Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез
– Сколько времени надо, чтобы сплавать туда и обратно?
Майк не ответил. Наконец она слезла с него, и он не мог скрыть вздох облегчения.
– Сукин сын! – Она отошла к морю и остановилась у воды.
– Что ты говорила Ким, когда я задремал?
– Не беспокойся. Я ни единым словом не обмолвилась. И не собираюсь; за кого ты меня принимаешь? Она рассказывала о твоем сне.
– Она думает, что это проявление страха перед людьми, подобными тебе.
– Понятно, что это было. Ты боишься, что я могу проболтаться. Выдам наш секрет, понимаешь? Жало в хвосте? А Ким не хотела просыпаться? Не беспокойся, я дам ей спать.
– Почему ты ушла от Криса?
– Не из-за тебя.
– Собираешься вернуться к нему?
– Нет. Не сейчас. Во-первых, он знает о нас с тобой.
– Ради бога, Никки! Ты сказала ему!
– А ты на что рассчитывал? Такие вещи всплывают в самый неожиданный момент.
– Крис мне друг.
– А Ким мне подруга.
– Но она не знает, Никки. Она же не знает.
Никки отошла от воды и опустилась рядом с ним на полотенце. Положила ладонь на его руку.
– Значит, у тебя будет приключение на греческом острове, и вы с Ким сможете играть как дети. Я это понимаю. Наслаждайтесь новым медовым месяцем. Но обидно, если ты думаешь, что я ничего этого не понимаю. Незачем вести себя так, будто я для тебя вовсе не существую. Это было. И это продолжается, как бы ты ни притворялся, что ничего такого нет.
– Ты поймешь, если все кончится? Я имею в виду – для одного из нас.
– Да. Эта дрожь, сексуальное влечение. Я почувствую, если веревка ослабнет. Я говорила тебе, что чувствительна к дрожи.
Послышался плеск весел.
– Ким возвращается, – сказал Майк.
– Весь остров, – тихо, словно самой себе, сказала Никки, – дрожит беспрестанно.
Она отошла к сумке с продуктами, достала нож и огурец, отрезала два кружка и легла на полотенце. Майк вошел в воду и помог Ким пристать к берегу. Когда они вернулись, Никки, казалось, уснула с кружками огурца на веках.
– Ну, как вы тут ладили?
– Прекрасно, – пробормотала Никки. – Я предложила Майку свое тело, пока тебя не было, но он очень вежливо отказался.
– Ты ничего не потеряла, – улыбнулась Ким.
Майк взял у нее спички и зажег костер. Забрался на скалу нарвать душицы, чтобы приправить мясо. Никки продолжала лежать с огурцами на глазах, дожидаясь, когда мясо будет готово. Потом они утолили голод шашлыком, салатом, свежим хлебом, оливками и красным вином. Пища была вкусна, как, верно, она была вкусна в первый день Творения, если Создатель был еще и виноделом.
После еды всех разморило. Марево размывало далекий берег. Белый Дом Утраченных Грез походил на мираж. Они едва не засыпали.
– Научи Никки пользоваться дыхательной трубкой, – лениво сказала Ким.
– Я умею плавать с трубкой, – откликнулась Никки.
– Все равно, покажи ей, Майк.
Майк повел Никки к морю показывать зеленый студнеподобный мир морских ежей и актинидий, морских коньков и морских ангелов. То и дело они касались рук друг друга, чтобы обратить внимание на то или иное подводное чудо. Счастливая Ким смотрела на них с берега.
Она радовалась, что муж и давняя подруга мирно плавают вместе.
20
Майк пытался объяснить Никки, как он понимает миф об Орфее.
– Орфей сходит в царство мертвых. Покоряет своим пением владык смерти, они разрешают ему вернуться на землю с Эвридикой. Но при условии, что он не обернется и не взглянет на нее. Он уже почти вышел, но в последний момент нарушает запрет и оборачивается. Слишком поздно: она обращена в соляной столп.
– И?
– Все ясно, не так ли? Он ищет свое потерянное «я». Сознание погружается в бессознательное в поисках лучшей половины его «я».
– Его женской половины.
– Если хочешь. А в последний момент, когда они уже готовы выйти на дневной свет, его охватывает паника и он теряет то, что стремился найти.
– Это солнце и луна, – сказала Ким. – Он – солнце, она – луна.
– Что? – в один голос спросили Майк и Никки.
Они втроем осторожно шагали по развороченным булыжным улочкам брошенной деревушки в горах за Лиманаки. Быстрота, с какой Природа отвоевывала свое, страшила. Кати сказала им, что жителей эвакуировали отсюда всего двадцать лет назад, но у домов уже провалились крыши, а стены обрушились или раскололись под натиском ползучих растений и ветвей смоковниц. Между камней мостовой пробивалась трава, обломки стен были покрыты бархатистыми подушечками мха.
