Гумберто Нотари - Три вора
Судьи, адвокаты, карабинеры, скамьи, кресла, – все было перевернуто, смято и увлечено ураганом безумного грабежа, для которого уже не было более препятствий, который не знал границ и который затопил зал бушующими волнами ползающего и корчащегося тела, жалкого, несчастного, отвратительного человеческого тела…
V
Каскариллья воспользовался свалкой, чтобы пробраться к Тапиоке, которого нахлынувшей волной грабителей отнесло в угол, далеко от приставленных сторожить его карабинеров.
Он схватил его за руку и потащил вон, расталкивая и топча тела.
На лестнице человек, одетый шофером, подал Каскариллье широкое пальто и дорожную шапочку, которые тот передал Тапиоке.
– Живо! Надевай это! – скомандовал Каскариллья. – Тебя могут узнать…
Тапиока машинально повиновался. Зрелище, при котором он только что присутствовал, отняло у него всякую способность соображать. На площади перед зданием суда Каскариллья, сделав несколько поворотов между рядами автомобилей, ожидавших своих владельцев, приехавших на заседание, остановился перед солидной машиной. Другой шофер, сидевший у колеса, тотчас сошел, чтобы завести машину.
Каскариллья втолкнул Тапиоку внутрь машины, сел рядом с ним, и автомобиль полетел по направлению к городской заставе.
Около часа автомобиль несся среди полей и деревень.
Каскариллья, выглядевший несколько уставшим, не проронил ни слова. Тапиока, мало-помалу вернувшийся к пониманию действительности, не осмеливался нарушить молчания товарища.
Время от времени он высовывал голову из окна и смотрел на пейзажи, как смотрит курица, когда ее в клетке несут на рынок.
Группы домов, попадавшиеся все чаще, заставляли предполагать близость города.
Наконец автомобиль остановился перед отелем. Тапиока немного осмелел.
– Это что ж за город? – спросил он у соскочившего с автомобиля Каскарилльи.
– А не все ли тебе равно? Тапиока смолк.
– Сходи! – пригласил Каскариллья.
Он распорядился затем выгрузить большой чемодан, который внесли в зал отеля, где Тапиока с покорностью побитой собаки расположился в первом попавшемся кресле.
Каскариллья подошел к нему.
– Этот чемодан, – сказал он ему, понижая голос и указывая на багаж, – твой… В нем разная одежда, из которой ты выберешь на досуге во что тебе переодеться в одной из комнат этого отеля…
Тапиока смиренно молчал.
Каскариллья вынул из кармана бумажник и сунул ему в руку.
– Я должен был тебя спасти, – продолжал он. – Как видишь… я успел в этом… Теперь я тебя покидаю… Возьми это и… учись!… Всего хорошего!…
Тапиока не имел времени поблагодарить. Каскариллья, вскочив в автомобиль, мгновенно скрылся из вида.
Тапиоке все пережитое казалось сном наяву.
По любезному приглашению управляющего отелем, он поднялся в приготовленную ему комнату.
Его оставили одного.
Он огляделся кругом, посмотрел на внесенный за ним чемодан, посмотрел на бумажник, который он положил на мраморную доску комода.
– Учись, говорит! – пробормотал он, размышляя о последних словах Каскарилльи. – Эко словечко загнул… Чему? Как? Для науки-то прежде всего нужно… нужно тово…
И Тапиока постучал себя по лбу.
Затем он развернул бумажник, но не в силах был сосчитать содержавшихся в нем банковых билетов. Понял одно: что сумма тут немалая…
«Что ж я теперь делать буду со всеми этими деньгами?» За все его существование у него было их всегда так немного. Он почувствовал приступ мрачной тоски… Вздернул плечами… «Еще украдут у меня», – заключил он.
С минуту он смотрел на себя в зеркало: комический вид представляла его худая фигура в дорожном костюме.
И он начал раздеваться, продолжая размышлять сам с собою:
«Либо сам воруй, либо других заставляй… Н-да! И вся жизнь тут…»
Примечания
1
Преторий – в Древнем Риме – место в военном лагере, где располагалась палатка полководца, его ставка; военный совет при полководце. Здесь – место, где располагается высшее должностное лицо, осуществляющее судебно-правовые функции.
