Джон Апдайк - Давай поженимся
– Приятное платье, – сказал он. – Почему ты его так редко носишь?
– Я купила его почти сразу после рождения Джоффри. Теперь оно мне широковато в талии.
– Бедный Джоффри.
– Он никак не может понять, что у него сломана ключица.
– Из нашей троицы он меньше всего похож на нас с тобой. Почему бы это?
– Он самый младший. Ты был единственным ребенком в семье, а я – старшей сестрой. Ну как, собрался с духом все мне рассказать?
– А ты собралась с духом меня выслушать?
– Да, конечно.
– Так вот, мне кажется, что я влюбился.
– Кто же эта счастливица?
– Ты должна знать. Должна была догадаться.
– Возможно, но все-таки скажи.
Джерри хотелось сказать, но он не мог; он опустил глаза и съел несколько ложек супа из моллюсков. Конечно же, это просто так, не серьезно.
Руфь игриво сказала:
– Если я неверно отгадаю, ты ведь оскорбишься.
Он сказал:
– Это Салли.
И, не встретив никакого отклика, запальчиво добавил:
– А кто же еще?
Муха села на губы Руфи, и от ее щекочущего прикосновения она очнулась, представила себе, какой видит ее муха: живая гора, вулкан, изрыгающий запах моллюсков.
– Значит, вот кому суждено стать твоей избранницей, да? – наконец откликнулась она, стремясь проявить деликатность, разделить с Джерри все оправдывающую убежденность в том, что этой женщиной могла быть только и именно Салли.
– Мне всегда нравилась Салли, – в свою защиту сказал он.
– А как она к тебе относится?
– Любит меня,
– Ты в этом уверен?
– Боюсь, Руфь, что да.
– Ты с ней спал?
– Ну, конечно.
– Извини. Часто?
– Раз двадцать.
– Раз двадцать! Где же это?
Наконец она хоть чему-то удивилась – это вернуло ему уверенность. Он настолько осмелел, что даже улыбнулся ей.
– Разве это имеет значение?
– Конечно, имеет. Мне все это еще кажется нереальным.
– Руфь, я влюблен в нее. Это не предмет для обсуждения. Мы встречаемся то здесь, то там. На пляжах. У нее дома. Время от времени в Нью-Йорке. А весной она ездила со мною в Вашингтон.
Теперь это уже становилось реальностью.
– О Господи, Джерри. В Вашингтон?
– Не надо. Не заставляй меня думать, что я зря тебе все рассказал. Не мог я дольше от тебя таиться.
– А на прошлой неделе? Когда ты вернулся так поздно, а я ждала тебя на аэродроме Ла-Гардиа, она тоже была с тобой? Летела тем же самолетом? Значит, летела.
– Нет. Хватит. Я влюблен в Салли. А больше тебе ничего не надо знать. В Салли Матиас. Вот я произношу ее имя и уже чувствую себя счастливым.
– Она была с тобой в том самолете, который я встречала?
– Руфь, не в этом дело.
– Скажи мне.
– О'кей. Да. Была. Была... Теперь она улыбнулась.
– Хорошо, ладно. Не делай из мухи слона. Значит, когда ты подошел ко мне, и поцеловал, и, казалось, был так рад меня видеть, ты только это расстался с ней. Только что поцеловал ее на прощание в самолете.
– По-моему, даже не поцеловал – такая мной владела паника. И я был рад видеть тебя – как ни странно.
– Как ни странно.
– На этот раз я не хотел, чтобы она приезжала, – она приехала сама по себе. Мне пришлось звонить в отель и врать, пришлось спешно удрать из Госдепартамента – словом, все было крайне неудобно. А потом в Нью-Йорк перестали лететь самолеты, вернее – они летели, только без нас. Ричард считал, что она застряла в Нью-Йорке на ночь. Она позвонила ему и сказала, что сломалась ее машина – “сааб”. Просто поразительно: этот идиот проглатывает любую ее ложь.
– Ричард не знает?
– Думаю, что нет. – Джерри в изумлении уставился на Руфь, увидя вдруг в ней союзницу, советчицу. – Уверен, что не знает. Стал бы он терпеть, если б знал?
Официантка убрала чашечки из-под супа и подала Руфи тушеные гребешки, а Джерри – жареную камбалу. Руфь с удивлением обнаружила, что не только способна, но даже хочет есть. Возможно, она думала, что если может есть, словно ничего не произошло, – значит, ничего и не произошло. Новость, которую сообщил ей Джерри, была как враг, прорвавшийся сквозь линию обороны, но успевший занять лишь незначительную территорию ее души.
– Может, стоит мне поговорить с Ричардом, – предложила она, – и выяснить его реакцию?
– Может, не стоит. Если ты ему скажешь и он разведется с нею из-за меня, я ведь вынужден буду на ней жениться, так?
