Ричард Йейтс - Холодная гавань
Он тяжело откатился в сторону, не без труда встал на ноги и отправился в кухню за пивом. Он и сам не понимал, чем вызвана эта вспышка ярости: то ли его постыдными откровениями, — никого не пускай, особенно девиц, к себе в душу! — то ли ее признанием, что она целый год была влюблена в адвоката.
— Знаешь, Эван, — тихо сказала она, — мне кажется, колледж может открыть перед тобой совершенно другие перспективы. Ты же не хочешь всю жизнь оставаться механиком?
Он повернулся к ней, стоя на пороге кухни.
— Я не механик. — В его яростном выкрике звучал профессиональный вызов. — Я инженер.
После внесения этой важной поправки («механик», это ж надо было сказать такое!) ярость его улеглась. Принеся два холодных пива, он извинился за свою вспышку и сообщил ей, что собирается поступить в колледж при первой возможности.
— Через год у меня должна скопиться необходимая сумма, мы ведь регулярно откладываем, каждую неделю.
Усесться на матрас было слишком низко и неудобно, и он выбрал один из двух наличествующих стульев, при этом пожалев о том, что он не в халате: сидеть голой задницей на стуле было несколько странно.
— Я надеюсь, у тебя это получится, — сказала она. — Тут главное — начать, а дальше, уверена, тебя эта жизнь захватит. Перед тобой откроются новые миры, о которых ты прежде даже не подозревал.
— Ну-ну, знакомая песня. Любой выпускник колледжа начинает мне рассказывать про открывающиеся новые миры. Все вы, вольно или невольно, дудите в одну дуду. Это все равно что выслушивать члена коммунистической партии.
Найдя такое сравнение забавным, она выдала фонтанчик чудесного журчащего смеха. Он почти забыл этот ее милый смех и пляшущих чертиков в глазах. Через мгновение он уже оказался рядом с ней в постели, там, где ему и надлежало быть. Сдернул с нее простынку до самых колен и овладел ею так, словно она была его первой и последней любовью.
Позже, когда он одевался, чтобы ехать домой, она ему сказала:
— Это так приятно, наблюдать за каждым твоим движением. И знаешь, что еще мне всегда нравилось? Смотреть, как ты садишься в машину и уезжаешь. Потому что ты точно знал, что делаешь, и делал это в лучшем виде.
Глава 12
— Чарльз? — обратилась однажды к мужу за обедом Грейс Шепард. — Пожалуй, я готова познакомиться с миссис Дрейк сегодня, если ты по-прежнему горишь желанием отвезти меня к ней.
Ее слова прозвучали так обманчиво непринужденно, что он поначалу не принял их всерьез. Он сделал вид, что обдумывает ее предложение, а затем сказал:
— Если уж ты решила, дорогая, я могу с таким же успехом договориться с ней на завтра или на выходные. Так будет лучше, ты не находишь?
— Нет, сегодня. И покончим с этим.
Завтрак она совсем проигнорировала, к обеду же едва притронулась и все утро дымила как паровоз, из чего он заключил, что она таким образом укреплялась в своем решении, а теперь ей потребуются новые способы подкрепления.
На носу август, он давно уже перестал ее уговаривать, видя бесполезность таких попыток, и сейчас прекрасно понимал, что этим коротким моментом ее социальной активности следует немедленно воспользоваться.
Он помог ей снова устроиться на закрытой террасе.
— Вот что, ты пока подумай, в каком туалете ты сегодня блеснешь, а я потом за тобой приду, и мы поднимемся наверх, чтобы ты успела переодеться.
Убрав со стола и составив в посудомойку очищенные от остатков еды тарелки, он позвонил Глории Дрейк и сказал, что они к ней заедут около четырех.
После того как посуда была вымыта, нашлись другие дела — на кухне они сами тебя находят. Разок он незаметно наведался в столовую, точнее, в буфет, где стояли запасы спиртного, чтобы проверить свою догадку насчет новых способов подкрепления, и она его не обманула. Только вчера поставленная на полку литровая бутылка бурбона с нетронутой сургучной печатью была ополовинена. Что ж, вечерок предстоял тот еще, но отступать поздно.
А в это время в другом конце Колд-Спринга, вдалеке от описываемых событий, Гарриет Тэлмедж чуть не впервые за многие годы по-настоящему злилась на своего внука. Он расхаживал перед ней взад-вперед, своими театральными жестами давая понять, что с ней просто невозможно разговаривать, тогда как ей с каждой минутой становилось все очевиднее, что это у него проблемы с головой.
— Да потому что мне не нравится эта женщина, Джерард, вот и все, — объясняла она внуку. — В тот день она была ужасно утомительной, о чем, по-моему, я тебе сразу сказала, и я не видела смысла в поддержании дальнейших… дальнейшего с ней общения.
