Алина Знаменская - Венерин башмачок
Но вслух ничего не сказала. Тем более что продолжили трансляцию, и, как только Инна Викторовна собралась отхлебнуть чаю, все трое истошно заорали:
— Го-ол!
И стали потрясать кулаками и хватать друг друга за плечи.
«Совсем как с Лизой» — подумала вдруг Инна Викторовна. Как всегда при мысли о Лизе, на глаза навернулись слезы, и Инна Викторовна с чашкой вышла из гостиной. На кухне она немного воспряла духом. Конечно же! Андрюшке тоже не хватает сестры, их бешеных скачек по дому, их общих интересов. Вот поэтому он и тянется к Оксане с Юлькой. Оксана — баба простая, общительная. А Юлька… Юлька — ребенок.
Инна Викторовна повеселела, решила отнести чаю наверх, гостям Ларисы. Добавила в сухарницу печенья, конфет. Когда поднималась по лестнице, услышала смех из комнаты племянницы. Нет, это не смех. Это была форменная ржачка. Парни гоготали так, что стекла дрожали. Девчонки смеялись с повизгиванием, но и взрослые смеялись взахлеб. Инна Викторовна постояла у двери с подносом, пытаясь услышать, над чем смеются. Оказалось — вспоминают школьные проделки. Лариса смеется! Хороший знак.
Она приоткрыла дверь:
— Как тут у вас весело… — и вплыла с подносом. Ржачка тактично поперхнулась и сошла на нет.
— Познакомьтесь, тетя, это мои ученики. — Лариса весело кивнула в сторону ребят.
Инна Викторовна взглянула на гостей. У каждого из них была прикреплена на одежде бирка с именем. Инна прочитала: «Лена Земчихина», «Юля Земчихина», «Саша Петров», «Дима Воскобойников».
— Петров? — прищурилась Инна Викторовна. Даже без очков она разглядела разительное сходство. — Так это твой отец вовремя подоспел?
Петров кивнул, продолжая над чем-то тихо посмеиваться, переглядываться со своим другом.
— Ну и наделали дел, — расставляя чай, подытожила Инна Викторовна. — Головы бы вам поотрывать, а я вот вас чаем угощаю.
— Им родители уже поотрывали, — утешила девочка со смешной косичкой.
Девочка вертела головой, и косичка, спускавшаяся из узла на макушке, покачивалась туда-сюда.
— Мне сначала мать мозги вправила, — сообщил длинный мальчик. — А потом батя из рейса вернулся и добавил.
— А у Петрова до сих пор уши горят, — добавила косичка.
— Ничего не горят, — огрызнулся Петров.
— Папа надрал? — догадалась Инна Викторовна. — А мама добавила?
Повисло молчание. Инна Викторовна поняла, что ляпнула не то.
— У меня нет мамы. — Петров поднял на нее чистые глаза. Он больше не смеялся.
Инна Викторовна поспешно стала потчевать гостей чаем, а потом вышла из ставшей вдруг тесной комнаты и остановилась посреди лестницы. Ничего не получается! Она так старается для них для всех — для Оксаны, Андрюшки, для Ларочки! А они все равно далеки от нее, у них своя жизнь, свои интересы. Она одинока, стара и никому не нужна!
Инна Викторовна медленно спускалась по лестнице, чувствуя, что в любую минуту готова заплакать без причины. Как, должно быть, глупо она выглядит.
Инна Викторовна подошла к зеркалу в холле. Постояла. Да нет же, выглядит она ничего. Грудь торчком, фигура упругая, стрижка аккуратная, недавно подновляла. Морщины? Не больше, чем должно быть в ее возрасте.
И все-таки эти приступы хандры, эта обида на кого-то и слезы… Неужели — климакс? Боже, как не хочется стареть! Чувствовать, что жизнь вдруг принялась нестись с бешеной скоростью. А ты уже так нестись не можешь. И хочется заботы и внимания…
Из гостиной доносились дружные спортивные возгласы. Инна Викторовна заглянула в кухню. Там была Кристина. Невестка стояла перед открытым холодильником и глубокомысленно изучала его содержимое.
— Кристина? Я не слышала, как ты пришла.
— В этом доме есть что-нибудь съедобное? Кристина всегда хотела есть. Инна Викторовна диву давалась: и куда идут все эти бесконечные бутерброды, чипсы, сосиски? Тщедушная, как тринадцатилетний подросток, Кристина бывала прожорлива, как солдат.
— Подожди, погрею борщ. Салат будешь?
— Угу.
Кристина уже залезла пальцами в салат и выудила оттуда редиску. Отломила кусок хлеба и стала с хрустом поглощать содержимое салатницы.
— Ты не беременна? — поинтересовалась Инна, глядя, как гостья уплетает зелень. За двоих.
— Да вы что?! — подавилась Кристина и закашлялась. — Да типун вам на язык! А почему вы спросили? Со мной что-то не так?