Она посмотрела на него – лицо с запавшими щеками сияло в свете свечей – и поняла, что ему все это нравится. Они давно никуда не выходили, чтобы вот так поужинать вдвоем, и сейчас эта атмосфера опасности, прощупывания друг друга возбуждала, словно любовное свидание. Руфь была довольна, что в силах играть отведенную ей в этой авантюре ролы утрата частицы себя как бы высвободила в ней все остальное и придала этому остальному новую подвижность.
– Не так, – сказала она. – Может, он с ней вовсе и не разведется. У него были романы, и, скорей всего, у нее – тоже. Может, они решили, что их браку это ничуть не мешает.
Джерри не обратил внимания на то, с какой убежденностью она сказала, что у Ричарда были романы. Он мог говорить только о Салли.
– Она действительно спала раньше с другими мужчинами, но никогда прежде не была влюблена.
– С кем же она спала?
– С разными малыми. Когда Ричард ушел от нее. Я ни разу не спрашивал, спала ли она с кем-нибудь из знакомых. Странно, верно? Должно быть, я боюсь узнать – с кем.
– Ты должен спросить ее.
– Благодарю, но я уж сам как-нибудь разберусь, о чем мне говорить с Салли. Руфь спросила:
– Хочешь, я тебе в чем-то признаюсь?
– Признаешься – в чем?
– Не смотри на меня так свысока. Мне, конечно, далеко до твоей роскошной романтической истории. Но и у меня был роман.
– У тебя? Руфь, это же чудесно! С кем?
Раньше она собиралась ему сказать, но теперь поняла, что он будет над ней смеяться. Его презрение к Ричарду захлестнуло ее, и она покраснела.
– Не скажу. Это случилось некоторое время тому назад, и я порвала с тем человеком, решив, что люблю тебя, а не его. Он же никогда меня не любил.
– Ты уверена?
– Совершенно.
– Этот человек не придет к тебе, если я с тобой разведусь?
– Безусловно, нет. – Скорее всего, так и было бы, но кровь быстрее побежала у нее по жилам, словно она солгала.
– Почему ты не хочешь сказать мне, как его зовут?
– Ты можешь использовать это против меня.
– А если я обещаю, что не стану?
– Какой вес имеет слово, данное мне, когда ты любишь другую?
Он молчал с полным ртом, не в состоянии ничего вымолвить, пока не проглотит пищу.
– Вы, женщины, в общем-то, смотрите на это как на войну, верно?
– А вы как на это смотрите?
– Я смотрю как на мороку. Я люблю детей и любил тебя. И, пожалуй, в определенном смысле все еще люблю. Этот мужчина... тебе с ним было хорошо?
– Неплохо.
Джерри театрально заскрежетал зубами.
– Это удар ниже пояса. Лучше, чем со мной?
– Иначе. Он ведь был моим любовником, Джерри. А мужем быть труднее, чем любовником.
– Значит, он все-таки был лучше. Вот дерьмо! Люди устраивают иной раз сюрпризы, верно? Ты вот тоже устроила мне сюрприз. А лучше бы не устраивала. Меня это сбило с толку.
Она взглядом измерила пространство между ними, решая, не пора ли притронуться к его руке. И решила, что нет.
– Пусть это не сбивает тебя с толку, – сказала она. – То была глупая маленькая интрижка, и я рада, что все позади. Я тогда чувствовала себя такой несчастной и до сих пор благодарна тому человеку, поэтому не требуй, чтобы я выдала его. Ни тебя, ни Салли это никак не касается.
– Очень даже касается. Я ревную. Почему ты не хочешь мне его назвать?
– Если я назову, может, ты перестанешь ревновать.
Он восхищенно рассмеялся.
– Это был Попрыгунчик, да?
– Нет.
– Тогда, значит, Дэвид.
– Я не намерена играть в отгадки.
– Значит – Дэвид. Вот почему ты так враждебно относишься к Хэрриет. Значит, это он.
– Сейчас я тебе ничего не скажу. Возможно, потом. Мне необходимо подумать. Я рассказала тебе про свой роман, потому что он уже изжил себя. Романы действительно изживают себя, Джерри. Все потрясающе, чудесно, лучше быть не может, но – мимолетно, и ради Салли (забудь обо мне, если тебе так легче)... ради Салли, и твоих детей, и ее детей, и даже Ричарда – дай времени пройти, не спеши.
– А я и не спешил. Это началось ранней весной, а любил я ее уже годы. Мне не нужна была постель, чтобы полюбить ее. Хотя это тоже способствовало. Послушай, Руфь. Не пытайся сбросить эту женщину со счетов. Она не дура, и она не гадючка. Она не сказала ни одной гадости про тебя – она очень о тебе тревожится. Когда стало ясно, что мы зашли слишком далеко, она попыталась порвать, но я удержал ее. Не она, а я настаивал на продолжении отношений. Она – моя. Она всецело принадлежит мне – у нас с тобой никогда так не было. Мне трудно это объяснить, но когда я с ней, я главенствую. А когда я с тобой, мы на равных. – И он проиллюстрировал это, вытянув два длинных пальца.
