Ирина Волчок - Чужая невеста
— Ага, а сейчас собака привязана? — ехидно сказала Ксюшка, шмыгнула носом и негромко позвала: — Буксир!
Все замолчали и оглянулись, через открытую входную дверь глядя на Буксира, который тут же полез из своей будки, гремя цепью, встряхнулся, потом прижался лбом к земле и, придерживая лапами свою цепь, ловко вынул башку из ошейника. Опять встряхнулся, зевнул и неторопливо потрусил к дому, виляя хвостом и всем своим видом демонстрируя гостеприимство и доброжелательность. Так же неторопливо поднялся на крыльцо, проник в кухню, мельком оглядел всех, подошел к сидящей на скрипучем стуле Ксюшке и с грохотом, как мешок с картошкой, свалился на пол у ее ног, растянувшись во весь рост на боку и обнимая лапами ее босые ступни.
— Он в любой момент освободиться может, — с гордостью сказала Ксюшка и почесала босой ногой собачий бок. — Марк это прекрасно знает… Он сто раз тут был и сам видел, как Буксир из ошейника вылезать умеет.
— Минуточку, — несколько растерялся капитан. — Тогда почему он все это время на цепи сидел? Я имею в виду — почему он не освободился раньше? Ну, когда мы пришли или когда вы приехали… В смысле… Я чего хочу сказать…
— Я поняла! — Ксюшка важно покивала растрепанной головой и опять почесала Буксира ногой. — Вы думаете, что Буксир по команде ошейник стряхивает? Нет. Он у нас самостоятельный. Хочет — стряхнет, хочет — опять наденет. Сам. Правда-правда. Приказывать ему без толку. Он у нас очень талантливый, но совершенно необразованный. Как его можно на человека натравить? Я этого не понимаю… Буксир! Иди с дяденьками познакомься… Иди, иди, дяденьки хорошие. Лапку подай.
Ксюшка говорила сиплым голосом всю эту ерунду, пихала Буксира ногой, тянула за уши, а он вообще перевернулся на спину и, задрав лапы вверх, придурковато улыбался. Алексей между тем мог бы поклясться, что Ксюшка говорит Буксиру что-то совершенно другое, и Буксир прекрасно ее понимает.
— Видите? — Ксюшка еще попинала Буксира и опять шмыгнула носом. — Бестолочь. Вы его по имени позовите, тогда он подойдет. Имя понимает, а больше — ну ни-че-го!
— Буксир! — командирским голосом окликнул капитан. — Ко мне!
Буксир перевернулся на живот, насторожил уши и внимательно уставился на хорошего дяденьку, который позволяет себе так грубо разговаривать с порядочным псом из приличной семьи.
— Не хочет, — объяснила Ксюшка. — Если бы вы колбасу протягивали, тогда бы мигом подлетел. Нет, слов никаких не понимает, вон, даже на свое имя не реагирует. Как его на кого-то натравливать? Какие ему слова говорить?
— Скажите «взять», — предложил капитан неожиданно.
Алексей заметил, как Буксир подтягивает лапы под себя и настораживает уши, и забеспокоился. А не далековато ли заходит следственный эксперимент? Он очень ясно помнил вчерашний бесшумный, хищный, страшный намет Буксира, когда тот по приказу Ксюшки кинулся за Марком.
— Да пожалуйста, — Ксюшка опять попинала Буксира и грозно приказала: — А ну взять кого-нибудь! Сейчас же!
Буксир дрогнул ушами, неторопливо поднялся и с достоинством потрусил к своей конуре. Там ловко подцепил носом свой ошейник, повозился немного и воткнул в него башку. Сел и стал оглядываться вокруг с таким видом, будто всю жизнь здесь просидел на цепи.
Алексею показалось, что милиционеры перевели дух. Да уж, если бы эта зверюга выполнила команду… Однако вчера эта зверюга команду выполнила. Интересно…
— Вот так, — сказала Ксюшка удовлетворенно. — Натравила! Как же, натравишь его… Глупости все это. Я спать пойду.
А что было после того, как Ксюшка ушла, — этого Алексей почти не помнил. Кажется, тетя Надя порывалась накормить дорогих гостей пирожками, но капитан сурово напомнил, что они при исполнении, и тетя Надя, жалостливо качая головой и цокая языком, завернула пирожки в пакет: «Потом скушаете, бедняжечки вы мои». Еще капитан задавал ему какие-то вопросы, которых он не понимал и даже, кажется, не слышал, потому что напряженно прислушивался к тишине в Ксюшкиной комнате. Еще — ему велели прочесть и подписать какие-то бумажки, но Ольга перехватила эти бумажки и стала читать сама — внимательно, придирчиво, медленно, — аккуратно откладывая каждый листочек в сторону — прямо в коньячную лужицу в середине дубового стола откровенно ручной работы. Потом Ольга зачем-то повела капитана в сад, а двух других милиционеров Казимир позвал смотреть мотор Ольгиной «Волги», и их не было так долго, что Алексей о них почти забыл, а когда услышал в Ксюшкиной комнате какое-то шевеление — то совсем забыл и о милиционерах, и о Марке, и об Ольге с Казимиром, и даже о тете Наде… Помнил только о том, что Ксюшка просила черного хлебца с селедочкой, а селедочки в доме не было, так что надо срочно бежать в магазин… Но в магазин его не отпустил все тот же капитан, который опять оказался в доме, и опять что-то спрашивал, и опять что-то писал, и опять Ольга внимательно что-то читала, а за селедочкой съездил Казимир.