— Я просто подумала, — Инна Викторовна размешивала борщ, — не пора ли вам с Андрюшкой обзавестись ребенком? Я сегодня посмотрела, как он с Юлькой прыгает…
— Вот и пусть прыгает, если не напрыгался. А я прыгать не собираюсь. Мне и так хорошо. Вы мне погорячее налейте.
Инна Викторовна поставила перед снохой тарелку борща и села напротив.
— А зачем же ты замуж выходила?
— Ну уж никак не за этим, — хохотнула Кристина.
— А тогда зачем?
Инне Викторовне и в самом деле было интересно. Домом Кристина заниматься не хотела. Готовить не любила и не умела. За мужем не смотрела. Теперь вот выяснилось — и детей она не желает.
— Ну… не знаю. Ну уж никак не из-за детей. Вон ваша Лиза привязала себя ребенком к этому Умару, а теперь, конечно, кается.
— Лиза — кается? — Инна Викторовна задала вопрос тихо, насторожилась.
Кристина вовсю орудовала ложкой.
— А как ей не каяться, если у него там вторая жена обнаружилась? То есть первая…
— Ну, мы с Лизой знали, что Умару в разводе, с кем не бывает?
Инна Викторовна говорила осторожно, словно ступала по тонкому льду. Она подкрадывалась к Кристине, словно охотник к зверю, Кристина дула в ложку и с аппетитом хрустела хрящиком.
— Да обманул он ее, козел! Она с ними в одном доме живет, там так принято. Живут все в одном большом доме: родители Умару, его сестры, братья, тетки, дядьки, первая жена, теперь — и вторая…
Кристина замолчала потому, что стало тихо. И еще она увидела остановившийся на ней взгляд свекрови.
— А что, вам разве Андрюшка ничего…
У Инны Викторовны все поплыло перед глазами. И Кристина, и кухня, и испуганные Андрюшкины глаза в дверном проеме. Все запрыгало перед ней в невероятной пляске, а потом стало размываться, как в телеэкране с помехами. А в ушах нарастал гул.
ГЛАВА 11
Она миновала тьму самого первого, низкого, свода и пошла на свет, мерцающий впереди. Там, в переходе, горели факелы. Она тихо кралась, стараясь не издавать ни звука. Однако предательские тени плясали по стенам, и Чина то и дело оглядывалась, пугаясь.
— Чужак! — позвала Чина, посылая голос в глубины пещеры. Он прокатился эхом и вернулся к ней стократно усиленным шепотом: «Чшшшу-жша-ак…»
Пещера злобно передразнивала девушку, но та была не из пугливых.
Чина постояла, пережидая злобное перешептывание эха, и, когда наступила тишина, стала ловить звуки. Где-то струилась вода. Летучая мышь разрезала крыльями воздух. Ящерица уронила камешек, вильнув хвостом. И вот наконец среди привычных звуков Чина различила особый. Она двинулась навстречу темноте. Змейкой заскользила по узкому проходу, пока новый факел не обозначил высокий свод.
— Чужак!
Она увидела его сразу, как вошла в полосу пляшущего рыжего света. Факел коптил, свет то вспыхивал, то тлел. Парень сидел в неосвещенном углу свода и во все глаза смотрел на нее. Она кинулась к нему и, опустившись на колени, поспешила развязать кожаную перетяжку, закрывавшую рот. Чужак шумно выдохнул и стал жадно хватать воздух ртом. А Чина, не теряя времени, принялась перетирать острием ракушки кожаные ремни, стягивавшие руки.
Освободившись, Чужак схватил Чину за руки, намереваясь задать тысячу вопросов, но она приложила палец к губам. Они замерли, прислушиваясь. Только треск горящих в ночи факелов доносился до слуха Чужака.
— Мы должны успеть покинуть пещеру до того, как Сныть и Рогоз проснутся. Скорее!
Чужак двинулся за девушкой. Он был настолько высок, что в проходе ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы не задевать свисавшие тут и там наросты. Чина — сильная и грациозная, под стать своему спутнику — пробиралась вперед. В ее движениях присутствовала отчаянная решимость. Но едва они миновали узкий проход и очутились в пляшущем свете факелов низкого свода, до них донесся шум со стороны входа. Чина и Чужак, не оговариваясь, прильнули к стене. Если бы Чина могла видеть, что творится за сводами пещеры, то в первую очередь она увидела бы огни факелов, двигающиеся неровным стадом светляков от селения. Затем она разглядела бы балахон Белой Мари, молью летящий впереди всех. И еще — сжатые губы Черного Жука. И его черные глаза, устремленные к пещере. Она не могла этого видеть, но догадаться — могла. И она поняла, что случилось.
Обнаружили ее исчезновение. И Жук повел всех к пещере, чтобы поймать беглецов. И чтобы Чина принародно сделала свой выбор. Или погибла.
Чина отступила на шаг и прижалась лопатками к груди Чужака.
— Беги, — сказал он ей в волосы. — Я отвлеку их. Там, за рекой, лежит наша земля. Ты найдешь моего отца и скажешь…
