Кэндзабуро Оэ - Эхо небес
Время шло, и «телесный низ» начал воздействовать на Сатиэ сильнее, чем все доводы рассудка. В конце концов настала ночь, когда она сказала себе: «Оно меня одолело. Не могу больше терпеть». И вот тогда-то она и прокралась в комнату Маленького Папы. Они переспали, и ее привязанность к нему приобрела совсем новый характер. Теперь когда кто-то — пусть и Миё — открыто демонстрировал свою любовь к нему, ее охватывала ревность и, не сдержавшись, она говорила что-то обидное или злое. Все это было у нас на глазах, ведь так?
Думаю, рассказ Сатиэ очень важен, ведь это же могло случиться и с любой из нас. Я имею в виду, что в какой-то момент «телесный низ» способен проявить себя так мощно, что разум окажется неспособен с ним справиться. А под давлением телесных сил любая из нас способна вскочить и тоже устремиться в спальню Маленького Папы. А ведь он тоже иногда бывает в подходящем настроении (смех).
Так что же нам делать? Если вы помните, вначале я предупредила, что буду называть вещи своими именами, и теперь скажу прямо: необходимо избавляться от груза этой энергии («разгружаться», как говорили мы в Нью-Йорке, когда я была школьницей-подростком). Мастурбация — быстрый способ добиться этого. Нам внушают, что это предосудительно, но Библия порицает только мужчин-онанистов. И объект критики — пролитие семени на бесплодную почву вместо того, чтобы использовать ее для умножения рода человеческого. Все это не относится к нам, женщинам. И это главное, что я хотела сказать.
Но, выбрав для своей проповеди громоздкое название «Что делать, если ты оказалась во власти сексуального желания», я прежде всего имела в виду условия, в которых мы живем здесь, в Круге. Мы спим не в отдельных комнатах, а на кроватях, отгороженных занавесками, но, почувствовав желание разгрузиться, не должны беспокоиться, что нас услышат — это вредно для здоровья. Для полной сосредоточенности на том, ради чего мы сюда приехали, прежде всего на медитации, мы должны избавляться от всякого беспокойства иного рода. И я хочу предложить нам всем — если возникнет потребность — свободно предаваться мастурбации, не опасаясь возможной реакции окружающих. Таким образом, надо надеяться, мы обойдемся без восклицания «оно меня одолело, не могу больше терпеть!» и не позволим «телесному низу» гнать нас среди ночи на поиски удовлетворения.
Когда становится совсем уж тяжело, почему не прочистить мозг, хотя бы временно, с помощью мастурбации? По-моему, это куда здоровее, чем искать помощи в алкоголе. О мастурбационной зависимости я как-то не слышала. Кажется, в нее иногда попадают обезьяны в зоопарке, но никак не люди… Разгружаясь, мы сможем спокойно жить до следующего прилива и получим возможность сосредоточиться на медитации.
8
Летом следующего года — через год после того, как я получил от Мариэ это письмо и кассету, — мы с Хикари сразу же после окончания школьных занятий уехали в наш коттедж в горах Кита-Каруидзава. Младшего сына и дочку удерживала в Токио жизнь клубов, членами которых они состояли, и жена вынуждена была остаться с ними в городе.
Как-то промозглым утром, когда в воздухе все стоял и никак не хотел рассеиваться туман, в доме у нас зазвонил телефон. К этому времени я уже разбудил Хикари, чтобы дать ему утреннюю порцию лекарства, предупреждающего эпилептические припадки, а сам снова улегся у себя наверху и оттуда услышал, как он снял трубку аппарата, стоявшего рядом с камином. Наш коттедж представляет собой идеальный куб, разделенный на равной величины отсеки (затея архитектора), так что, где бы ты ни был, телефон слышен так, словно стоит под ухом. Спасаясь от перехлестов этого «акустического совершенства», я пристроил себе небольшой кабинет, где, если жена и младшие тоже здесь, сплю один. Через минуту-другую Хикари повесил трубку. Судя по тону, мне показалось, что звонила его мама, хотевшая удостовериться, что он принял лекарство, и на том успокоился.
Часов в двенадцать мы вышли из дома и по дорожке, обрамленной покрытым свежей летней травой газоном, отправились перекусывать вниз, в лапшовницу, расположенную прямо напротив старой железнодорожной станции Кусакару. Там, среди грубовато обтесанных бревен только что обновленного интерьера, мы, как обычно, съели на ланч деревенской лапши и потом двинулись в здешний магазин, почти пустой, так как сезон только еще начинался, чтобы купить себе что-то на ужин. На обратном пути Хикари, до того погруженный в какие-то свои мысли, вдруг сказал: «Сегодня вечером будет и мама Мусана».
