Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2005)
В доме все чаще появляются незнакомые люди. Собака любит, когда в дом приходят знакомые гости, знающие, что на нее можно смотреть, можно с ней говорить и играть, а трогать нельзя. Они ходят по саду, сидят на траве, едят, кричат и смеются, некоторые бегают с собакой наперегонки, и хозяйка в это время весела и приветлива. После гостей всегда остается что-нибудь съедобное, и часть этого хозяева отдают собаке. Но теперь знакомые гости почти перестали приходить, а если и приходят, то поодиночке, торопливо, и никаких съедобных остатков после этих визитов не бывает.
Незнакомые люди, которые приходят в дом теперь, пахнут для собаки резко и неприятно — похожие запахи исходят от коробочек и пакетиков, хранящихся у хозяйки в ванной, из которых она иногда вынимает нечто мелкое и съедает, запивая водой. Собака никогда раньше не видела, чтобы эти пакетики и коробочки держал в руках хозяин.
Эти люди трогают и обнюхивают хозяина, а затем разговаривают с хозяйкой. Собака ясно видит, что говорят они ей не совсем то, что думают, что в них сидит что-то тяжелое и темное, чего хозяйка не хочет слышать, а им неприятно говорить.
В сад хозяин самостоятельно теперь не выходит, но иногда хозяйка выводит, почти выносит его наружу, сажает в белое пластиковое кресло и, хотя погода еще теплая, укутывает большим клетчатым одеялом. Хозяин начинает ее о чем-то просить, а она возражает, сперва мягко, потом с нетерпением. Но хозяин добивается своего, и она выносит ему кастрюлю с водой, нож и миску нечищеной картошки. Кастрюлю ставит наземь, а миску и нож помещает у него на коленях. И хозяин медленно, с передышками начинает эту картошку чистить.
Собака наблюдает издали. Вид миски всегда волнует ее, и, хотя она доподлинно знает, что сырая картошка ей ни к чему, все же она не прочь была бы понюхать и убедиться. Но для этого надо подойти вплотную к хозяину, чего собака теперь тщательно избегает. Хозяин нередко пытается подозвать собаку к себе, и хозяйка приказывает ей подойти, тогда собака, повиляв для приличия хвостом, уходит в дальний угол сада. Хозяйка кричит на нее и ругает, хозяин поднимает руку, открывает рот, чтобы остановить хозяйку, но рука падает в миску с картошкой, голова свешивается на грудь, и хозяин засыпает с открытым ртом. Тогда хозяйка тихонько забирает миску и кастрюлю и на цыпочках уходит в дом.
Собака знает про своих хозяев много такого, чего они и сами про себя не знают или не хотят знать. Например, то, что делает для хозяина хозяйка, часто раздражает его, хотя он молчит. Хозяйке же вообще не нравится хозяин, какой он теперь, и она иногда хотела бы, чтобы его не было совсем, хотя думает она прямо наоборот.
Собака прекрасно понимает хозяйку. Она знает, что наступило время, когда надо оставить хозяина в покое и ничем больше его не тревожить. Хозяйка, видимо, тоже это знает, и ей, как и собаке, не хочется подходить к хозяину. Не может не знать и сам хозяин, тем не менее оба они ведут себя так, как будто ни о чем не догадываются.
Все это произошло с хозяином внезапно, собака не знает, как и отчего. Он всегда был силен и полон энергии, гораздо сильнее, веселее и энергичнее хозяйки. И вот вдруг перестал катать собаку на машине, перестал уходить из дому, начал двигаться медленно, держась руками повыше живота. А потом совсем исчез на некоторое время, когда же пришел обратно, собака увидела, что вся сила из него вытекла и уже не вернется, что бы ни делала хозяйка, как бы ни старались неприятно пахнущие люди. Поэтому, как понимает это собака, он должен был бы теперь укрыться в каком-нибудь тесном, защищенном и темном месте и тихо там лежать, пока не... Собака не знает что, но знает, что это случится скоро.
Нельзя сказать, что ей жалко хозяина. Происходящее с хозяином вообще мало затрагивало бы ее, если бы не то, что хозяйка совсем перестала играть с собакой и ласкать ее, хотя она теперь тоже редко уходит из дому. И даже пищу дает нерегулярно и сразу помногу. Навалит полную миску, нальет воды, а потом и день, и два совсем не выходит к собаке. Собака подолгу стоит у застекленной двери, которая теперь почти всегда закрыта, и ждет хозяйку. В доме теперь тихо, хозяин больше не ездит на своем стуле на колесиках, и собака никогда его не видит. Но она знает, что он еще здесь, в комнате, которая находится вне поля ее зрения. Хозяйка же часто проходит из той комнаты то в ванную, то в кухню, но на собаку не обращает внимания.
