Кайли Фицпатрик - Гобелен
Эта интерлюдия позволила Мадлен оторвать голову от перил, хотя встать и выпрямиться за такое короткое время было совершенно нереально. Карл повернулся, убирая телефон в карман, и заметил ее. Он замер, очевидно удивившись тому, что она сидит на лестнице, хотя должна была уже проверять, не сжег ли утюг ее квартиру дотла.
Он медленно направился к ней.
— Вы в порядке, Мадлен?
— О да, просто я решила немного отдохнуть. Я пока не в лучшем состоянии, чтобы справиться со ступеньками, но рано или поздно мне придется… скорее всего, поздно.
Карл наклонился, поднял ее туфли на высоких каблуках, а затем подал ей руку.
— Я вам помогу.
Мадлен некоторое время колебалась, но потом подумала, что, раз уж она собиралась провести ночь на лестнице, ей следует как можно интеллигентнее принять его предложение. Она не станет приглашать Карла к себе. Вежливо, но твердо попрощается с ним у двери и поблагодарит за то, что проводил. Понимает ли он, что она пьяна? Наверняка. Трезвым людям не требуется помощь, чтобы подняться по лестнице. А где ключи? Неужели она вышла из квартиры без них? Нет, она смутно помнила, что они лежали в сумке вместе с сигаретами. Когда они добрались до ее площадки, Мадлен собралась открыть замок, сумка упала на пол, и к ногам Карла вывались ключи и пачка сигарет. К счастью, ничего более интимного, чем заколка для волос и помада, там не было. Мадлен с отвращением уставилась на кучку вещей на полу, понимая, что ей придется наклониться, а потом снова выпрямиться. Карл выпустил ее руку, и она слегка покачнулась, но устояла на ногах, успев опереться о стену. Он сложил в крошечную сумочку все, что оттуда выпало, оставив только ключи.
— Какой из них от двери?
— Медный… я могу…
— Я сам.
Карл с ловкостью, впечатлившей Мадлен, открыл дверь и сделал шаг назад, пропуская ее вперед. Теперь она не могла его прогнать, потому что это было бы невежливо. С другой стороны, она совсем ничего про него не знает… но ведь за весь вечер он не сделал ничего неприличного, значит, он честный человек.
— Хотите кофе? — спросила она.
Карл прищурился, словно оценивая что-то. Такого выражения у него на лице она прежде не видела.
— Если вы сварите кофе, я с удовольствием выпью чашечку.
— Я всегда варю кофе. Моя английская половина чувствует себя самозванкой, когда речь заходит про чай. Его запах ужасно напоминает средство для мытья посуды, если только не добавить туда бренди. Я попробовала его в таком виде перед похоронами…
Мадлен не договорила, сообразив, что сейчас икнет, а это, без сомнения, будет исключительно непристойно. И не потому, что собиралась произвести на Карла хорошее впечатление. Просто уже было ясно, что он — не случайный человек в ее жизни.
Кухню от гостиной отделяла барная стойка, и Мадлен с ужасом увидела, что Карл разгуливает по комнате. Он взглянул на репродукцию картины прерафаэлитов, взял CD-диск, почти дошел до кофейного столика, на котором стояла открытая шкатулка с дневником, оставшимся на виду. Кровь отлила от лица Мадлен, и она неожиданно протрезвела. Она не собиралась никого приглашать в гости, но это слабое оправдание легкомыслию. Она замерла на месте, понимая, что если бросится сейчас в комнату и схватит шкатулку, то выдаст себя с головой. Карл, прищурившись, разглядывал дневник. Блокнот с переводом лежал рядом на столике, но, к счастью, был закрыт. Карл наклонился и слегка коснулся рукой обложки дневника. Мадлен задержала дыхание, безмолвно повторяя: «Не открывай его, не открывай». Он медленно приподнял обложку и тихонько присвистнул. Мадлен отчаянно пыталась придумать правдоподобную историю, объясняющую присутствие дневника в ее квартире. Любую историю.
— Она действительно такая старая, какой кажется? — спросил он после благоговейной паузы.
— О нет, она совсем не старая. Это… подделка. Моя подруга Роза, она тоже была на вечеринке, делает разные вещи… для кино. У нее это здорово получается. Книга выглядит совсем как настоящая, верно?
Карл, прищурившись, взглянул на Мадлен.
— Да, у нее здорово получается, — сказал он. — Просто великолепно.
На следующий день, когда Мадлен принимала ванну, зазвонил телефон. Это была во всем повинная Роза — и в том, что у нее отчаянно болела голова (Мадлен ненавидела похмелье еще больше, чем вечеринки), и в том, что Карл увидел дневник.
— Ты должна была заставить меня уйти вместе с тобой, — хныкала Роза по телефону. — Ты такая добродетельная — рано ложишься спать, никогда не пьешь слишком много…
— Я слишком много выпила вчера вечером, Роза, — перебила ее Мадлен. — И привела к себе почти незнакомого мужчину. Если честно, это он отвел меня домой… ко мне.