— Но ведь это оскорбительно, разве нет? Вот так взять и отшвырнуть человека.
— Не вижу здесь ничего оскорбительного, — возразила она. — Я ответила ей вполне вежливо на ее приглашение посетить ее в прошлом месяце или когда это было. Просто я объяснила, что у меня другие планы на день, но я надеюсь, что мы будем поддерживать отношения.
— Ну? Вот и поддержишь отношения. Зайдешь к ней на часок-другой. Что в этом плохого?
— Это не вопрос «хорошего» или «плохого», Джерард. И я не понимаю, почему ты так упорно настаиваешь. Если тебе так важно увидеться с младшим Дрейком, почему просто не прокатиться к ним на велосипеде?
— Потому что прийти вдвоем приличнее, неужели не понятно? Вспомни, как они пришли к нам. А если я приеду туда один, это будет слишком очевидно.
Своей последней фразой — «это будет слишком очевидно» — он выдал себя с потрохами. Он был еще в том возрасте, когда не пользующийся популярностью паренек вынужден прибегать к разным хитростям, чтобы добиться дружбы с мальчиками, точь-в-точь как если бы это были девочки, и его столь же долгий, сколь и печальный школьный опыт, видимо, послужил для него грубым уроком: нет ничего хуже, чем вести себя слишком очевидно. У Гарриет Тэлмедж сжалось сердце.
Крайне редко в процессе воспитания единственного ребенка своей дочери у Гарриет возникала уверенность в том, что она все делает правильно, — слишком много случалось непредвиденных трудностей со слишком поспешными и легкими путями выхода из них. Правда, после того как у нее на глазах он превратился в воспитанного басистого подростка, у нее все чаще появлялся повод испытывать некоторую гордость за свои прошлые педагогические решения — но не в такие минуты.
А через несколько лет, когда он начнет влюбляться в девушек, не исключено, что все будет у него происходить на повышенных эмоциях. Такие молодые люди пугают барышню неоправданными собственническими притязаниями, заявляют ей: «Почем ты знаешь, что ты меня не любишь?» И после нескольких потерь — кто ж захочет долго терпеть такое? — он может опускаться все ниже и ниже, до малоприятных особ, пока не остановит свой выбор на какой-нибудь совсем уж серой мышке не того сорта и даже не того социального положения, и тогда он рискует прожить всю свою жизнь как такой с виду симпатичный, но совершенно не развитый увалень, который не вызывает у окружающих ничего, кроме жалости.
В любом случае это постепенное сползание вниз вряд ли можно остановить в один момент, тем более такой зыбкий, так что со следующим важным уроком мужественности придется подождать.
— Ну что ж, дорогой, — сказала она после долгого раздумья. — Если для тебя это так важно, конечно, поедем вместе. Скажи Ральфу, чтобы он приготовил машину к половине пятого.
Звонок Чарльза не оставил Глории достаточно времени на приведение гостиной в порядок, поэтому она решила отдать предпочтение своей одежде и прическе. Из верхнего окна, вид из которого частично закрывала листва, она увидела, как подъехал автомобиль Шепардов. Из машины вышел Чарльз и протянул руку на удивление тучной даме, которая медленно поставила на землю сначала одну ногу, потом другую. Они не спеша шли к дому, пригибая головы из-за низких веток, а в это время Глория испытывала тайную радость по поводу пышнотелой Грейс, и только когда они приблизились и свет упал на ее лицо, выяснилось, насколько оно красивое. Сразу стало понятно, в кого пошел Эван.
— Ну, наконец, — встретила гостей Глория. — Я ужасно рада, Грейс, что мы наконец-то с вами познакомились.
Она уже хотела податься вперед и поцеловать гостью — а что, естественный жест в данных обстоятельствах, разве не так? — но почти незаметное движение губ улыбающейся Грейс удержало ее от такого шага, и вместо этого она отошла к столику с напитками и начала там что-то передвигать, ни на секунду не прерывая свой монолог.
— Боюсь, что у нас сегодня беспорядок. Мы собирались сделать небольшую перестановку, но, как видите, так ничего и не решили…
Хорошо хоть рядом был Фил, демонстрировавший свою благовоспитанность, как и пристало ученику частной школы, и Рейчел должна была вот-вот спуститься. В минуты социального напряжения присутствие детей действовало на Глорию успокаивающе. Она вспомнила тот первый визит Шепардов в их нью-йоркскую квартиру, как она, очарованная ими, уболталась вусмерть, пытаясь удержать их внимание, и только своевременное возвращение детей спасло ее от худшего.
