Хилари Мантел - Фладд
Она дрожала от холода, но просто не могла заставить себя уйти.
По крайней мере Филомена была одета как следует. Когда у себя в келье она отвернулась от окна, сама не своя от волнения и страха, то хотела сразу выбежать на улицу, но прежде надо было натянуть толстые шерстяные чулки и панталоны. Сердце бешено стучало. Три предписанные орденом нижние юбки, каждую стянуть завязками Наталии. Продеть руки в жесткий полотняный лиф, дрожащими пальцами застегнуть мелкие пуговки, в то время как кровь жаром приливает к щекам. До чего же долго, до чего же мучительно долго надевается ряса, черные складки давят и душат. Нижний чепец с его шнурками, который надо заколоть маленькими английскими булавками, ни на миг не забывая о неизбежной встрече в морозной ночи. Фладд здесь, он радом, он совсем близко, а она должна возиться с накрахмаленным верхним чепцом, натягивать его до бровей, пока плотный край не вопьется в намятую борозду, искать в темноте булавки, уронить одну и услышать — да, услышать в монастырской тишине, как упала булавка, — и, плюхнувшись на колени, охлопывать пол под кроватью, а когда булавка найдена и благополучно зажата в пальцах, выпрямляясь, с размаху удариться затылком о железную кроватную раму, так что искры посыплются из глаз. Затем, все еще плохо соображая после удара, выползти на карачках из-под кровати, заколоть булавками покрывало, надеть через голову распятие, ухватить четки за конец и, размахнувшись, обернуть их вокруг талии. И пока будущее хищно скалится за окном, туманя своим дыханием стекло, снова нагнуться, теперь уже за туфлями, которые она, вопреки обету святого послушания и правилам ордена, вечером скинула, не развязав шнурки, а теперь их в темноте поди распутай. Затем, сопя от досады, бросить туфли на пол, так и не расшнурованные, втиснуть в них ноги, притопнуть, чтобы налезли, сунуть в карман носовой платок и лишь после этого перекреститься, пробормотать короткую молитву, пробежать по коридору, по лестнице, оттуда направо — не к парадной двери, а в коридор, ведущий в пустую гулкую кухню. Она не решилась зажечь свет, но в кухонное окно смотрел маленький зимний месяц, бледно освещая половник и супницу, перевернутые кастрюли в сушилке, кружки, приготовленные для утреннего чая. Теперь, затаив дыхание, отодвинуть засов на черной двери, выскользнуть наружу и бежать в ночь.
Сейчас мисс Демпси тяжело оперлась на ее плечо, с кряхтением опустилась на колени и тоже принялась ощупывать землю.
— Позволю себе не согласиться, отец Ангуин. По-моему, это не органчик. Мне кажется, это край папской тиары святого Григория.
— Пустите меня, — сказал Фладд. — Я ничего не испорчу.
— Вы оба ошибаетесь, — возразила Филли. — Это стрела, пронзающая сердце святого Августина. Она же совсем тонкая.
— Нам придется подчиниться требованиям отца Фладда, — сказал священник. — Куда нам, двум женщинам и старику, противостоять натиску? Приступайте, мой дорогой.
— Отойди, сестра, — сказал Фладд.
Ей не хотелось отходить, поэтому она, не вставая, отодвинулась на два фута влево. Колено Фладда задело ее щеку. Он поднажал, и вновь раздался душераздирающий скрежет: лопата вошла в землю рядом с лицом святой Агаты (по крайней мере так предполагала Филли), как будто мученице предстоит пострадать еще раз.
— Осторожнее, осторожнее! — зашептала Агнесса, стискивая руки.
— Не останавливайтесь, — выдохнул отец Ангуин.
Однако Филли уже подползла на коленях к яме. Она не сводила глаз с лопаты, чтобы непременно первой увидеть лицо, когда оно проглянет из могилы. Отец Фладд встал правой ногой в вырытую канавку, быть может, в дюйме от левого плеча Агаты. Он, видимо, не понимал, как важно сначала откопать именно лицо. Впрочем, подумала Филли, тут нечему удивляться, Фладд же не видел статуй, они для него все одинаковые. Их похоронили задолго до того, как он сюда приехал.
— Святой Иероним, — зашептала она, указывая, — вон там. Откопайте льва.
— Встань, пожалуйста. — Фладд на мгновение перестал копать, однако в ее сторону не взглянул. — Ты простудишься.
— Агнесса, — проговорил отец Ангуин, — для всех будет лучше, если вы сварите нам горячего какао.
Лопата снова заскрежетала о гипс — появился кончик носа, неожиданно белый.
— Я не могу, — сказала мисс Демпси. — Простите меня, отче, я не могу сейчас уйти.
Филомена вновь подползла ближе и руками разгребла землю. Это и вправду была Агата. Филли потерла гипсовые скулы. Провела пальцем по сомкнутым губам. Затем, внутренне ежась, по нарисованным глазным яблокам.