Казалось, Природа прижала крохотную деревушку к груди и лианами отрывала от нее камень за камнем, просовывала корни в трещины, чтобы подкопать стены, осторожно пропихивая в чрево земли лучшие плоды цивилизации. Результаты не ужасали; изобилие полевых цветов, зеленый мягкий ковер мха и охряные груды камня придавали возвращению природы характер любовного жеста, скорей возрождения, нежели разрушения. Деревушка стояла на линии разлома, и, как полагали, ее жителям особенно угрожало землетрясение; их переселили в новую деревню, расположенную в прямой видимости отсюда, в долине, и построенную по современному безлико-геометрическому плану.
Разрушенная деревушка казалась памятником эфемерной гордыне, явившей здесь себя на ничтожное мгновение. Оскорбительны были не дома, теперь лежащие в руинах, но сама идея, что их вообще можно было строить тут. Сейчас разрушившиеся дома, в которых еще можно было увидеть рассыпающуюся мебель и догнивающую одежду бывших хозяев, красноречиво свидетельствовали о ненадежности этой мимолетной жизни. В одном доме – раскрытый чемодан, брошенный в угол комнаты; в другом – остатки пластмассовой посуды и разбитый таз. В пекарне виднелись печи, чьи кирпичные бока еще были припудрены мукой.
Ким брела впереди, защитившись от солнца соломенной шляпой и темными очками. Никки и Майк шли позади; всю дорогу Никки продолжала доказывать свое:
– Но почему Орфей должен был обернуться? Почему? Безмозглый сукин сын спустился в царство мертвых, чтобы вернуть жену, правильно?
– Правильно.
– И его предупредили, чтобы он ни в коем случае не оглядывался, иначе потеряет Эвридику, правильно?
– Правильно, – раздраженно ответил Майк.
– Он уже почти вышел, и что же он делает? Берет и оглядывается. Следовательно, он наверняка хотел оглянуться!
– Это метафора, Никки! Ее смысл таков: прошлое нельзя вернуть. Что умерло, то умерло, что потеряно, то потеряно. Эвридика обращена в соляной столп, что должно означать соленые слезы плача и скорби по прошлому. Если хочешь, можешь воспринимать этот миф как историю любви!
– Извини. Твое объяснение никуда не годится. По мне, так он просто бросил ее.
Майк расхохотался:
– Что значит «бросил ее»? Объясни.
– Он хотел, чтобы его избавили от нее.
– Как ты можешь говорить такое? Это разбило ему сердце.
– Орфей был поэт, так? Поэты не в состоянии ни творить, ни жить без трагедии. А если бы он вывел Эвридику, у него не было бы причины чувствовать себя несчастным. Он принес Эвридику на алтарь поэтической трагедии.
– Ну и ну! Оригинально, оригинально. Феминистская сказочка.
– Я права.
– Ты рехнулась.
– Оба вы рехнулись, – вмешалась Ким.
Они подошли к ней, стоявшей над колодцем. Толстая ящерица кирпичного цвета пряталась от солнца в трещине соседней стены. Ким смотрела на черную воду на дне выложенного кирпичом колодца.
– Что там? – спросил Майк.
– Только мое отражение. Но очень четкое. Как в черном зеркале.
– Поехали, – сказала Никки. – Это место наводит на меня грусть.
Они поехали дальше по разбитой извилистой дороге, ведущей внутрь острова. Заметив что-то за деревьями, Ким попросила Майка остановиться. Они вылезли из машины и пошли за ней через оливковую рощу.
– Самое поразительное в этом острове, – говорила она на ходу, – что тут можно наткнуться на что угодно.
Роща оливковых деревьев с причудливо искривленными стволами вывела их на открытое место, где, чуть возвышаясь над деревьями, стояли две храмовые колонны. Множество колонн лежали на земле, но под углом к разрушенному храму стояла третья. Это был крохотный скромный греческий храм, примечательный разве что своей заброшенностью.
– Неужели никто не заботится о подобных вещах? – сказала Никки.
– Тут их полно. И никто сюда не приходит.
Колонны были из крупнозернистого местного камня, украшены скудно. Назвать их дорическими было бы преувеличением, хотя на капителях сохранились завитки. Почерневшая земля указывала на недавний пожар. У основания колонн неубедительным вызовом ржавел металлический алтарь из тех, которые греки, уцелевшие в автокатастрофах, ставят на обочинах дорог. На нем свеча, а внутри бутылка из-под вина.
– Выглядит так, словно кто-то хотел христианизировать это место, – сказал Майк.
– Думаешь, здесь еще продолжается борьба? – спросила Никки.
– За душу острова? Конечно, продолжается, – откликнулась Ким.