Потом как-то сразу все исчезли, и тетя Надя, на минутку заглянув в Ксюшкину комнату, ворчливо сказала:
— Ну что ты маешься? Туда-сюда, туда-сюда… Весь пол протоптал. А я только недавно его красила. Не спит Ксюшка-то. Зайди, поговори, успокойся.
Он зашел в Ксюшкину комнату, сел на пол рядом с ее диванчиком и шепотом спросил:
— Ты зачем это сделала?
Ксюшка зашевелилась, засопела, завздыхала, и он испугался, что она сейчас опять расплачется. Но она вдруг тихо хихикнула и спросила с интересом:
— А ты тоже боялся, что Буксир на кого-нибудь бросится?
— Да нет, — неуверенно сказал Алексей. — То есть боялся, но не очень. А правда, почему он не бросился-то?
— Потому что, — многозначительно сказала Ксюшка. — Одна и та же команда, но… Я про этот фокус в детстве читала. У Джека Лондона, кажется. Тайный знак. Я Буксира уже третий месяц этому учу. Ну, я тебе потом покажу.
— Ксюш, — помолчав, начал Алексей. — Я вообще-то не о Буксире… Я о том, что ты сказала.
Ксюшка опять заворочалась, села на своем диванчике, подтянула колени к подбородку и обхватила ноги руками.
— У меня папа в тюрьме умер, — сдавленным голосом быстро сказала она. — От сердечного приступа… Он был молодой, здоровый, спортом занимался… Штангой… И мы с ним на лыжах ходили. По двадцать километров. Он быстро бежал, а я уставала… Так на обратном пути он меня на руках нес всю дорогу. Вместе с лыжами. Почти всегда! Сердечный приступ…
Она всхлипнула и тяжело замолчала, уткнувшись лбом в колени.
— Подожди, подожди… — Алексей поднялся с пола, сел рядом с ней, обхватил обеими руками и крепко прижал к себе. — Подожди, не надо… Я знаю… Молчи, маленькая.
— Что ты знаешь? Ничего ты не знаешь! — тем же голосом продолжала Ксюшка, слабо трепыхнувшись в его руках. — Он сейчас был бы всего на двенадцать лет старше тебя! А они пришли и арестовали… А я тогда даже еще вставать не могла… Он меня защищал, а его арестовали!.. Сердечный приступ! Думаешь, у тебя сердце здоровое, да? Это тебе только кажется, что здоровое, а потом очень даже может оказаться, что больное!.. И нечего мне тут благородство свое де-мон-стри-ро-вать! Ты, значит, рыцарь, да?! А я, значит, лгунья, да?! И у тебя, значит, здоровое сердце, да?
Она, задыхаясь, кричала на него страшным, звенящим шепотом, и ее трясло так, что дрожь эта передалась Алексею, и он, понимая, что и сам вот-вот впадет в истерику, сильно встряхнул ее, отстранил и осторожно, но довольно крепко похлопал по щекам, вспомнив действенное средство тетки Надьки. Но в данном случае средство тетки Надьки подействовало самым неожиданным образом: Ксюшка стремительно кинулась на Алексея, уцепилась руками ему за уши и несколько раз сильно дернула их вниз. Алексей вскрикнул от неожиданности и боли, схватил ее за руки и попытался оторвать их от своих ушей. Нет, не получится. Разве только вместе с ушами.
— Если ты… если ты еще хоть раз… — Ксюшка говорила громко, медленно, при каждом слове дергая его за уши. — Если ты хотя бы раз еще дотронешься до меня…
— Эй, — сказал Алексей жалобно и, не выдержав, зашипел от боли сквозь зубы. — Ксюш, может, уже хватит, а? Страсть как больно!
Она сразу же отпустила его уши, отодвинулась, пошарила вокруг себя и, не найдя ничего более подходящего, вытерла глаза подушкой.
— Извини, — буркнула она без признаков раскаяния. — Это у меня инстинкт такой… Ненавижу, когда бьют…
— Да я же не бил! — испугался Алексей. — Что ж ты такое про меня думаешь? Это я для того, чтобы ты успокоилась! В таких случаях всегда надо немножко по щекам пошлепать… И когда обморок — тоже. Ты теть Надю спроси, она знает. Если мне не веришь.
— Верю, — хмуро сказала Ксюшка. — Я и сама знала. Только… Я ж тебе говорю — у меня это инстинкт. Не терплю, когда до меня хоть пальцем дотрагиваются. Не переношу. Я тогда что угодно сделать могу. Извини.
