Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА

– А другого выхода вы не искали?

– Есть и другие возможности, – сразу ответил Костя. – Я побывал на бойне. Пригляделся. Массовый забой начинается в первые заморозки. Кровь, внутренности и другие отходы в дело не идут. Представляете, сколько пропадает добра. За зиму через бойню проходит не одна тысяча крупного рогатого скота. Наша артель может покупать отходы у «Заготскота». Сбой, забракованные ветработниками туши животных. Это значит, мы сохраним сотни лосей. Это значит, одна наша артель даст тысячи первосортных соболиных шкурок…

– Молодец! Об этом ваш председатель не писал. Толковое предложение, – похвалил Костю секретарь райкома. – Постараюсь помочь вашей артели. Но попробуй заявиться через год в этот кабинет с пустыми руками…

– А с чем нужно прийти? – недоуменно спросил Костя.

– С соболиными шапками, – подмигнул секретарь. – Каждому члену бюро и мне по соболиной шапке.

Костя рассмеялся. Заулыбались и все присутствующие на бюро. Им понравился этот решительный парень. По душе пришлась и шутка секретаря райкома.

– Что скажут председатели колхозов? – по-деловому сдержанно обратился секретарь к членам бюро.

– Я вот что скажу, – поднялся председатель Усть-Юганского колхоза Сахалинцев. С ним Костя всего два дня назад вел разговор о лошадях и получил отказ. – Полсотни лошадок дам улангаевцам, но с условием. Пусть возьмутся обучить звероводству двух моих ребят и откроют все секреты. Лошадушек отправим на днях. Как говорится, с доставкой на дом. Есть у нас свой паузок.

Хитер председатель Сахалинцев. И доброе дело сделал, и своей выгоды не упустил. Поддержали Сахалинцева и другие. Только подумал Костя: «Дело в норме!» – как раздался голос начальника милиции.

– Скажите, Волнорезов, какой самолет затопили вы у Мучпара?

Глаза его буравили парня, словно говорили: нам все известно, от нас ничего не утаишь.

Только вчера передал в милицию редактор районной газеты анонимное письмо, заканчивающееся такими словами: «Прошу обнародовать мою статью про вредительскую деятельность товарища Волнорезова Константина». Много в письме этом написано было. Рассказывалось про какой-то украденный самолет, с которого велась незаконная охота на лосей.

Костя растерялся.

– Сжечь самолет не поднялась рука.

Понял он, придется теперь расхлебывать кашу.

А начальник милиции нахмурился и сказал:

– Хочу вас, Волнорезов, поставить в известность. В Улангай направлен следователь с районным охотоведом.

Но не знал еще начальник милиции, что был недавно у секретаря райкома Александр Гулов, расспрашивал Алексея Дормидонтовича о возможности купить самолет для артели, говорил о путях развития пушного промысла в районе, о том, что охотникам пора прощаться с дедовским методом промысла. Что каждому охотнику необходимо иметь рацию на своем участке. В тайге всякое бывает, а с рацией не пропадешь: вызовет охотник в трудную минуту артельный самолет. Тогда-то и рассказал Александр секретарю райкома историю Костиного самолета… Алексей Дормидонтович выслушал, но не очень поверил, А вот, оказывается, сам виновник сидит теперь в его кабинете. «Придется все это самолетное дело тщательно проверить и защитить парня, если потребуется, – беспокойно подумал секретарь. – А потребуется защищать этого анархиста обязательно…»

– Ну что ж, езжайте домой, товарищ Волнорезов. Вопрос с кормом для зверофермы решен. Слышал, бюро одобрило. Что же касается самолетной истории, то думаю, товарищ подполковник, выпороть бы Волнорезова было не грех. Не дай бог, угонит с районного аэродрома «ЛИ-2»… Парень, по всему видно, отчаянный. Перекрасит украденный самолет, как цыган лошадь, докажи потом, что машина государственная.

Уловил Костя в словах секретаря райкома совет: «Езжай домой поскорее, дуралей, встречай следователя…»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Запоздалый кулик прокурлыкал под яром, готовясь заночевать на куче плавника. У берега тихо журчит напористая юганская вода, облизывая пружинистые ветви поваленных деревьев. Все спокойно на мучпарском берегу. Сквозь дрему слушают росистые травы мягкий женский голос. Слушает этот голос веселый огонь нодьи. Слушает Андрей. Ему кажется, что не Лена это вовсе, а древняя, бесконечная песня любви. Древняя, как звезды над головой, искрами разлетевшиеся из-под могучего молота Вселенной. Этот же молот отковал желтотелый серп.

«Любит звезда звезду – думает Андрей, охмеленный любовью. – Скованы они незримой цепью, чувствуют дыхание друг друга на громадные расстояния. Что, как не любовь, заставляет Вселенную нарушать космические законы. Звезда мчится к звезде. И, встретившись, гибнут они, взрываются, рождая новые звезды и планеты. Не так ли и женщина чувствует любовь мужчины?.. Не так ли находит его в людском океане?..»

