Павел Карпов - Юность Ашира
— Считайте, что уже шефствую. Огнеупорный кирпич весь выбрали? — обратился Орловский к Аширу.
Ашир развел руками и часто заморгал, точно ему в лицо подуло ветром.
— Годного оказалось меньше половины. Не знаем, что и делать.
— Раздобыть придется. — Олег Михайлович взглянул на директора. — Нужно бы съездить на стеклозавод. Мы им кузнецов дали, они нам пусть огнеупорным кирпичом помогут. Взаимовыручка…
— С кирпичом улажу, — ответил директор.
Оставшись один, он принялся звонить на стеклозавод.
Потом пришел парторг, и они советовались, как быть. Рабочих явно нехватало, и хоть не хотелось в этом признаваться, но своими силами восстановить цехи к сроку было очень трудно.
— А как с горючим, с железом? — спросил Чарыев, понизив голос.
— Пока нет. Поезда на подходе, прибудут — получим в первую очередь. А за огнеупорным кирпичом надо ехать на стеклозавод.
— Дают?
— Самим придется раскапывать из-под развалин. Не знаю, кого и послать. Токариыс станки до сих пор не все подняли. Арыки надо чистить, воду обещают на днях дать для деревьев. В детском саду ребятишки спят на полу, некому койки делать…
— На стеклозавод я сам, пожалуй, поеду, а людей с собой, возьму немного, — проговорил Чарыев. — Теперь вот какое дело, Николай Александрович. Сейчас узнал в горкоме про парад и праздничную демонстрацию седьмого ноября. Будет демонстрация. Будет! И нужно готовиться. Нам выделили в городе участок для расчистки. В выходной день состоится общегородской воскресник. Так вот секретарь горкома просил помочь инструментом другим организациям.
— Инструмент найдем.
— Так я и сказал.
— Разрешите войти! — послышалось у входа в палатку.
— Войдите! — ответил Чарыев.
В палатку, пригибаясь, с трудом втиснулась рослая фигура человека в халате и бараньей шапке с узкой туркменской лопатой в руке.
— Салам! Помогать вам приехали.
— Здравствуйте! — растроганно воскликнул Чарыев.
Молодой туркмен до боли стиснул руку парторгу, потом директору.
— Смотрите, сколько помощников вам привез! — проговорил он сильным голосом.
Гость приподнял край палатки. Чарыев и директор увидели во дворе группу людей с топорами и лопатами. Многие были в халатах и папахах. Рабочие уже окружили колхозников, пожимали им руки. Зубенко угощал махоркой из своего кисета старика с седой волнистой бородой. Старик закурил, похвалил махорку, потом достал из полосатого мешка кисть янтарного винограда и угостил Зубенко. Молодой колхозник в белой папахе с длинными завитками и пожилой кузнец обменялись лопатами и, улыбаясь, стояли в обнимку возле трехтонки.
— Принимайте людей, давайте задание! — энергично требовал бригадир.
Директор и парторг молчали, трудно было сразу найти слова благодарности.
— Ашхабад всем нам дорог! — понимая их чувства, сказал молодой колхозник. — Как же можно было не приехать?
Словно помогая директору справится с охватившим его волнением, зазвонил телефон. Из горкома партии спрашивали, когда удобнее приехать на завод архитектору с докладом о восстановлении Ашхабада.
— И кино будет? Замечательно! — крикнул в трубку директор. — Зал? Есть зал. Нет, не шучу. На сколько мест? Минуточку… Сколько человек поместится в механическом? — спросил он у парторга, прикрыв трубку ладонью.
— Все уместимся.
Директор склонился к телефону:
— Хватит места, ждём! Спасибо!
В воздухе послышался гул мотора. Самолеты прилетали в Ашхабад один за другим.
Не успел директор закончить разговор с прибывшими колхозниками, как в палатку вбежала девушка в телогрейке и лыжных брюках. Это была заведующая клубом Римма Гуревич.
— Рояль не хотят выкапывать! — с ужасом в глазах сказала она.
— Какой рояль? — недоумевающе посмотрел на нее директор.
— Наш, клубный рояль! Говорят, его все равно негде ставить, пусть пока полежит под досками. Представляете, какой ужас! Я для рояля свою личную палатку принесла из дома…
— Не волнуйтесь, раскопаем. И до него дойдет очередь. Только не сейчас. Подождите еще денек..
— Ждать невозможно! Пойдет дождь, пропадет инструмент. На вас, Николай Александрович, падет вся ответственность. Ноты и радиоприемник я уже откопала, а рояль не могу. — Римма показала исцарапанные руки. — Жалко, пропадет наш рояль, главное клавиатура у него нисколько не повреждена. Не верите? Пойдемте, я вам что хотите сыграю!
