Григорий Ряжский - Дивертисмент братьев Лунио
Дюка, само собой, к деду. Всё как есть разложила. Двойня, оба карлики. Сама ничего, держалась. Гирш ей на это и сказал только, что не дёргайся, мол, подымем. Больше обмусоливать им было не нужно, обоим. Ивана же в разговорах же своих, не уславливаясь, оба обходили. Ну, незачем тому покамест лишнее знать про волнительное. И чувствовали оба, тоже избыточно про это не говоря, что лучше пусть идёт всё, как идёт, а там видно будет – чего зря пылить.
Так добрались к началу девятого месяца. После этого срока Дюку положили на сохранение, под врачебный контроль, в роддом. А кафедра институтская регулярно присылала к ней своих контролёров, отслеживать протекание случая. Те появлялись, дело делали, щупали, думали и уходили.
Текущая же забота, не лечебная, начиная с того дня, была на Фране. Та после ухода Ивана перешла с посменной на каждодневку. Палатной няней, в родильное отделение, где роженицы сами помещались и детки их, по соседству. А как Дюку увидала эту, Лунио, беременную Марию Григорьевну, так охнула. Милая ж какая, господи ты боже мой! Маленькая, тонюсенькая, красивенькая, как девочка с чуток взрослым лицом, не кривая, не уродливая, улыбчивая такая. И двойню крохотуль, говорят, ждёт. Чудо Господне, не меньше. А животик сам небольшой, как и вся сама, несмотря на то что скоро рожать.
Подружились в тот самый день, что легла. Франя, на что уж повидала разного, привыкшая, но тут таяла быстрой свечкой. Каждую свободную минутку, что выпадала, тут была, при Лунио этой, малипухе.
Разговаривали. Как, чего, кто муж, рад, наверное, но самому нельзя сюда, не пускают в родильное – инфекция! Только передачки частые. А носил Гирш. Ивану сказал, работай себе, не думай ни про что, не отвлекайся, туда к ней не пускают всё равно, а фрукты-витамины сам доставлю, через няню передам.
И каждый день почти или через день, после работы – к ней, к дочке. Няню вызовет, Франю эту, и сунет для Дюки, да записку приложит, что всё, мол, дома нормально, а твой работает и ждёт. И другую, уже от самого, но не каждодневную. Муж писал:
«Дюкася ты там балей только ни сильно, у миня нормально дома и жду тибя домой тоже. Делаю сийчас аплётку под круглый футляр для лошки с бирюзой на первый зуб. С вирёвки с витой как хотели. Тот заказ помниш? Целую тибя Ваня»
Франя передачку брала, улыбчивая, негромкая, чистенькая, и уносила наверх. К Лунио на тумбочку клала, сама же – к окну, смотреть, как Гирш по тропинке к выходу идёт из родильных ворот. Очень приятный папа, Лунио этот, молодой ещё, лет ему, конечно, хорошо после сорока, но точно, что до полста. И не так чтоб седой весь.
Днями к Маше заходила, так поинтересовалась заодно:
– А что, Машенька, мама-то ваша тоже росточка невысокого, как вы?
Та чуть смутилась вроде, но не обиделась. Просто сказала:
– Мама моя роста среднего была. Наверное, как вы, Франя, примерно так.
– Просто, смотрю, папа ваш всё ходит, а мама не была пока. – Это Франя забросила уже следующую тему. – Вот и спросила, какая она.
Сама фраза сложилась у неё не очень ловко. Она это почувствовала и немного покраснела.
– Мамы нет, Франечка, – безо всякой эмоции на маленьком лице ответила Лунио. – Мамы не стало, когда мне было девять.
Няня понятливо и с сочувствием покачала головой:
– Бывает, Машенька... – И уточнила на всякий случай. – Так папа ваш, выходит, вдовец? Так и не женился больше?
@bt-min = Дюка подумала, что не стоит больше углубляться в этот вопрос, и, решив, что лучше подвести черту, односложно ответила лишь на первую его часть, заодно прикрыв глаза:
@bt-min = – Выходит...
@bt-min = В тот раз Франя хотела попутно спросить ещё про мужа Машутиного, про отца деток, что та донашивала. Но не решилась. Подумала: наверное, тоже карлик у неё муж и оттого приходить к роддому стесняется, чтобы не удивлялись и не смеялись над ними, Лунио этими. Тестя посылает, нормального. И очень даже собой приятного мужчину, видного. Но вспомнила потом, что не бывает так, чтобы маленькие с маленькими вместе рожали, не получается по природе такого у них зачатия. Естество этому сопротивляется, само устройство человеческое, чтобы не выпускать уродство наружу. Подумала и перекрестилась от такой нехорошей мысли. Но тогда кто же муж? Чего он тут не появился ни разу? И догадалась – незаконное дитя носит Лунио, от случайной, наверное, близости. И дальше выяснять не решилась, отвела интерес свой в сторону. Так же как не подумала про бабушку, тестеву жену, чего, мол, и та не ходит, а он только. Ну это их дела, семейные.
