Китлинский - Клан – моё государство 2.
– Только с вашего согласия,- промолвил расторопный Гунько.
– Валяйте. Это можно, тем более, что степень обоюдного доверия меж нами не пострадает. Только предупредите его, чтобы особо свои флюиды не распускал, а то собственная шкала не выдержит,- Сашка постучал по лбу пальцем и пояснил:- Там механизм непознанный ещё пока, и надо придерживаться принципа закона Ньютона: сила, с которой ты воздействуешь на тело, прямопропорциональна той, с которой тело воздействует на тебя.
– Интересно интерпретируете великого физика. Он достаточно компетентен в этих вопросах и, надеюсь, не оплошает,- ответил Сашке Гунько.
– Если бы все, Юрий Ефимович, были компетентны, нам бы с вами встречаться не пришлось, всё бы и так было нормально,- этими словами Сашка ударил ниже пояса для того, чтобы проверить реакцию и готовность военных к переговорам. И ответ последовал незамедлительно.
– Тяжёлый вы человек, Александр,- сказал Гунько.- Бьёте наотмашь, побойтесь Бога, не сходите с колеи.
– Хорошо,- согласился Сашка, оставшись довольным реакцией.- Я страсть как люблю проверять. Во мне "контра" величайшая умирает без применения. Вашего человека тоже могу проверить, если позволите?
– Согласен, действуйте,- Гунько подозвал мужика и, коротко объяснив ему суть, посмотрел на Сашку.
– Условия просты. Я пришёл один, должны подойти ещё несколько человек. Важно не только количество, но и точность направления указать, где они появятся.
– Я попытаюсь,- сказал мужик,- хоть мне таким заниматься не приходилось.- И отошёл в сторону.
– Не настаиваю,- сказал ему вдогонку Сашка, но тот не ответил. Сашка снял рюкзак, положил его на ствол дерева и обратился к присутствующим с вопросом:- Как поступим нынче, и располагаете ли вы временем?
– До утра послезавтра будем здесь, а дальше видно будет что и как,- ответил за всех Гунько.
– Виктор Владимирович, нам, татарам, где быть – всё равно, а у вас служба, и вы, я знаю, слоняться без дела не любите,- Сашка ненавязчиво намекнул, что держать Пешкова не стоит.
– Я, с вашего разрешения, отъеду,- обратился Пешков к Гунько, как к старшему по званию и должности, Панфилов был в отставке и в расчёт не брался.- Прибуду, когда скажете. Дел много, честно говоря, к зиме готовимся.
– Тогда, Владимирович, послезавтра к десяти утра, если не затруднит,- назначил время Гунько.
– Как прикажете. Только гонять лишний раз не хотелось бы, а то топлива дали лимит,- стал оправдываться Пешков.
– Виктор Владимирович,- Сашка достал из сапога карту и, ткнув в неё, сказал:- Вот тут стоят пять бочек двухсотлитровых с соляром зимним, это метров пятьсот от поворота русла ручья. Увидите сломанную вершинку у сосны, под ней и отыщете. Топливо слейте у себя, а бочки, как сюда поедете, сбросьте на то же место. Чужие.
– У вас что, Александр, свой заводик в тайге есть или привозите?- спросил Гунько.
– Привозим,- Сашка направился к вездеходу, продолжая говорить,- как и многое ещё. Обидно, что государство перестало этим заниматься. Бросило всех, кто ему прибыль давал, на произвол судьбы. Да речь не о том. Выгружаем, что ль?
– Да, да,- Гунько первым двинулся к вездеходу.- Мы с собой прихватили палатку и ещё кое-что, ночью уже холодно.
– Минус есть точно,- подтвердил Сашка.- Только у костра надёжнее, чем в палатке. Начнёшь мёрзнуть – проснёшься и подбросишь дров, а в палатке сам себя греешь.
– На случай дождя взяли,- буркнул Гунько, принимая от солдата баул с палаткой.
– Моросить не будет,-заверил Сашка, помогая разгружать.- Место выбрали хорошее, удобное и в меру рыбное,- подзадорил он Евстефеева, который за всё это время не произнёс ни слова.
– Я без снастей,- ответил тот.
– Кусок лески, крючок да палка – вот и все снасти, что здесь нужны, а рыба клевать будет без наживки, – сказал ему Сашка.
– Посмотрим,- мрачновато процедил Евстефеев. Было видно, что он не в духе, и Сашка не стал задавать ему больше вопросов, переведя разговор в другое русло:
– Мужики, я займусь костром и ужином, а то мы сотню вёрст отмахали, мои архаровцы скоро подойдут, и если горячего не будет – не поздоровится,- и стал собирать сушняк для костра. Установил стояки, подвесил на перекладину чайник и котёл, данный Пешковым, и, пока закипала вода, срезав молоденькую лиственничку, отошёл к реке, где почти моментально надёргал десятка два хариусов, очистил их прямо в воде. Когда вернулся к костру, Потапов встретил его словами:
– Ничего, что я в котелок сало покрошил и картошки, но не солил? Рыбу вроде бы в последний момент кладут?