— Только и остается мне на развалинах ваш концерт слушать, — невесело пошутил директор.
— Ничего не поделаешь, — раздумчиво проговорил парторг. — И огнеупорные кирпичи нужны, и без концерта не обойдешься.
— Попросите товарищей колхозников, они нам и помогут рояль выкопать! — согласился директор и указал взглядом на молодого туркмена.
Колхозник успокоил Римму:
— Не волнуйся, девушка, сейчас на работу встанем и рояль твой не забудем!
Неожиданно разговор оборвался. Все, кто находился в палатке директора и снаружи, повернули головы в сторону улицы. Возле ворот завода послышалась песня, она залетела во двор, ворвалась в цехи, покрывая заводской шум:
Дети разных народов.Мы мечтою о мире живем.В эти грозные годыМы за счастье бороться идем…
Аширу послышалось в этой песне что-то родное, незабываемое, нечто такое, что заставило его спуститься с крыши недостроенной литейной. Во двор входила колонна ребят, одинаково одетых, молодцеватых и подчеркнуто строгих. Впереди колонны, слегка припадая на левую ногу, но не сбиваясь с шага, шел мастер ремесленного училища Иван Сергеевич.
Он взмахивал руками в такт песне, и голос, его сливался со звонкими голосами ребят:
…Всех, кто честен душою,Мы зовем за собою.Счастье народов,Светлое завтраВ наших руках, друзья!..
Когда колонна остановилась, Ашир подбежал к Ивану Сергеевичу. Они поздоровались и в первую минуту не смогли ничего сказать друг другу, лишь молча посмотрели туда, где прежде стояла литейная.
— Строим, — проговорил, наконец, Ашир. — Новый цех строим.
— А мы помогать пришли! — послышался рядом хрупкий, неокрепший голосок.
Ашир обернулся и увидел парнишку в лихо сдвинутой набок, большой, не по голове, фуражке. Лицо ремесленника ему показалось знакомым. Он скупо улыбнулся. А парнишка двумя пальцами приподнял козырек и показал рукой иа палатку директора.
— Иван Сергеевич, вас туда зовут!
Мастер взглянул на него, потом на Ашира и, обняв обоих ребят за плечи, приблизил их друг к другу.
— Вместе, Ашир, будем строить!
Ребята из ремесленного стали в кружок посредине заводского двора и запели еще дружнее, чем в строго:
…В разных землях и странах,На морях-океанахКаждый, кто молод,Дайте нам руки,В наши ряды, друзья!..
Парнишка в большой фуражке стоял возле Ашира и вполголоса подпевал хору. На высоких нотах он по-детски вытягивал тонкую шею и почти закрывал глаза. Глядя на него, Ашир старался вспомнить, где же он его видел. И, наконец, вспомнил: ведь это тот самый паренек, которого он встретил когда-то на автобусной остановке возле училища! Только теперь на нем была не лохматая баранья шапка, а фуражка с начищенным до блеска значком.
…Дайте нам руки,В наши ряды,другари!.. —
повторил парнишка слова песни, перестроив их на свой лад. Ашир покосился на него и решил восстановить «ад ним свое превосходство.
— Поешь, а слов не знаешь, — сказал он укоризненно.
— Кто не знает?! — Казалось, парнишка от обиды готов был полезть в драку. — Я не знаю?!
Легонько отстранив его локтем, Ашир ответил:
— Не другари, а друзья. Вот как надо петь. Понятно?
— Сам ты не знаешь, а еще ремесленное окончил! — Паренек примирительно взял Ашира за руку, и лицо его осветила тихая, задумчивая улыбка. — Другари — это по-болгарски и есть друзья…
— По-болгарски? — переспросил Ашир. — Откуда ты знаешь?
— Знаю. Не веришь? — парнишка приложил руку к груди, стараясь показать, что он клянется всем, что ему дорого. — Мы от болгарских ребят два письма получили.
И сами им написали. Они нас так и называют — другари! А мы их — друзья!
Ашир не сводил глаз с паренька и про себя отметил, насколько преобразила его форма ремесленника. Он помолчал и спросил:
— Другари, говоришь? Хорошее слово. — Ашир прислушался к песне, звеневшей на заводском дворе, и, указав рукой в сторону гор, добавил: — Другари! По всему свету у нас есть друзья!
Смотреть вперед!
С помощью колхозников расчистку завалов удалось закончить раньше, чем думали. Уже возвели стены литейной и начали кладку плавильной печи. Строительные работы шли быстро, но вдруг оказалось, что многое еще не учтено, что в хлопотах и суете забыли о важном, не заглянули в завтрашний день.
