Ник Хорнби - Hi-Fi
– Ладно, давай по-другому. Представь, что я не ходил на этот фильм и вот говорю тебе: «Я пока не смотрел „Бешеных псов“». Что бы ты подумал?
– Подумал бы, что ты совсем больной. И очень бы тебя пожалел.
– Нет, но из этого моего заявления ты сделал бы вывод, что я собираюсь сходить посмотреть?
– Я бы сильно понадеялся, что собираешься, а иначе пришлось бы сказать, что ты мне больше не друг.
– Нет, постой…
– Извини, Роб, но я что-то совсем не въезжаю. О чем мы с тобой говорим? Ты спрашиваешь, что бы я подумал, если бы ты сказал, что не смотрел фильма, который ты смотрел. И что мне надо отвечать?
– Послушай меня внимательно. Если б я сказал тебе…
– … «Я пока не смотрел „Бешеных псов“». Давай дальше, я внимательно тебя слушаю…
– У тебя бы… у тебя бы возникло ощущение, что я собираюсь посмотреть этот фильм?
– Ну… наверное, не больно-то тебе и хотелось, а то бы уже посмотрел.
– Мне хотелось. И мы пошли в первый же день.
– Но вот это «пока»… пожалуй, у меня возникло бы ощущение, что ты собираешься сходить. Если б не собирался, так бы и сказал, что не пойдешь.
– Но как по-твоему, я точно пошел бы?
– Откуда мне знать? Ты же можешь попасть под автобус, ослепнуть, или еще что-нибудь с тобой произойдет. Вдруг ты передумаешь. Или денег не будет. Или тебя достанут приятели, которые талдычат, что тебе обязательно надо сходить.
Настойчивость приятелей мне не нравится.
– С чего это им талдычить?
– С того, что фильм великолепный. Там и смеха и всяких жестокостей полно, а еще там играют Тим Рот и Харви Кайтел, ну и вообще. И саундтрек атасный.
В конце концов, может, и напрасно я сравниваю Иена с «Бешеными псами». В нем нет ничего от Тима Рота или Харви Кайтела. Иен не смешной. И не жестокий. И саундтрек у него говенный, судя по тому, что доносилось до нас через потолок. На время эти соображения меня утешают.
Но «пока» по-прежнему не дает мне покоя.
Я звоню Лоре на работу.
– А, привет, Роб, – говорит она, как если бы я был приятелем, которого она рада слышать. (1. Я ей не приятель. 2. Она не рада меня слышать. И кроме того…)
– Как дела? – Я не дам ей поиграть во все эти игрушки, что, мол, да, раньше мы были вместе, но так случилось, и это правильно…
– Спасибо, неважно. – Она вздыхает.
– Мы можем встретиться? Ты мне тогда сказала кое-что, к чему бы я хотел вернуться.
– Я не хочу… Я пока не готова обо всем этом снова говорить.
– Ну и что прикажешь мне тем временем делать? – Я понимаю, как кошмарно звучит это мое язвительное нытье, но уже не в силах остановиться.
– Ну… продолжай жить. Не можешь же ты все забросить и ждать, пока я не скажу тебе, что больше не хочу с тобой видеться.
– Но ведь все еще может повернуться так, что мы снова будем вместе?
– Не знаю.
– Тогда вечером ты сказала, что может.
Тут я не передергиваю, и хотя она не в том состоянии духа, чтобы ожидать от нее снисходительности, я проявляю настойчивость.
– Ничего подобного я не говорила.
– Нет, говорила! Говорила! Ты сказала, что шанс есть! А это все равно что сказала бы «может»! – Господи. Каким жалостливым я умею быть.
– Послушай, я сейчас на работе. Поговорим, когда…
– Если тебе не нравится, что я звоню на работу, могла бы дать мне домашний телефон. Извини, Лора, но я не положу трубку, пока ты не согласишься встретиться со мной где-нибудь в городе. И вообще, мне непонятно, почему я всегда должен принимать твои условия.
Она издает короткий усталый смешок:
– Ладно, ладно, ладно, ладно, ладно. Завтра вечером тебя устроит? Заезжай ко мне в контору. – Она полностью прекратила сопротивление.
– Завтра вечером? В пятницу? И ты не занята? Отлично. Просто великолепно. Буду очень рад тебя повидать.
Я не уверен, что Лора слышала жизнеутверждающую, примирительную и искреннюю концовку моей реплики. Она повесила трубку раньше.