— Посветите фонарем, отец Ангуин, — попросила она.
Ей хотелось увидеть лицо, и, как только на него упал луч фонаря, стало ясно, что за время в могильном небытии оно преобразилось. Филомена не поделилась своим наблюдением с остальными, поскольку внезапно почувствовала: перемена видна ей одной. Однако святая и впрямь обрела некий новый опыт — к прежней безыскусной миловидности добавилось что-то еще. Лукаво улыбаясь своим мыслям, Агата смотрела в ледяной купол небес.
Вскоре все так замерзли, что перестали говорить. Пробило час. Из-под земли проступили общие очертания статуй, еще присыпанные землей. Затем стали появляться отдельные части: локоть, ступня, щипцы святой Аполлонии. Зрители молча узнавали и приветствовали каждую статую. Когда показались святой Иероним и лев, Филомена спрыгнула в траншею, и Фладд, опершись на лопату, дождался, пока она руками расчистит львиную морду. Выбираясь обратно, Филли поскользнулась, и отец Ангуин ее поддержал. Она тяжело повисла на нем, словно не в силах раздышаться.
Внезапно Фладд перестал копать и сказал:
— К нам кто-то приближается.
— Кто идет? — крикнула Агнесса Демпси голосом часового.
Однако новоприбывший — без ответа, без «здрасте» — уже подошел и, когда отец Ангуин направил на него фонарь, замер на миг, словно кролик в луче света, впрочем, с выражением для кролика слишком уверенным и непроницаемым. В следующий миг он включил собственный фонарь — прямо в лицо священнику.
— Это я. Джадд Макэвой.
— Доброе утро, Джадд, — ответил отец Ангуин. — Почему вы гуляете в такой час, если мне позволено спросить?
— Я ходил в Федерхотон за вареным горохом, — сказал Джадд.
— Так вот что у вас в руках.
— Да. И рыба. В газете.
— Я не знал, что магазин в такое время еще открыт.
— Там жарят рыбу допоздна на случай, если кому-нибудь из полуночников придет охота перекусить. У нас на холме рано не ложатся. Когда ночи длинные, мы стараемся использовать их сполна.
— Но не вы же! — Отец Ангуин с вызовом смотрел на него поверх разрытых могил. — Не поверю, что вы, опора Церковного братства, принимаете участие в их ночных радениях.
— О, я знаю, что у вас на мой счет свое мнение, — спокойно ответил Джадд. — Вы говорите так, будто надеетесь вытянуть из меня признание в чем-то постыдном. Однако, сказав «мы», я подразумевал своих соседей. Это фигура речи, ничего больше. Хотите угоститься моей рыбой?
— Осторожнее, — сказал отец Ангуин. — Вы чуть не наступили на Амвросия.
Джадд глянул себе под ноги.
— Да, точно. — С уверенностью, выдававшей привычку к ночным прогулкам, табачник прошел по канаве. — Жаль, что я не оказался здесь раньше. От моего дома досюда тропками всего ничего. Я мог бы принести свою лопату, и отцу Фладду не пришлось бы работать в одиночку.
— Зачем вам лопата, Джадд? У вас ведь нет сада.
— Вы забыли, отче, что у меня был участок на огородах. В старые времена.
— Вот как? Тогда почему вы не повлияли на своих земляков? Не отвратили их от преступных набегов?
— Я не из тех, кто может кого-либо от чего-либо отвратить. Или к чему-нибудь направить, — ответил Джадд. — Я по натуре наблюдатель. Взять хоть вашу затею — негласную и весьма тайную. Вы не спрашиваете моего мнения, и я его не высказываю. Ничто не заставит меня его высказать. Я безучастный зритель.
«Я знал, что вы дьявол, — подумал отец Ангуин. — Дьявольская это привычка — стоять в сторонке и посмеиваться».
— Говорят, — робко вставила Агнесса, — что со стороны виднее.
— Именно так, — ответил Джадд. — Мисс Демпси, вы же не откажетесь от кусочка рыбы?
Он развернул газету, и оттуда потянуло аппетитным запахом.
— Очень соблазнительно, — проговорила мисс Демпси.
— Сестра Филомена, — вкрадчиво продолжил Джадд, — тут так мало, что вы не нарушите орденский устав, если возьмете кусочек.
— Я умираю от голода, — призналась Филли.
Макэвой протянул сверток, отец Ангуин отломил кусок рыбы. Вскоре все уже ели. Отец Фладд обгрызал плавник. Рыба была холодная, но вкусная.
— Интересно, в чем ее жарили? Не в топленом ли сале? — Отец Ангуин выразительно глянул на Филли, но та отвела взгляд.
Ему было весело от того, что он трапезничает пред лицом врага[52], — более того, ест ужин этого самого врага.