Лена сидит на коленях Андрея. Жар нодьи разрумянил лицо. Рука в его руке. Сколько еще раз закружат им головы поцелуи… Лишь перед рассветом забудутся он и она коротким сном.

Нодья давно прогорела. От больших кряжей осталось несколько дотлевающих головешек. Нодью можно разжечь новую, когда угодно. А любовь? Долговечная ли будет она?

Ревнивый селезень, притаившись в затопленном смородиннике, чистит свое яркоперое одеяние. Ждет не дождется, когда его подруга отложит первое яйцо в гнездо. Ждет, когда отправится вместе с ней на жировку.

Щука подкралась к задремавшей у берега икряной чебачнхе. Удар хвоста, плеск, бросок… Щучья пасть сомкнулась впустую. Чебачиха, спасаясь, выкинулась на берег и бьется с хвоста на голову, подкатываясь снова к воде. Женские руки взяли чебачиху, осторожно опустили в воду. Плыви, рыбина, бойся зубастых щук…

Андрей с Леной ушли к пологому берегу, подальше от пустующих мучпарских изб. На днище старой лодки, засосанной в песок, разделись. Выкупаются Андрей с Леной в холодной воде, смоют волны усталость – снова гореть им в любви…

Андрей сидел у кучи хвороста и разжигал костер.

Лена засмотрелась на своего суженого. Атлетическое тело свито из туго крученных мышц. Мускулы, переплетаясь, выпирают из-под кожи узлами. «Крепко выкован Шаман!» – с восхищением думает она. Какая-то жестокая сила пыталась проверить Андрея на крепость: по спине идут два глубоких шрама, плечо мечено рубцами…

Вода утренняя – холодная. Выскочишь на берег, глянешь на солнце, только выползшее из-за горизонта и расправляющее лучи на макушках высоких пихт. Блеску много – тепла нет.

Но не спеши, солнце. Плавник сухой горит жарко. Утренний ветерок ласкает тело. Пусть любуются кедры, сосны, глазастые белки да птицы стройной жизнерадостной женщиной.

Лицо Лены уже загорело под весенним солнцем. Смотрит Андрей, не наглядится на любимую. Каждый штрих, каждую черточку ее лица хочется запомнить ему навсегда. Темно-синие глаза Лены светятся лаской, Сидит влюбленная у костра, расчесывает волосы роговым крупнозубым гребнем. Струятся волосы под рукой, спадая на плечи…

Лена заплела косу, уложила ее в узел на затылке и, легонько толкнув Андрея в плечо, вскочила и побежала к воде.

– Догоняй! – обернувшись крикнула она.

Раньше обычного поднялась Югана. Разожгла костер, повесила на жердь большой закопченный чайник. Густой чай пить утрами хорошо – сон из тела прогоняет, глаза цепкими делает. Пусть поет чайник. Пусть пенится в нем вода.

Реки для рыб. Голова для мыслей. Разные мысли в голове Юганы кочуют, и куда не бегут их тропы, в какие закоулки не заглядывают! Хорошим мыслям сердце помогает жить. А плохие сами пиявками сосут душу. Беспокоит Югану: отчего люди на юганской земле измельчали, изменились характером. Мужчины охотятся возле своих деревень. Лыжня одного крестит лыжню другого. До чего стали ленивыми и боязливыми промысловики. Не ходят в далекие урманы. Давно заросли тропы и волоки к таежным озерам, где рыба кишмя кишит. Будь Югана молодая, ушла бы в тундру, к вечному солнцу. И Андрей теперь не охотник. Ленка утащит его, а старых друзей Шамана близко не подпустит. Будет около нее крутиться, как повадливый олень.

Так и умрет Югана, не побывав в краю песца и вечного солнца… Зовут ее звездные кочевые тропы.

А вот и Кучум проснулся. Ишь ты, как вышел на крыльцо, того и гляди, в пляс ударится. Смотрит Илья на солнце, улыбается. Смотрит на палатку Андрея, улыбается. Как молодой лось, учуявший самку. Ноздри раздул, потягивается. Прогоняет Илья остатки сна, будто в медовой речке плещется. Знает Югана, чему ухмыляется Илья.

Слышит Югана – несется по реке воркотня двух спаренных моторов. Это Костя, наверное, мчится. Долго всматривается старуха в утреннюю дымку над рекой. Гул мотора ближе и ближе. Вон и лодка из-за мучи вывернулась. Костя едет: как не узнать его белобокую лодку. Не лодка -птица!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Необычным было это утро у Нины Павловны Криворотовой. Пришел к ней Петр Антипович Катыльгин. А кто в Медвежьем Мысе Петку не знает? От школьника до старика все знают Петку, литработника районной газеты «Северная правда». Придет он к человеку, поговорит, фотоаппаратом щелкнет – и, глядишь, через день-два о неизвестном рыбаке или охотнике знает весь район.