Раймон Кено - Упражнения в стиле

Застрекотали кинокамеры, туристы расступились и пропустили девочку. Каковая захихикала.

— Что, дядь, бешеный успех? — спросила Зази.

— Как видишь, — не без удовлетворения ответствовал Габриель.

Зази пожала плечами и оглядела публику. Однако не обнаружила Шарля и сразу это усекла.

— Он слинял, — пояснил Габриель.

— Почему?

— Потому что кончается на у.

— Потому что кончается на у — это не ответ.

— Ну хорошо, он слинял, потому что слинял.

— Была же какая-то причина.

— Ты же знаешь Шарля (жест).

— Не хочешь мне сказать?

— Ты знаешь не хуже меня почему.

Тут встрял какой-то турист:

— Male bonas horas collocamus si non dicis isti puellae the reason why this man Charles went away[15].

— Послушай, старина, — отвечал ему Габриель, — не совал бы ты нос в чужие штаны. She knows why and she bothers me quite a lot[16].

— Ну, ты даешь! — воскликнула Зази. — Теперь по-заграничному лепишь?

— Я не специально, — скромно потупив глаза, сказал Габриель.

— Most interesting[17], — объявил один из туристов.

Зази же вернулась к исходному пункту.

— Но я так и не узнала, почему Шарль свалил.

Габриель впал в нервное состояние.

— Потому что ты наговорила ему вещей, которых он не понимает. Которые не для его возраста.

— Дядь Габриель, а если я тебе скажу чего-нибудь, чего ты не поймешь, чего не для твоего возраста, ты что сделаешь?

— Ну, попробуй, — с опаской предложил Габриель.

— Например, — не отставала безжалостная Зази, — если я тебя спрошу, гормосенсуалист ты или нет и что это такое, это будет для твоего возраста?

— Most interesting, — сказал один турист (тот же, что и в прошлый раз).

— Бедный Шарль, — вздохнул Габриель.

— Так ты ответишь мне или нет? — закричала Зази. — Ты понимаешь это слово — гормосенсуалист?

— Само собой, — заорал Габриель. — Хочешь, чтоб я тебе нарисовал?

Крайне заинтересованная толпа ответила одобрительным ропотом. Кое-кто даже зарукоплескал.

— А слабо, — сказала Зази.

И вот тут-то свершил свой выход Федор Балванович.

— Живенько! — заголосил он. — Шнель! Шнель! Загружаемся в автобус и отъезжаем!

— Where are we going now?[18]

— В Сент-Шапель, — сообщал Федор Балванович. — Это шедевр готического искусства. Живенько! Шнель! Шнель!

Однако его подопечные, крайне заинтересованные Габриелем и его племянницей, живости не проявляли.

— Видишь, — сказала последняя первому, который так ничего и не нарисовал, — слабо тебе.

— До чего же она бывает приставучей, — выразился первый.

Федор же Балванович, уверенный, что все последуют его призыву, влез в автобус, однако обнаружил, что последовала лишь троица полных кретинов.

— Что происходит? — возвопил он. — Дисциплины, значит, больше не существует? Кой черт они там копаются?

Он несколько раз нажал на клаксон. Никто, однако, не прореагировал. И только мусор, поставленный блюсти пути тишины, обратил к нему мрачный взгляд. Но Федор Балванович не собирался вступать в звуковой конфликт с лицом подобного пошиба и потому вылез из кабины и направился к группе своих подчиненных, дабы узнать, почему дисциплина терпит швах по всем швам.

— Да это же Габриелла! — воскликнул он. — Чего ты тут поделываешь?

— Тсс, тсс, — шикнул на него Габриель, меж тем как круг его поклонников с простодушным восторгом ликовал, наблюдая эту встречу.

— Надеюсь, — продолжал Федор Балванович, — ты пришел не для того, чтобы прямо сейчас протанцевать им в пачке «Умирающего лебедя»?

— Тсс, тсс, — вновь зашикал Габриель, продолжая беседу в столь же лаконичной форме.

— А что это за девчонку ты таскаешь с собой? Где ты ее подцепил?

— Это моя племянница. Постарайся выражаться уважительно по отношению к моим родственникам, даже несовершеннолетним.

— Кто это? — поинтересовалась Зази.

— Приятель, — ответил Габриель. — Федор Балванович.

— Как видишь, — сообщил Федор Балванович, — я уже больше не зазывала, я поднялся по социальной лестнице и сейчас везу всех этих кретинов в Сент-Шапель.

— Может, ты тогда и нас подкинешь до дома? Из-за этой забастовки транспортабельников положение просто пиковое. На горизонте ни единой тачки.

