Лоранс Коссе - 31 августа
Народу по пути встречалось немного: мусульманские женщины в белых платках, в черных платках, негритянки в тюрбанах, окруженные детьми. Она шла дальше и по табличкам с названиями улиц, на которых теперь значилось название городка Жантийи, поняла, что попала в другой пригород. Жантийи был весь на холмах. Улица Жана Жореса круто шла вверх; на середине подъема Лу заметила зеленый контейнер с надписью: "Упаковки и небольшие электробытовые приборы". Лучше не придумаешь. Она поспешно отделалась от своего фена — мог же он просто перегореть и окончить свой век на здешней специализированной свалке, — и решила провести ночь в городке Жантийи, который как будто отнесся к ней вполне доброжелательно. Затем сказала себе, что именно так поступают пироманы: бросив зажженную спичку, остаются поблизости, чтобы наблюдать за тем, что будет дальше. И пошла вперед — на восток, по-прежнему на восток — до соседнего пригорода, который, как она узнала, прочитав надпись в алюминиевой раме, назывался Кремлен-Бисетр.
Она добралась туда в половине восьмого. Дневной свет сменялся зеленоватыми сумерками. Лу не помнила, чтобы она когда-нибудь видела такой закат, золотисто-зеленый. Она походила, осматриваясь, какое-то время, обошла сквер Жюля Геда, площадь Воина, улицу Дантона в поисках ночлега. В конце концов зашла в кафе на улице 14 Июля и спросила, действительно ли в Кремлен-Бисетре нет гостиниц.
— Да они теперь все на кольцевой дороге, — ответил хозяин кафе, — ближайшие у Итальянских ворот. Там есть "Ибис", "Кампаниль"…
— В самом Кремлене осталась только одна гостиница на улице Салангро, — вмешался официант. Но он не стал бы рекомендовать ее, потому что она не ахти какая.
Через две минуты Лу была на улице Салангро. Не ахти какая гостиница называлась "Центральная". Хотелось спросить, центром чего она является. "Все удобства" — было написано на табличке около стеклянной двери — надпись, призванная опровергнуть впечатление, возникавшее при взгляде сквозь стекло.
У стойки, если можно назвать стойкой клетушку с окном, в которой молодая женщина с чуть раскосыми глазами коротала время за телевизором, Лу предоставили широкий выбор разнообразных комнат; она решила взять одноместный номер с умывальником за сто шестьдесят франков и заплатила еще двадцать за дополнительную услугу — телевизор.
Все удобства, повторила она раз двадцать, оказавшись в маленькой темной комнатке. "Телевизор вам сейчас принесут", — сказала молодая азиатка, дежурившая у стойки. Это "сейчас" не означало ровным счетом ничего, и Лу провела добрых десять минут, лежа на кровати и размышляя, как лучше поступить — попросить, чтобы телевизор принесли побыстрее, или, наоборот, промолчать, чтобы никто не заметил, с какой жадностью она стремится получить его — точно наркоман свою дозу.
Наконец, всего-то в три минуты девятого, она нажала на кнопку "пуск/стоп". В программе "Двадцать часов на Втором канале" продолжали говорить о серьезных мировых проблемах, в данном случае о выборах в Восточной Европе. Было еще слишком рано подводить итоги выборов в Польше, но католики, ведомые "Солидарностью", по всей видимости, должны были победить. Что касается Сербии, нужно ждать еще несколько дней, прежде чем появятся цифры.
Она посмотрела репортаж о демонстрациях в Венеции и Милане, в которых приняли участие более миллиона человек, выступающих против сепаратистских планов "Лиги Севера". В первый раз Лу услышала название Падания. Никогда еще она не смотрела так внимательно выпуск новостей, все подряд, включая репортаж об экскурсии на старинную шоколадную фабрику Менье в Нуазьеле. Культурное наследие — это ведь не только замки и соборы. Выпуск заканчивался потрясающими кадрами начала парусной гонки Уитбред, в Саутгемптоне. Лу вспомнила, что, сложись все по-другому, она бы сейчас была там.
"Приятного вечера", — сказал ведущий с уверенностью прилежного ученика, сдавшего свой устный экзамен на отлично. Куда уж приятнее! Лу не стала выключать телевизор, но продолжение программы смотрела одним глазом, да и слушала вполуха.
Где-то она прочла или услышала, что огромное количество преступлений так никогда и не получают огласки. О них не говорят ни слова в прессе — либо потому, что не позволяет полиция, предотвращая возможную утечку, либо потому, что об этом просят родственники и добиваются своего.