Роза была потрясена.
— Мэдди! Ты еще не окончательно потеряна для общества!
— Ладно тебе, ничего не случилось. Нет, на самом деле случилось — он увидел дневник, Роза. Мы забыли его убрать.
— Вот дерьмо.
— Точно. Может быть, ничего страшного не случилось — я сказала, что это бутафория, что ты делаешь разные штуки для кино. Я не уверена, поверил ли он, но, с другой стороны, он не специалист по средневековым артефактам.
— А чем он занимается?
Мадлен пожала плечами.
— Финансами. Слушай, а сколько лет твоему вчерашнему юному спутнику?
— Не твое дело. Он просто великолепен. На следующие выходные мы с ним едем в Рим.
Скорость и ловкость, с которой Роза заводила любовников, до сих пор изумляли Мадлен, хотя она уже давно должна была к этому привыкнуть.
Она предоставила Розе готовить напитки для бывшего студента факультета изящных искусств, а сама снова отправилась в ванную.
Карл не стал продолжать разговор про дневник и очень мило вел себя, пока они пили кофе. К тому же он ушел в правильное время. Само по себе такое поведение могло бы вызвать подозрение, но Мадлен предпочла думать, что он принял ее ложь. Кроме того, она решила, что Карл — настоящий джентльмен, и потому разрешила ему позвонить, когда он в следующий раз будет во Франции.
Лежа в ванне и наслаждаясь успокаивающим действием розовой воды, Мадлен улыбнулась собственным мыслям. Скоро она откроет дневник.
24 июня 1064 года
Праздник летнего солнцестояния дарит следующему за ним дню покой и медлительность, и я отправилась во дворец рано утром, надеясь поработать в полном одиночестве, восполнив свое вчерашнее отсутствие. Я оставила Мэри, велев ей приготовить кашу и присматривать за малышом, хотя она не совсем хорошо чувствует себя после сидра, который пила вчера вместе с сыном каменщика.
Войдя в широкий коридор, который ведет к лестнице в башню, я увидела Эдгара Этелинга. Он сидел на каменном уступе у окна, сквозь которое вливались лучи восходящего солнца. Эдгар читал маленькую книжечку и был так погружен в свое занятие, что заметил меня только тогда, когда я поравнялась с ним. Он вздрогнул и поднял голову, а потом так тепло мне улыбнулся, что я осмелилась спросить, что он читает. Эдгар удивился, что я проявляю интерес к книге, но я изумилась еще больше, когда он показал мне записки короля Альфреда. Альфред научился читать и писать, когда стал королем. Он считал, что знания и правда важны не менее, чем девять сражений с датчанами во время первого года его правления. Эдгар великодушно рассказал мне о книге, потому что думал, будто я не умею читать. Когда я спросила, что он узнал о великом короле Альфреде, в его ответе прозвучала такая мудрость, что я на мгновение забыла о его молодости. «Он был воином и одновременно ученым мужем. Он верил, что мы должны учиться у прошлого, чтобы знать, какие ошибки совершали люди, и сражаться за наше будущее».
Я оставила Эдгара, и он вернулся к чтению, а я поняла, что увидела в нем задатки настоящего короля.
Однако здоровье Эдуарда слабеет, а вместе с ним слабеет уверенность, что Эдгар станет его наследником, хотя и является последним принцем, в чьих жилах течет кровь западносаксонских королей. Эдгар родился в Венгрии, где его семья жила в ссылке, так же как Эдуард и его брат Альфред жили в Нормандии. Все кровные родственники короля Этельреда были изгнаны из страны скандинавскими захватчиками, чтобы никто из Этелингов саксонской династии не смог потребовать назад корону. Когда отца Эдгара убили, он и две его сестры вернулись во дворец. Вот как получилось, что они стали детьми бездетных короля и королевы.
На рыночной площади, где перемешаны ложь и правда, поговаривают, что головорезы эрла Годвина убили отца Эдгара и брата Эдуарда — Альфреда. Много лет назад король обвинил эрла Годвина в смерти своего брата, вернувшегося из ссылки прежде Эдуарда, чтобы потребовать корону своего отца. Его схватили, ослепили под страшными пытками, и он умер от ужасных ран.
Годвина обвинили в убийстве из-за его союза с датскими королями, хотя он с самого начала твердил, что не имеет никакого отношения к гибели Альфреда. Больше десяти лет назад всю его семью выслали в Ирландию, лишив титулов и земель, — так сильно Эдуард боялся их. Даже королеву Эдиту отправили в монастырь в Уилтоне. Эдуард говорил, что это делается ради ее безопасности, пока все не успокоится. Но, скорее всего, он не знал наверняка, кому верна его жена — мужу или братьям и отцу. Двенадцать месяцев спустя Годвины вернулись и привели с собой флот союзников — датчан и саксов. Так как король не смог собрать достаточно большую армию, чтобы сразиться с ними, он мудро согласился на мир. Им вернули земли и титулы, а Эдиту привезли из монастыря.
