Олег Северюхин - Досталась нам эпоха перемен. Записки офицера пограничных войск о жизни и службе на рубеже веков
— Ну, — говорит токарь, — давай чертеж изделия.
Даю я ему рабочий чертеж, эскиз с размерами.
— Да разве это чертеж, — говорит токарь, — вас что, в школе чертежи не учили чертить: фас, вид сверху, вид сбоку, рамочка, в табличке допуски, материал…
Боже, какое зло меня взяло. Был бы в школе токарный станок по металлу, сам бы выточил. А тут пришел «спец» и вместо дела выкобениваться стал.
Говорю отцу:
— Пап, ты кого привел? Кого ты водкой поил? Какой он спец, если даже не представляет, что это за деталь.
Повернулся и ушел. Отец потом сказал мне:
— Да, маху дал я с этим токарем. Пусть потом подойдет ко мне, попросит что-нибудь приварить… Я уж его заставлю рисовать чертеж стыка в фас, вид сверху и вид сбоку и вид с расстояния десяти километров. Ты смотри, так со старшими больше не разговаривай. Есть у меня паренек, который сделает тебе гнезда, в учениках у меня ходит.
И сделал паренек гнезда для подшипников. Я потом дал ему прокатиться на карте. Сейчас этот паренек специалист высшей квалификации, который, как и мой отец, имеет личное клеймо как показатель высшего качества работы.
Нас с детства втягивали в экономическую жизнь страны. Каждый учебный год начинался уборочной кампанией. Собирали картофель или турнепс в пригородных колхозах. Труд совершенно бесплатный, на одном энтузиазме и осознании того, что делаем общественно-полезное дело. Когда погода хорошая, и трудиться в поле приятно. А когда начинают идти дожди или снежок, то сразу почему-то хочется в школу, в теплый класс послушать какую-нибудь сложную теорему по геометрии или покрутить электрофорную машину в классе физики, пока наш классный руководитель разбирается с расписанием в учительской.
В 1967 году я окончил среднюю школу, будучи твердо уверенным в дальнейшей военной карьере. В этом не сомневались и мои родители, и преподаватели в школе. На всех вечерах по случаю годовщины образования ВЛКСМ школьная самодеятельность ставила сценку о юной комсомолке, попавшей в лапы к врагам (то к фашистам, то к белогвардейцам в зависимости от настроения школьного комитета ВЛКСМ). И обязательно белогвардеец (фашист) должен тушить об ее руку горящую цигарку. Белогвардейцем (фашистом) в военной форме как всегда выступал я. Мне же персональным распоряжением директора единственному было позволено курить в стенах школы во время выступления. Форму брали в конвойной части. Сценка всегда проходила на «ура».
Еще в школе мне довелось прочитать роман Леонида Соболева «Капитальный ремонт» о событиях на российском флоте в самый канун первой мировой войны и о судьбе юного гардемарина Юрия Левитина. Гардемарин — дословный перевод — морской гвардеец, учащийся выпускного класса Морского корпуса, кандидат в офицеры. Книга написана очень интересно в стиле социалистического реализма с классовой подкладкой: драконы-офицеры и благородные революционные матросы. По прочтению книги путаница в голове была полнейшая. По своей классовой позиции, как сын рабочего, я должен был восхищаться революционной деятельностью матросов, не выполнявших боевые приказы и вредивших делу поддержания в боевой готовности линейного корабля российского флота «Генералиссимус граф Суворов Рымникский», ненавидеть профессионала морской службы лейтенанта Николая Левитина и других офицеров линкора за то, что они не давали послаблений матросам в исполнении воинского долга. А выходило почему-то наоборот: симпатии были на стороне офицеров, не всех, конечно, но большинства.
Время прочтения книги по случайности своей совпало с выступлением на Балтике капитана третьего ранга Саблина, политработника, члена КПСС, взявшего на себя командование сторожевым кораблем и обратившегося с воззванием о необходимости реформирования советского и партийного строя. Капитан Саблин был расстрелян. Так почему же я должен восхищаться саботажем революционных матросов и негодовать по поводу капитана Саблина? Почему я в шестидесятые годы должен восхищаться советскими морскими офицерами, которые, как и «драконы» с царского линкора, живут в отдельных каютах и питаются в кают-компании? А это оттого, что на царском линкоре матросы были наши, а офицеры — не наши. А на наших кораблях — и офицеры, и матросы — все наши. Муть.
Точку поставил Валентин Пикуль в романее «Моонзунд». Офицер — опора государства. И от того, насколько крепка эта опора, настолько и крепко государство. Сейчас, по прошествии определенного количества лет, я твердо знаю, что русский офицер, где бы он ни был, должен твердо придерживаться присяги и решительно пресекать поползновения революционного типа в армии любыми дозволенными средствами.
Уважают только твердого офицера. В книге Софьи Федорченко «Народ на войне» приводятся слова солдат о своих командирах в Первую мировую войну. Хороших оценок нет, надо понимать, что за хорошие оценки г-жа Федорченко исправлялась бы в лагерях. Но одно бросилось в глаза.
«Коли станет топор,Словно девица, добёр,Не ждать с того топораНи работы, не добра.»
— «Закурил я папироску, ноги заломил, а его перед себя поставил, бровью грожуся. Стараюся по его делать — не выходит. И этому делу долгие годы учиться надобно».
— «Со мною добрый был, всему обучил: не бояться, честь свою понимать. Все это помню, а начну говорить — сейчас вокруг себя плохое-худое выискиваю; счеты, видимо, сводим».
— «Офицеру теперь одно дело осталось — солдату угождать. Верить ему не можем, жалеть его не за что, а угодит ли с непривычки — очень еще не знаю».
Это надо помнить каждому офицеру. Любые революционные потрясения слово в слово повторят все то, что мы уже проходили в начале двадцатого века. Другого призвания у офицера, как «слуга царю, отец солдатам» нет и не будет. Правда, и цари-то русскому люду попадаются такие, что не приведи господь. Как ни крути, а хороших царей не бывает.
Всякое послабление в исполнении воинских Уставов грозит перерастанием в анархию и новым 1917 годом. А от некоторых наших демократов и коммунистов, засевших в Думе, вполне можно ожидать нового приказа номер 1. Ума не надо, чтобы отменить воинские приветствия, создать ротные, батальонные, полковые, дивизионные и армейские комитеты. Это будет началом конца армии и развертывания новой гражданской войны в России. Белыми будут патриоты России, а красными те, кто уже был красными, кто разворачивал красный террор и массовые репрессии в отношении русских людей, не согласных с ними. Сколько волка ни корми морковкой, он все равно в лес смотрит. Куда большевика ни целуй — всюду ж…па. Честно говоря, и о демократах можно сказать точно так же. Ни больше и не меньше. И все идет к тому, что для спасения России от краха нужно будет голосовать за КПРФ.
Вполне возможно, что в стране снова возникнет ситуация, когда каждый офицер должен будет сделать для себя трудный выбор — с кем он, с Белыми или с Красными. Россия такая же Киргизия, только размером побольше, и народ русский можно довести до состояния киргизов. Я не буду говорить за всех, скажу за себя. Я не знаю, на чьей стороне я буду. И так, и так все это будет во вред нашему государству.
Есть у меня мысли добавить в эту книгу отдельную главу о природе русско-советско-российкого офицерства. Я представляю, какой мохнатый вой взнесется в небо от тех, кто каждое утро достает билет с Лениным, бьет поклоны портрету Сталина с лампадкой и как заклятия произносит молитву: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи. Учение Ленина-Сталина сильно, потому что оно верно. Верной дорогой идете товарищи. Наше дело правое — мы победим». Кого? Вот главный вопрос.
В. Маяковский о них еще в 1923 году писал:
«Чье сердцеоктябрьскими бурями вымыто,кому ни закат,ни моря рёволицые,тому ничего,ни красот,ни климатов,не надо —кроме тебя,Революция.»
Новые «большевики» хотя и отличаются от прежних своей респектабельностью, государственными «мерсами» и «ауди» с мигалками, имеют больше опыта, чем их прародители, но сущность их не изменить ничем. Эти покажут себя постепенным сворачиванием новой экономической политики ликвидацией класса эксплуататоров в городе и в деревне, проведением новой Великой культурной революции и воспитанием человека коммунистического общества.
Собственно говоря, сейчас противостоят друг другу два политических течения — коммуно-большевистское и демократически-олигархическое. И оба — большевики. Причем последние имеют квалифицированное конституционное большинство в парламенте, точно такое же, какое всегда имели большевики в эпоху однопартийности, когда беспартийный мог претендовать только на должность дворника. Какое из них моему милому Отечеству полезнее, сказать не могу. По-моему, оба вредные.