— Понимаешь, сперва мне их нужно закинуть в Сент-Шапель, пока там не закрылось. Ну, а потом, — ответил он на вопрос Габриеля, — можно будет и тебя домой завезти.

— А Сент-Шапель это интересно? — спросил Габриель.

— Сент-Шапель! Сент-Шапель! — издали клич туристы и с этим ликующим кличем в едином порыве повлекли Габриеля к автобусу.

— Он им приглянулся, — сообщил Федор Балванович Зази, оказавшейся, как и он, на задах общего порыва.

— Уж не воображаете ли вы, — спросила Зази, — что я поеду с этими кретинами?

— А мне как-то плевать, — ответил Федор Балванович.

И он уселся за баранку перед микрофоном, каковым не замедлил тут же воспользоваться.

— Живенько! — жовиально прогромкоговорил он. — Шнель! Шнель!

Поклонники Габриеля уже удобно разместили его в кресле и, вооружившись соответствующими аппаратами, измеряли давление света, дабы запечатлеть его портрет в условиях контражура. И хотя такое внимание льстило ему, он тем не менее был обеспокоен судьбой племянницы. Узнав от Федора Балвановича, что вышеупомянутая племянница категорически отказывается участвовать в совместной транспортировке по городу, Габриель прорвал восторженное оцепление ксеноговорящих, выскочил, ринулся к Зази, схватил за руку и потащил к автобусу.

Застрекотали камеры.

— Мне больно! — заверещала разъяренная Зази.

Но и ее умчало к Сент-Шапель транспортное средство на большущих надувных колесах.

IX 

— Разуйте глаза, лопухи несчастные, — вещал Федор Балванович. — Справа вы сейчас увидите вокзал Орсе. Как архитектура тоже не пальцем сделан, так что пусть вам это послужит утешением, если мы опоздаем в Сент-Шапель, а так оно, верней всего, и будет, потому как из-за этой вонючей забастовки пробки на всех улицах.

Слившись в единодушном и полнейшем непонимании, туристы отвалили челюсти. Впрочем, самые фанатичные вовсе не обращали внимания на бурчание микрофона; устроившись задом наперед на сиденьях, они с волнением созерцали архангела-путеводителя Габриеля. Он улыбнулся. И у них пробудилась надежда.

— Сент-Шапель, — пытались выговорить они, — Сент-Шапель...

— Да, да, — благожелательно промолвил он. — Сент-Шапель (молчание) (жест) — это шедевр готического искусства (жест) (молчание).

— Кончай придуриваться, — зло бросила Зази.

— Продолжайте, продолжайте! — закричали туристы, заглушая голос девочки. — Мы хотим слушать! Мы хотим слушать! — в высоком иноязычном порыве хором трындели они.

— Не поддавайся им, — сказала Зази.

Она ухватила ногтями толику плоти его ноги вместе с тканью брюк и пребольно щипнула. Боль была такая сильная, что по щекам Габриеля покатились красивые крупные слезы. Туристы, которые никогда, несмотря на свой богатый опыт космополитизма, не видели плачущего гида, забеспокоились; проанализировав, кто с помощью дедуктивного метода, а кто — индуктивного, непривычное это поведение, они пришли к единодушному выводу: нужны чаевые. Быстренько скинувшись, они возложили приношение на колени бедняги, чье лицо вновь осияла улыбка, но не столько из благодарности, так как сумма была незначительная, сколько оттого что прекратилась боль.

— Вам это, наверно, покажется странным, — несмело обратился Габриель к туристам.

Одна элегантная франкофонная дама выразила общее пожелание:

— А Сент-Шапель?

— О! — промолвил Габриель и повел рукой.

— Сейчас расскажет, — объявила полиглотическая дама своим компатриотам на их родимом наречии.

Кое-кого это подстрекнуло даже встать на сиденья, дабы не упустить ничего ни из мимики, ни из слов.

Габриель, чтобы придать себе уверенности, откашлялся. Но тут опять выступила Зази.

— Ой-ёй, — совершенно явственно произнес Габриель.

— Бедняжечка! — воскликнула дама.

— Скотина, — пробормотал Габриель, потирая бедро.

— Я смываюсь отсюда у первого же светофора, — шепнула ему Зази прямо в ушную раковину. — Ты, дядь, усек, что тебе нужно сделать?

— Но как же мы тогда вернемся домой? — простонал Габриель.

— У меня нет никакого желания возвращаться домой.

— Но они же не отпустят нас...

— Если мы не выходим, — пообещала Зази, — я им скажу, что ты — гормосенсуалист.

— Во-первых, — примирительно произнес Габриель, — это неправда, а во-вторых, они не поймут.

— А если это неправда, почему сатир так тебя назвал?

— Прошу прощения (жест). Но ведь никем не доказано, что он сатир.