В моем же случае, сказала себе Лу, которая вот уже несколько недель не верила в свою добрую звезду, штука в том, что эта история слишком свежа. Прошло меньше суток. Они еще не установили личность этого неизвестного, найденного мертвым в гостиничном номере; у них нет материала даже для пятисекундного эфира; прежде чем дать делу огласку, они постараются разузнать о нем побольше.
Ближе к часу ночи она посмотрит последний выпуск на Первом канале. А пока что найдет программу передач и где-нибудь перекусит. Она взяла дорожную сумку, открыла ее, поколебалась немного и в конце концов три четверти своей наличности переложила обратно в большой бумажник, сунула его в косметичку, вместе со швейцарским ножом, выключила телевизор и вышла из комнаты с торбочкой на плече.
Смеркалось. На улице ей не встретилось ни одной женщины. Лу не хотела слишком выделяться, она зашла в первую попавшуюся забегаловку, крохотную, с режущей глаза неоновой вывеской. Чуть позже она заметила, что других женщин среди посетителей нет, и пока усатый мужчина в черной рубашке стругал тушу неведомого животного, поджаривавшегося на вертикальном шампуре, думала только об одном: хорошо, что она не пышная блондинка. Хотя брюнетка — это тоже неплохо, кричали ей со всех сторон черные глаза.
Шаурму она съела на ходу, на улице. Она не решилась даже присесть на скамейку и пошла обратно к гостинице. Изменить жизнь, изменить жизнь, твердила она себе. Подумать только, есть люди, которые мечтают об этом.
Она решила не искать газету, предпочла не просить телепрограмму у женщины за стойкой, которой, кстати, там уже не было, поднялась в свою комнату, выпила воды из-под крана и устроилась на своем посту на кровати, перед телевизором.
Напряженная обстановка сохранялась на всех каналах без исключения. На Пятом Носферату преследовал Изабель Аджани; на Втором некая Тереза неустанно твердила о том, чего ей стоило пережить войну; на Третьем умирал судья; на Первом терминатор мочил все, что движется. Следующий фильм назывался "Восемь миллионов способов умереть". Это было уже слишком, и Лу сбежала на Шестой, где какая-то молодая швейцарка нанялась гувернанткой в богатую семью из Сайгона.
Периодически она переключалась на Первый или Второй канал, чтобы проверить, не начался ли выпуск новостей.
Где-то после полуночи она сделала над собой усилие и посмотрела сколько-то из восьми миллионов способов уйти из жизни. Чтобы скоротать сорок пять минут до ночных новостей на Первом. Было слишком поздно для того, чтобы делать звук громче, поэтому она села прямо перед телевизором, на единственный в комнате стул, и обратилась в слух, как духовник на исповеди.
Она знала, как бы она сама отреагировала, если бы услышала о таинственной смерти неизвестного в отеле. Сведение счетов, подумала бы она. Хулиганские разборки. А еще вероятнее — самоубийство.
Ничего, по-прежнему ничего. Конечно, по большому счету, это не делает погоды в мире, сказала себе Лу, укладываясь в кровать. Повторяла еще раз и еще: в мире есть более важные вещи, и вообще, что это меняет?
И однако не могла заснуть. Ну же, говорила она, у тебя есть кровать, настоящая кровать, твоя кровать, есть комната, которая закрывается на ключ. Она долго плакала, не сдерживая слез. Выплачусь, думала она, станет легче. И ей действительно стало легче.
*Рано утром ее разбудил шум воды и хлопанье дверей — для гостиниц "со всеми удобствами" вполне характерные звуки. Ей нужно многое сделать в этот понедельник. По порядку: найти лейкопластырь в аптеке и кого-нибудь, кто посмотрел бы ее порезанный палец, купить во что переодеться с головы до ног, выбрать в каком-нибудь другом пригороде место для ночлега, прочитать пару газет, для того, разумеется, чтобы следить за ходом событий, а также ради объявлений. Потому что надо найти работу.
Особой спешки не было, но она все же подсчитала свои расходы. Ночевка в отелях по двести франков, хоть сколько-то на еду — за день получается по меньшей мере двести пятьдесят франков, то есть десяти тысяч ей хватит на сорок дней. Еще одежда, непредвиденные расходы, без которых не обойдется; и еще плата за квартиру, вдруг вспомнила Лу, надевая туфли. Плата за квартиру в Вирофле, мне надо заплатить за нее в начале октября, если я не хочу, чтобы в агентстве подумали, будто я исчезла, испарилась, уехала тайком; после двух телефонных звонков в пустоту и одного неотвеченного письма они разорвут мой арендный договор, выставят во двор мебель и все мое барахло, а значит, весь квартал узнает, что я куда-то пропала. Четыре тысячи франков за квартиру придется внести через несколько дней: остается всего месяц финансового благополучия. Месяц, иначе говоря — только-только, чтобы найти работу.