Если утренний телефонный звонок принес это известие, необходимо было срочно купить еще что-нибудь к ужину. Мы возвратились в супермаркет, и я позвонил оттуда по автомату в Токио, чтобы узнать от жены подробности. Выяснилось, что пустые комнаты в той части камакурского дома, что служила обиталищем Кругу, летом сдавали отдыхающим. Потеряв площадь, которой пользовались зимой по несезонным ценам, обитатели Круга ютились теперь буквально на головах друг у друга, а оказавшись в окружении веселящихся до утра компаний, еще и не высыпались.
Асао с друзьями, заехавшие в Круг по дороге на побережье, позвонили моей жене с сообщением, что нашли Мариэ совершенно измученной. Жена поинтересовалась, не хочет ли та прервать на время свое пребывание в Круге и отдохнуть в Кита-Каруидзава, а сегодня утром Мариэ позвонила ей и сказала, что они едут…
Купив мяса и пива, мы вернулись домой и едва только успели закончить уборку, как хорошо знакомый джип уже подъезжал к дому. Нигде рядом с домом нет никаких указателей, но шофер явно знал, куда направляется: очевидно, они заезжали в офис смотрителя и получили все необходимые инструкции.
Когда мы с сыном вышли на переднее крыльцо, Асао выгружал из джипа вещи, а Мариэ тихо стояла рядом. В шляпе с большими мягкими полями и в черных очках, она посмотрела на нас и кивнула, казалось, на большее у нее просто нет сил. Белая юбка в складку и удачно подобранные кожаные босоножки казались воздушными и элегантными, что как-то плохо сочеталось с описанной ею обстановкой общежития: давно перешагнувший средний возраст Маленький Папа и эта стайка молодых женщин, хотя…
Когда она приблизилась к веранде — Асао шел следом и нес чемодан, — я увидел, что ее лицо, за исключением ярко-красных губ Бетти Буп, кажется ужасно бледным, и, хотя глаза скрыты под темными очками, вид у нее совершенно больной.
— Добро пожаловать, — сказал я. — Можно вам предложить пива с сыром? — Широкие поля шляпы качнулись в ответ отрицательно.
— У нас был с собой ланч в коробочках, — ответил за нее Асао, поставив чемодан на пол и смущенно глядя себе под ноги, словно, пока она медленно поднималась по ступенькам, случайно заглянул к ней под юбку.
— Асао сразу поедет обратно. Завтра у него деловая встреча по поводу намечающейся работы. — Это были первые слова, произнесенные Мариэ, и ее голос звучал напряженно.
Сын стоял рядом со мной абсолютно спокойно, но все это время как будто что-то обдумывал.
— А как же бассейн? — спросил он. — Небо уже совсем прояснилось.
Солнечные лучи пробивались сквозь ветви березовой рощи, и облака у нас над головами были ослепительно белыми. В такое время года нередки внезапные ливни, но если к середине дня разгуливалось, мы отправлялись в расположенный за три километра бассейн и там же обедали. Интуитивно чувствуя, что с Мариэ что-то неладно, сын, вероятно, опасался, что, оказавшись в доме, мы и не вспомним о бассейне, куда ему очень хотелось, не столько ради плавания, сколько ради обеда после купания.
— Хикари, ты собирался поплавать? — откликнулась Мариэ, быстро сообразив, что к чему. — Почему бы нам не пойти вместе? Асао подбросит нас по пути в город.
— Но вы, вероятно, устали. Вздремнуть не хотите?
— Подремлю, загорая рядом с бассейном. Купальник я прихватила, — в ее голосе появились признаки оживления.
Через двадцать минут мы были уже на месте. Крупный упитанный Хикари погрузился в детский бассейн и вскоре «поплыл», передвигаясь по дну на четвереньках. Во взрослом бассейне — оттого что утром висел туман, да и сезон толком не начался, — кроме нас не было буквально ни души. Нырнув, я выплыл со стороны, где открывался вид на долину.
На фоне пологого склона, покрытого блестящей молодой листвой, в контрастно обрисовывающем все прозрачном воздухе Мариэ крепко спала в пластмассовом шезлонге: солнечные очки по-прежнему закрывали глаза, дыхание было глубоким и ровным. Стройные мускулистые бедра, расширяясь, как лопасти весла, повторяли изгиб белых и голубых полосок купальника и сочленялись вокруг ее впалого живота, как ноги разборной куклы. Пока, мокрый после купания, я стоял над шезлонгом и, опустив глаза, смотрел на нее, холмик ее лобка, плотно натягивавший ткань купальника, казалось, приподнялся, почувствовав на себе мой взгляд. В Мехико мне приснился куст темных волос, мягко колышащийся там, еще ниже.