@bt-min = А Дюка и вправду устала. Утомилась маленьким своим телом, хотя процесс созревания близнецов шёл – тьфу-тьфу, как считали те прихожане с кафедры. Её начинали вдруг одолевать сомнения, что подумает Иван, когда выяснится неприглядная картина получившегося отцовства? Или ничего не подумает, а придёт просто, нагнётся, поцелует в голову и примет на руки обоих спелёнатых карапузов? И скажет: «Настоящие русские богатыри! Вон они какие у нас с тобой получились, Дюка, гляди – чисто гандрабурчики обои!»
Ближе к концу девятого месяца, примерно за неделю до ожидаемого срока, Гирш сел и задумался. Основательно. Нужно было определяться: или – или. Об Иване не думал, было, если честно, наплевать. Любое развитие ситуации рассматривал, исходя лишь из дочкиной выгоды, её здоровья и материнского покоя. И понял вдруг, что может контроль свой родительский упустить. Если, например, детина этот, узнав про двойню уже по свершившемуся факту, выкинет непредсказуемый фортель, взбрыкнёт и от отцовства откажется, как обещал, то что же в остатке тогда у Машки? Слёзы? Пропажа молока для малюток? Депрессия и уход в себя? Спать одной на кроватном аэродроме и реветь там мальком брошенной белуги?
Этого Григорий Наумович допустить не мог никак. Пришла пора нормально прояснить ситуацию, по крайней мере для себя. Пока только прояснить. И он пошёл к Ивану.
Тот, набычившись, корпел над упаковкой. На этот раз от него требовалась нестандартная придумка, большеразмерная, под шейное латунное бижутерийное ожерелье, которое Дюка так и не успела закончить перед тем, как лечь на сохранение. Как ни крути, получалось по типу конверта, с небольшой торцевой толщиной, собранного из кусков бритой некрашеной дублёнки. Красиво. Нет, очень красиво.
– Поговорить бы нам, Иван, – начал Гирш с ходу, чтобы не сбить настрой. – Время, думаю, пришло. Пора.
Иван обернулся наполовину хода головы и неопределённо кивнул в удобном для неё направлении:
– Угу, чего там?
– Там ничего, – резко ответил Гирш, – там двойня. Два ребёночка у тебя будет, Ваня. Врачи определили. С медицинской кафедры. Пол пока не известен. И тот и другой, в смысле, оба пола неизвестны.
– Оп-па! – Гандрабура отложил выкройку и обернулся уже весь, целиком. И уставился в тестя. – Два?
– Два, – чуть понизив агрессивность настроя, подтвердил тесть. – Оба твои.
Он не знал, какое лучше сделать лицо – с упреждающей реакцию Ивана радостью или оставить выражение нейтральным, чтобы не таким контрастным вышел облом.
– Мои? – переспросил Иван. Не для того переспросил, чтобы снять личные сомнения. Это соображение не успело пока прийти в голову. Просто так само получилось, выскочило и спросилось. Неожиданность известия и на этот раз оказалась сильнее, чем его анализ и причинно-следственная связь.
– Твои, разумеется, чьи же ещё, – пожал плечами Гирш, всё ещё храня нейтральность, готовую по невольному сигналу от зятя превратиться в любое произвольное выражение лица, смотря куда уйдёт разговор.
– Это хорошо, – помолчав, резюмировал новость Иван. – Это неплохо, что два. Два – это не один всё ж, да?
Гирш подхватил с готовностью:
– Конечно, Ваня, два наследника всегда великая отрада для родителя. Это же сам он как бы себя удваивает в них, своё же семя, свою душу, плоть от плоти своей. Нет большей радости, видеть, как дети на твоих глазах растут. И как вырастают.
– Большими? – спросил Иван. Так спросил, на всякий случай. – Как я, будут у неё? Нормальные? Не как Дюка сама? – Он ткнул пальцем за окно. – Что они говорят, роддомовские-то? Знают уже или не знают пока?
Такой вопрос Гирш предвидел, не знал только, как зять об этом спросит, с какой степенью подозрительности. И решил, что, учитывая недавние соображения, обойти это место ему уже непозволительно. Не удастся. Только хуже себе сделает. Всем им.
– Вань, я скажу прямо. – Гирш старался оставить лицу самое нейтральное выражение, чтобы не выпустить лишней эмоции. – Они говорят, что, скорей всего, маленькие будут. Оба. Но очень здоровенькие и без любых других потерь. Такие дела...
И замолчал.
– Я не понял, – напрягся зять, – это чего, карлики, что ли? Два карлика Дюка рожать собралась? – и покраснел лицом. – Как она сама, таких, что ли? – Он обхватил большими руками большую голову. – И чего, точно уже сказали? Обоев прощупали?
Гирш решил отступить на полшага, чтобы оттянуть ожидаемый обвал. И сказал спокойным голосом:
