». Вместе с незнакомой тоненькой светлой девочкой с красивым удлиненным лицом и нежными смеющимися глазами, имя которой в памяти не сохранилось и которую в «Артек» почему-то не позвали, Колюнчик сначала долго и утомительно репетировал, а потом под аплодисменты шести тысяч детей нес по сцене Кремлевского Дворца съездов, куда его всего два года назад не допустили, символический золотой ключ от фестивальных врат.

С этим деревянным, покрытым желтой краской ключом, у которого во время генеральной репетиции отломился зубец и пришлось срочно зубец приклеивать и придерживать рукой, мальчика показывали по телевизору на всю огромную страну и на земли ее далеких и близких сателлитов. А назавтра малость подретушированная фотография, где в несчастное штучное изделие вцепилось человек десять специально подобранных разноцветных детей со всех континентов и Колюня среди них, была напечатана на первой странице «Пионерской правды», и все были счастливы, а больше всех бабушка.

В дачном домике телевизор давно сломался, и, надев выходную косынку с плывущим, как белая лебедь по синему шелку, крейсером «Аврора», Мария Анемподистовна ходила смотреть трансляцию в деревню к молочнице тете Маше, у которой старший сын был алкоголиком, а младший закончил Бауманский институт, и одному Богу ведомо, о чем могла думать сгорбленная, маленькая деревенская старуха в белом платке, глядя на это кино. Дули губки, сплетничали и злословили купавнинские невестки, гадая, по какому блату Колюнчик попал в телевизор и чьим внуком для этого назвался, и даже проницательный и всеведущий дядя Глеб отказывался поверить, что причиной всему была случайность, внезапная нехватка надежного ребенка пионерского возраста или, напротив, судьба, не подвластная мелким человеческим страстям, тщеславию, зависти и расчету и нуждавшаяся в новых преданиях и мифах, без которых захирела бы вся родовая сага, так что даже захоти родители устроить сыну карьеру, у них ничего бы не вышло.