13
Мы, все трое, бездельничаем в магазине, потихоньку собираемся уходить и попутно занимаемся тем, что охаиваем составленные другими первые пятерки лучших за все времена первых дорожек с первой стороны. (Моя пятерка: «Janie Jones», «Клэш», альбом «The Clash»; «Thunder Road», Брюс Спрингстин, альбом «Born То Run»; «Smells Like Teen Spirit», «Нирвана», альбом «Nirvana»; «Let's Get It On», Марвин Гэй, альбом «Let's Get It On»; «Return Of The Grievous Angel», Грэм Парсонс, альбом «Grievous Angel». Барри возражает: «Мог бы набрать и чего-нибудь не такого спорного. Где у тебя что-нибудь из „Битлз“ или из „Роллинг Стоунз“? Или из… как его там… Бетховена? Пятая симфония, сторона первая, дорожка первая, а? Тебя близко нельзя подпускать к работе в музыкальном магазине». Потом мы спорим: это он сноб и мракобес – иначе откуда бы в его пятерке взялись «Файер Энджинс», которые едва ли лучше отсутствующего в ней Марвина Гея? – или это я не первой молодости зануда.) А потом – впервые за все то время, что он работает у меня в магазине, если не считать случаев, когда ему надо было тащиться куда-нибудь к черту на кулички на концерт очередной причудливой группы, – Дик говорит:
– Я с вами, ребята, сегодня в паб не могу.
Мы замолкаем, чтобы показать, как он нас ошарашил.
– Дик, не валяй дурака, – наконец произносит Барри.
Дик смущенно ухмыляется:
– Нет, правда, ребята. Не могу.
– Предупреждаю тебя, – говорит Барри, – не назовешь уважительной причины, больше ты нам не собутыльник.
Дик молчит.
– Давай выкладывай, с кем у тебя встреча.
Дик по-прежнему молчит.
– Ты чего, язык проглотил?
Тишина.
– Просто не верится, – говорит Барри. – Где в этом мире справедливость? Где она? Эй, справедливость, где ты? Дик топает на свиданку, Роб затаскивает в койку Мэри Ласалль, а самый прекрасный и умный из троих остается ни с чем.
Нет, он не забрасывает пробный камешек. Он не смотрит на меня искоса, чтобы проверить, попала ли его реплика в цель, не делает паузу, в которую я мог бы вставить какое-нибудь замечание; он знает наверняка, и от этого я чувствую себя уязвленным и лопаюсь от самодовольства в одно и то же время.
– Откуда ты узнал?
– Да брось ты, Роб. За кого ты нас держишь? Меня гораздо больше интересуют дела Дика. Каким образом это могло случиться? Должно же быть разумное объяснение. Ладно, сейчас сообразим. Воскресный вечер ты провел дома, потому что писал для меня сборник – со вторых сторон дисков, вышедших на «Криэйшн».[61] В понедельник вечером и вчера мы тусовались вместе, таким образом… остается вторник!
Дик молчит.
– Где ты был во вторник?
– На концерте с приятелями.
Разве в субботу все было так очевидно? Допускаю, материал для догадок имелся. Но о том, что произошло на самом деле, Барри решительно неоткуда было знать.
– И что ж это за концерт такой, на котором вот так просто познакомиться с девушкой?
– Я с ней не так просто познакомился. Она пришла с моими приятелями.
– И сегодня ты с ней снова встречаешься?
– Да.
– Как звать?
– Анна.
– Что, просто Анна? Дальше-то как? Анна Франк? Анна Австрийская? Анна Конда? Чего молчишь?
– Анна Ростик.
– Анна Ростик. Невысокого такого росточку, росток… баобаба.
Он, случалось, и раньше так поступал с женщинами, и мне это в общем-то не нравится. Я однажды даже обсуждал эту его манеру с Лорой, потому что он пытался покаламбурить и с ее фамилией – какого очень тупо, но сейчас не вспомню как. Мне его каламбур показался отвратительным. Я хотел, чтобы она оставалась Лорой, носила милое и симпатичное девичье имя, о котором так хорошо было помечтать, когда приходило настроение помечтать о чем-нибудь. И мне было совсем не по душе, что своими шуточками он делает из нее мужика. Лора же, естественно, решила, что я недоговариваю, а на самом деле хочу, чтобы все девушки всегда были беленькими пушистенькими дурочками; она сказала, что мне неприятно было бы относиться к ним так же, как я отношусь к мужчинам. Она совершенно права – мне это было бы неприятно. Но не в том суть. Барри острит не во имя равноправия полов, а потому, что злобствует, потому, что у него руки чешутся разрушить ощущение романтического уюта, которым Лора, Анна или кто там еще способны наполнить наши сердца. Груб этот Барри. Груб и неприятен. Он чувствует силу девичьих имен, и она его раздражает.
– Она вся такая гибкая и зеленая?
Начиналось все в шутку – игрой в прокурора и подсудимого, – но теперь игра начала принимать серьезный оборот. Дик, провинившийся только тем, что познакомился с девушкой, выглядит чертовски виноватым.
– Отстань от него, – говорю я Барри.
– Я знал, что ты это скажешь. Как же, теперь-то вы будете заодно. Подумаешь, учредили тут Товарищество постельных героев.
Я стараюсь проявить терпение:
