Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги
— Я приехала! — кричала я.
— О, прекрасно, — отвечал он, — а мне как раз нужна помощь.
Я протискивалась в мастерскую — в семь лет я была пухленькой — и держала тиски, в которых был зажат кусок красного дерева для обрезки. Стэн резал и благодарил меня.
Так я ему и помогала. Разговаривали мы очень мало. Через некоторое время я бежала к Мими, и мы делали шоколадное печенье без орехов. Накатывал прилив, волны бились о стены. Было слышно, как они бьются.
Потом Мими забеременела. Ее улыбка, ослепительная, как клинок, засияла еще ярче. Мне с каждым разом было все труднее уезжать от них со Стэном и возвращаться в Лорелхерст, в город.
Сидя на толстом красном ковре в своей спальне, я мастерила колечко для ребенка из старых ершиков для посуды. Я сделала колечко очень маленьким — таким, как представляла себе его маленькие пальчики.
— Дорогая, — сказала мама, — кольцо прекрасное, но великовато.
— Что, правда? — Я не могла поверить, что бывают такие маленькие руки.
Тогда я сделала малышу одеяло — небольшой квадратик из зеленого бархата с разными лоскутами, нашитыми сверху. Подумала, что ему будет приятно трогать разные на ощупь ткани. Я очень аккуратно подбирала яркие лоскуты — хотелось, чтобы моя работа была не хуже шедевров Мими и Стэна.
Мими родила красивую девочку. Ее назвали Санни. Новость о ее рождении вызвала у меня легкое беспокойство. Что, если Стэн и Мими после рождения ребенка перестанут быть такими прикольными? Что если не захотят, чтобы я приезжала? С другой стороны, это же ребенок! Меня страшно волновал тот факт, что двое моих самых любимых людей на земле способны произвести третьего, нового.
Дождливым ноябрьским днем мы выехали из Сиэтла, чтобы познакомиться с Санни. В Эдмондсе, в северной части города, сели на паром до Кингстона. Когда на главном шоссе сошли, мама разрешила сесть к ней на колени, чтобы я сама смогла «вести машину» под дождем — уворачиваться от капель, как она сказала. Мы подъехали к маленькому дому-кораблю. Солнце больше не струилось в окна. Я молча смотрела, как Мими кормит Санни. Потом она принесла малышку мне — я сидела на подоконнике. Дала мне ее на руки, и я почувствовала такое счастье. Никогда не думала, что тяжесть может быть так приятна.
Тут все мои дурные предчувствия рассеялись. Злая фея у колыбели Спящей Красавицы насылала проклятия. Я же ощущала себя предвестником добра — не только для этой маленькой семьи, но и для себя. Мне тогда почему-то показалось, что в этом ребенке есть частичка меня. Как будто я саму себя держала на руках, как будто я была ребенком, родившимся у Стэна и Мими, и это меня ждет прекрасная жизнь в маленьком красивом доме-корабле с чудесными родителями, которые любили друг друга так сильно, что никогда, никогда бы не расстались.
1976 ГОД
Ларри купил парусную лодку и назвал ее «Навитка» («да» на языке индейцев чинуки). В нашей жизни установился новый распорядок. Школьные годы мы провели в Сиэтле, а летом жили на лодке. Август проводили с отцом, ходили в походы. Мы с Дейвом спали на носу. Над нашими кроватями висели маленькие гамачки со всеми вещами, чтобы те не разлетелись повсюду. В сетчатом гамаке лежали мои комиксы про Арчи, тряпичные куклы, детские книжки, лупа. Мы валялись на наших койках и обменивались вспухшими комиксами про Ричи Рича. На лодке всё промокало.
Мы с братом много ходили на вечеринки. Точнее, нас затаскивали туда наша мама — примерная домохозяйка, ступившая на скользкую дорожку, — и Ларри. Но даже мы, которых трудно было удивить вечеринками, сразу поняли, что эта будет особенной. Во-первых, у нее было название, как у книжки: Картофельная вечеринка Спайка Африки.
Спайк Африка был устроителем праздника. Теперь, будучи уже взрослой, я понимаю, как глупо называть себя Спайком Африкой, но тогда это имя казалось мне самым крутым на свете. Спайк Африка в яхтенной тусовке был легендой, одним из тех парней, везде побывавших и всё повидавших, которые в теории кажутся просто невероятными, но при знакомстве оказываются занудами. К тому времени я уже многих таких повстречала, в гаванях с никому не известными названиями и на пьяных вечеринках в маринах. Они считали личным оскорблением, если ты отказывалась слушать их бесконечные байки, уткнувшись в комиксы.
Только вот Спайк был далеко не занудой. Когда мы приехали на вечеринку, кто-то взял меня за руку и отвел на берег, где на пристани у озера Вашингтон сидел старик. Меня представили ему, как на королевской аудиенции. На нем была шапка греческого рыбака, а из-под нее выглядывали такие глаза, о которых я часто читала в книгах, но никогда не видела в жизни: в них искорки плясали.
Без шуток. Эти глаза смотрели прямо на меня так, как никогда не смотрят глаза взрослых, а когда старик сказал, что рад, что я пришла, и разрешил мне есть всё, что я захочу, я ему поверила.
Потом я пошла в дом с сияющими желтыми окнами, где дым стоял коромыслом. На плите булькали кастрюли, и женщины с длинными волосами занимались бесконечным приготовлением картофельного пюре, всё новых и новых порций. Они варили, сливали воду, мяли; варили, сливали воду, мяли. Мужчина с усами растолкал толпящихся на кухне и открыл дверцу духовки, где пекся картофель, размягчаясь в кожуре и поджидая, как сиротки в детском доме, какие же клубни выберут первыми.
Рядом, в гостиной, накренившись, стояла электрическая фритюрница. Я помню, что она балансировала поверх какого-то металлического шкафчика, хотя наверняка моя память приукрасила ситуацию, представив фритюрницу более устойчивой, чем было на самом деле, хоть и всё равно пошатывающейся. Веселые парень с девушкой делали картофельные чипсы. Парень резал картошку картофелечисткой. Картошка была со шкуркой. Девушка бросала ломтики в кипящее масло, вынимала их ложкой с дырочками и обсушивала на бумажных полотенцах. Я подошла ближе и стала смотреть.
Парень с девушкой улыбнулись мне и подозвали к столу. Кто-то должен попробовать, сказали они. Парень вручил мне солонку. Я посолила чипсы и, немного стесняясь, отведала идеальное сочетание влажного горячего жира и сухого крахмалистого картофеля. Соль осталась на губах. Меня вдруг осенило: картофельные чипсы делают из картошки! Вот они, чипсы, их составные части все по отдельности. Картошка, масло, соль. Это было похоже на волшебство — мысль о том, что из таких скромных банальных продуктов получается самая божественная еда. Те чипсы были самым вкусным блюдом, что я пробовала в жизни, серьезно.
Потом у взрослых кончилась картошка, и меня послали накопать еще. Я порылась на грядке за домом, набрала небольшую пригоршню и отнесла в дом. Вымыла клубни, и они снова стали жарить, а я есть — и так повторялось снова и снова. Я копала и мыла, они жарили, я ела.
Вскоре меня отыскал брат и присоединился к процессу.
У нас с Дейвом в детстве были одни сплошные приключения, что со стороны могло показаться китайской пыткой, да так и было иногда. Мы видели перед собой неограниченное число возможностей: новые родители, новые дома, новые приключения. Новые вечеринки. К сожалению, детям обычно нужно совсем другое. К счастью, у меня был Дейв, а у него — я. И иногда полное приключений детство дарило нам такие вот прекрасные минуты: соль и масло на губах и загадочный запах воды вокруг.
10. Толасана[16]
Всего через пару месяцев Лиза начала ходить в йога-студию, которую я старательно избегала. Потому что боялась. У этой студии была репутация самой серьезной в городе; ее владельцы учились с Дэвидом Лайфом и Шэннон Гэннон в нью-йоркской студии дживамукти, где сложная физическая практика сопровождалась мантрами и строгим этическим кодексом. Слово «дживамукти» означает «освобождение за одну жизнь», а в новой студии Лизы, по слухам, эту глуповатую мистику воспринимали всерьез.
Фрэн уехала в отпуск в Италию, и я пообещала Лизе наведаться в студию дживамукти. Лиза согласилась посидеть с Люси. Я вошла в студию со смешанными чувствами. На первый взгляд там не было ничего страшного. Дизайнером интерьеров у них, видимо, поработала Эния. Очень много восточных штучек и фиолетового. Алтари. Интерьер был почти стереотипно эзотерическим, и я уж приготовилась встретиться с пышнотелыми дамами, которые стали бы обучать нас любить себя.
Вместо этого я столкнулась с толпой инструкторов и учеников, которые почти пугали своей стройностью. У всех были интересные прически. У женщин — лиловое мелирование и дреды; у мужчин — длинные блестящие прямые волосы, как у моделей с рекламы шампуня в 1970-е. Все они занимались йогой так, будто последние три года провели в Индии или с личным тренером Мадонны.
Инструкторша, жилистая женщина с волосами до талии и темно-фиолетовой помадой, запела открывающую мантру, которую я очень старалась петь со всеми. Периодически там повторялся припев «ом шанти шанти шанти ом» — вот тут я и встревала. Пение продолжалось долго, не меньше десяти минут, а потом наконец мы приступили к асанам. Они быстро сменяли друг друга и выполнялись без перерыва. Впоследствии я узнала, что это называется «виньяса». Но тогда это казалось безумием. Все ученики с гладкими волосами двигались плавно и быстро, как маховички, смазанные перед самым занятием.