Впрочем, случается иногда, что она выбегает вдруг в сад, бросается к собаке, хватает ее за шею, прижимает ее голову к своей и громко скулит, трясясь всем телом. Собака по себе знает, что означают такие звуки, — хозяйка жалуется, что у нее что-то болит, или ей чего-то сильно не хватает, может быть, еды. Собака не представляет себе, чем бы она могла хозяйке помочь, да и не задается таким вопросом. Если хозяйка скулит недолго, собака терпеливо стоит и пережидает. Если же это затягивается, она невольно начинает хозяйке подпевать и одновременно пытается освободиться. Тогда хозяйка целует собаку и уходит в дом. А собака облизывает соленую мокрую морду и снова принимается ждать.
Но однажды хозяйка вышла в сад, немного погладила собаку и подхватила ее на руки. Она уже очень давно этого не делала, собака с тех пор сильно выросла и потяжелела, поэтому хозяйка, поднимая ее на руки, даже охнула от усилия. А собака немного смутилась и начала было сопротивляться, но хозяйка нежно прижимала ее к себе, и соскучившаяся собака позволила ей. Хозяйка быстро понесла собаку в дом, прямо в ту комнату, которая не видна с террасы.
Едва собака поняла, куда ее несут, она начала вырываться по-настоящему. Но хозяйка крепко держала собаку и внесла-таки ее туда, где в сильно натопленной полутьме и тишине затаилось то, что раньше было хозяином. Внесла и, не выпуская ее из рук, легла на кровать рядом с ним. Пока собаку отделяло от хозяина тело хозяйки, собака боролась, но еще не во всю силу. Но хозяйка, стискивая собаку обеими руками, повернулась так, чтобы прижать ее прямо к груди хозяина. И тогда собака потеряла голову. Укусить хозяина было никак нельзя, и она рванула за плечо хозяйку. Хозяйка закричала и выпустила собаку из рук.
Этот эпизод произошел в один из худших дней. Я просто не знала, что делать, и мне вдруг подумалось, что, если я сумею прижать этот концентрированный сгусток жизненной силы, мою собаку, к обессиленному телу больного, может быть, хоть частица энергии перельется в него. Моя собственная энергия ему уже не помогала.
Но бывали и не такие скверные дни. Он садился в постели, надевал рубаху и брюки, даже брился. И требовал свои записи, пытался что-то планировать по работе.
Планировать.
Хватало его минут на пять. Затем он начинал широко открывать рот, закидывать руки за голову и валился назад на подушки.
Врачи говорили мне разное. Одни говорили бесцеремонно: будь готова. Сделать уже ничего нельзя. Сердце расширилось до такой степени, стенки его так истончились, что насос уже едва работает. Кровь не доходит до конечностей, слабо обновляется в органах. Легкие затоплены. В любой момент... Класть его опять в больницу бессмысленно. Разве что пересадка сердца, но и это вряд ли удастся, да он и не дождется очереди... Но другие, сердобольные, уклончиво толковали, что при тщательном уходе и правильной медикаментации, при спокойном, размеренном образе жизни, без нервов и потрясений... Если больной не простудится, не заразится гриппом, если не разовьется воспаление легких... Если переживет зиму... Весной посидит в саду, на солнышке...
Зиму! Вот так нам жить всю зиму? Всю промозглую, ветреную зиму, когда в четыре пополудни уже темно, в плохо отапливаемом доме и в полном почти одиночестве, потому что друзья и знакомые боятся теперь заходить к нам...
А деньги? На что мы проживем эту зиму? Немногие наши сбережения уже почти ушли. Еще в самом начале болезни он сказал, якобы шутливо: “Придется нам временно поменяться ролями. Теперь ты будешь главным добытчиком, а я займусь хозяйством”. И занялся — как мог.
А я старалась работать, но много ли заработаешь переводами, да и времени у меня на работу почти не оставалось. Все, что он делал в порядке “занятий по хозяйству”, приходилось теперь тайком доделывать и переделывать — а как хорошо и быстро он все это умел раньше! — и все время что-то готовить, приносить, уносить, подавать лекарства, мыть, переодевать, перестилать, подтапливать печки. А вскоре и оставлять его одного стало страшно. Он перестал спать по ночам, мучился удушьем и непереносимыми кошмарами, от которых и мое присутствие уже не спасало.
Он уже едва мог сам дойти до туалета, но все еще ругал меня за то, что я не даю ему “заниматься хозяйством”. Этот человек, который не умел болеть, “отдыхать”, наслаждаться ничегонеделанием, вот так должен прожить зиму? А весной? “Посидит в саду на солнышке…” А летом? Все в том же саду, в тенечке... А я буду надевать ему кислородную маску, переставлять ему ноги и перекладывать руки, чтоб не занемели, ему, который еще не так давно расспрашивал меня с любопытством — как это, когда болит голова.