– Нормально,- кивнул Сашка, заглянув в котелок,- именно последней она и идёт. Я посолю, спасибо.
– Да, собственно, не за что.
Гунько, Евстефеев и Панфилов бродили по берегу, как по набережной Москва-реки, не имея чем себя занять. Мужик – психолог исчез из вида. Вездеход Пешкова уже не было слышно. Стояла относительная тишина, потому что размеренный бег воды в реке создавал некий звуковой фон, который воспринимался абсолютно естественно и ощущался только в те моменты, когда на него специально обращаешь внимание. Сашка присел у костра и прикурил папиросу.
– Вы, Александр, что, безвылазно в тайге находитесь?- спросил его Потапов.
– А что на большой земле делать? Суета сует. Все бегут куда-то, мелькают перед глазами, толкаются, а тут спокойно, никто не мешает. Чтобы думать, нужна тишина.
– Это верно. За столичной спешкой не замечаешь, как годы бегут. Дети вон мои растут, старшему четырнадцать исполнилось, а вроде вчера я его с женой из роддома забирал. Даже не заметил, как выросли,- со вздохом сказал Потапов.- И отец – не отец, всё на супруге, без меня выросли. Я служил – они росли.
– В городском муравейнике жизнь бежит быстро, у всякого свои проблемы, оглядываться некогда, все в погоне за куском хлеба насущного. Посидеть, чтобы никто не мешал, и то не возможно, а это первейшая необходимость для человека,- вывел Сашка свои размышления.
– Оттуда, видно, и наша бездуховность.
– Наверное. Души в глубинке нашей осталось больше в народе, чем в столицах и крупных городах, так что разговоры о её потере ни в коем случае не касаются периферии. Духовность исчезла в масштабах, растворилась в групповых склоках, распалась на низменные интересы. Интеллигенция не может поделить свою, якобы принадлежащую им по праву первоочерёдности, духовность. Вот во МХАТе раздел труппы. Что делят? Да ничего не делят. Один пытается с помощью связей доказать слабой женщине своё преимущественное право вещать духовность миру, своему народу, а он, народ, срать хотел на его претензии и его самозванство. Народу до одного места, что он там ставит на сцене, у народа другие заботы, ему не до театра, у него свой театр каждый божий день и на работе, и в семье. Мы все от рождения актёры, только играем свою собственную жизнь.
– Чужую играть – тоже талант нужен,- сказал Потапов.
– Это узкая специализация. Профпринадлежность. У нас слишком раздута роль культуры и её влияния на духовность, причём, сделали это сами деятели культуры, чтобы повысить свою значимость в жизни государства, не народа, государства. Если же разобраться до тонкостей, то их ценность в системе создания духовности ничтожна.
– А кино?
– Кино – это одна из форм наглядной агитации. Про телевидение говорить не буду, ибо это средство массовой информации велико в своём мощном воздействии на умы, правда, наши пользоваться не умеют.
– А вы смотрите?
– Редко. Сейчас – почти нет. Нулевой поток. Глупости переваривать не имеет смысла.
– Информация действительно нищая, но лучше её отсутствие, чем та, которую до недавнего времени показывали.
– Не знаю. Я раньше не смотрел. Не было здесь телевидения.
– А футбол смотрите?
– Мне футбол, всё равно, что заигрывание со стаей дельфинов. Форма зарабатывания денег на жизнь и только. Если человек не способен добывать уголь или крутить баранку автомобиля, ну пусть бьёт ногами по мячу, коль ему за это платят.
– Я с этим не согласен. Футбол – чудо,- произнёс Потапов.
– Тигры и львы в цирке – тоже чудо, только спорить с вами не хочу. Знаю, что с фанатом футбола спорить о достоинствах этой игры бессмысленно.
– Это точно,- подтвердил Потапов.
– О чём вы тут судачите?- спросил подошедший Гунько.
– О жизни,- коротко ответил Сашка.
– Начали о времени, а закончили футболом,- сказал Потапов, помогая Сашке снять котелок с огня. Уха была готова.
– Вы, Александр, его по этому вопросу не трогайте. У него одних выговоров за то, что на футбол с оперативной бегал, штук сто. Он спартаковский фанат,- и Гунько весь затрясся от смеха.
– Не спартаковский,- зло уточнил Потапов,- а ЦСКА.
– Мне разницы нет,- перестав смеяться, сказал Гунько.
– Это плохо,- констатировал, обидевшись совсем, Потапов.
Вернулся психоаналитик.
– Что?- окликнул его Сашка.
– Кто и откуда придёт – я ответить не смогу, но то, что их двое, могу поклясться,- ответил он.
