Раймон Кено - День святого Жди-не-Жди
Он толкнул локтем Квостогана, который без всякого предупреждения запустил свой смеханизм и так же внезапно его остановил.
— Да-а? — протянул Дюсушель, осторожно продолжая свое этнографическое исследование.
— Да, — подтвердил Спиракуль. — Правда, Ипполит? — крикнул он трактирщику, не оборачиваясь, через плечо.
— Да иди ты…
Спиракуль потер ладони и начал самовыражаться:
— Знаете, в нашем Родимом Городе кинематографы появились совсем недавно. Так вот, некоторые становятся, гм… как вам сказать, гм, ну, скажем, влюбленными, да, влюбленными в совершенно плоских персонажей, которые говорят с экрана, короче, в звезд. Не верите, да? Однако это правда. А самый ошалевший в этом смысле — это…
— Заткнись, — изрек Ипполит.
— Дрейфит, — прокомментировал Спиракуль и продолжил: — Это брат нашего мэра. Когда фильм ему нравится, он ходит его смотреть каждый вечер, регулярно. Когда ему нравится фильм, это значит, ему нравится звезда. А звезда, которая ему нравится больше всего — в Родимом Городе любой сможет проинформировать вас на этот счет, — это…
— Заткнись, — изрек Ипполит.
— Выговориться хочет, — прокомментировал Спиракуль и продолжил: — Это барышня, которая обычно показывается не очень одетой, — я убедился в этом собственными глазами, так как иногда, проходя мимо, смотрю на фотографии, — а однажды она вообще была в черном шелковом купальнике с вышитой бабочкой[113] на ляжке.
— Обалдеть, — высказался Квостоган.
— Вы понимаете, о ком идет речь? — спросил Дюсушель у Алисы Фэй.
— Я уж не помню, как ее звали, — сказал Спиракуль. — Впрочем, интерес сукровится не в этом. В истории, которую я вам рассказал, нас интересует только Поль Набонид.
— Поль Набонид, это брат нынешнего мэра, — пояснил Дюсушель.
— Откуда вы знаете? — спросила Алиса Фэй.
— Из Путеводителя, — скромно ответил Дюсушель.
— А! Из Путеводителя? — воскликнул Спиракуль. — Вы что, серьезно? Вы что, читали Путеводитель? Еще одно изобретение нового мэра. Старый мэр был не ахти, ну а новый еще хуже.
— Заткнись, — изрек Ипполит.
— Имею полное право объяснить этим туристам, что новый мэр хочет все расфигачить и что даже Жди-не-Жди, казалось бы… да уж… Так вот не факт, что эти туристы смогут его увидеть во всей красе.
— Было бы обидно, — сказала Алиса Фэй.
— Конечно, обидно! — воскликнул Спиракуль. — У него странные мысли в голове, у нашего нового мэра. Пока он еще не осмеливается делать все, что хочет, но ведет себя очень подозрительно.
— Да-а? — методэтнологически протянул Дюсушель.
— Это касается рыб, — сказал Спиракуль.
— Как говорится в пословице, где рыбешки — там подозрешки, — встрял Квостоган.
— Заткнись, — изрек Ипполит.
— Боится нашего нового Мэра, — воскликнул Спиракуль. — Тот хоть и сопляк, но ершист. Вон, видите, там дрыхнет забулдыга? Знаете, кто это? Штобсдел, бывший городской страж, как бы лучше выразиться… для вас, туристов, это что-то вроде префекта полиции. Так вот, по своей прихоти наш новый мэр, не раздумывая ни секунды, его уволил.
— Штобсдел очень расстроился, — сказал трактирщик. — Это его подкосило. Вот теперь и спивается.
— Чего, чего, — пробормотал Штобсдел, рассеянно прислушиваясь.
— Скоро год, как это случилось, — сказал Спиракуль, — как раз в прошлый Жди-не-Жди.
— А точнее, на следующий день, — уточнил Квостоган.
— Помню, — продолжил Спиракуль, — я встал около полудня, башка просто раскалывалась, плеснул на нее немного холодной воды, потом спустился выпить стаканчик фифрыловки, чтобы прополоскать десны. Погода стояла хорошая, тихая. Было слышно, как пели птицы. Многие жители еще спали. Потом пришел Квостоган, вот он перед вами.
— Отлично помню, это было как раз здесь.
— Точно, — изрек Ипполит.
Спиракуль продолжил:
— Мы сыграли партию в сливорез[114].
— Я выиграл пятнадцать очков, ты был не в форме.
— Потом я вернулся домой слегка подкрепиться: редис на закуску, омлет с луком опосля, остатки бруштукая с предыдущего дня вдогонку, добрый кусок козлятины, чтобы все утрамбовать, порцию мусса в сабайоне[115] на десерт, а потом уже чашечку кофе, сдобренного фифрыловкой. Затем я спустился сюда выпить еще чашечку сдобренного кофе, и тут Ипполит сообщает мне новость.
— Точно, — изрек Ипполит, — это я сообщил ему новость.
— Мэр исчез, — хором объявили Спиракуль и Квостоган.
— Все спрашивали, как да почему, — подхватил Ипполит, — а потом принялись обсуждать, обсуждать…
— Что-то ты разговорился, — заметил Квостоган.
— Заткнись! — крикнул трактирщик. — Прошу прощения, — добавил он, обращаясь к Алисе.
Затем взял со стойки две бутылки, чистый стакан и сел за их стол. Штобсдел, протер далеко заплывшие гноем глаза, заметил перемещение трактирщика с бутылками, встал и, не забыв прихватить свой стакан, направился к ним.
— А, Штобсдел! Штобсдел! — закричал ликующий Спиракуль. — Садись рядом, поболтаем. Расскажи нам, как все было. Помнишь о том дне? Ведь мы узнали новость на следующий день после Жди-не-Жди…
— Помню ли я? Какая была жарища… солнце шпарило сверху, как из печи. И была такая жажда, что даже удивительно. Никого — снаружи, все — внутри. Помню ли я…
— И тогда мы узнали новость, — повторил Спиракуль.
— Да. Калеки с горы пришли в город и рассекретили это дело, а именно то, что мэр пропался словно провалил сквозь землю, и Пьер в поисках папы рыщет по Знойных Холмах, высунув язык, как охотничий пес.
— А кто эти калеки? — спросил Дюсушель.
— Никодем и Никомед, — ответил Квостоган.
— Что за калеки?
— Один — слепой, другой — паралитик. Иначе с чего бы им жить у Фонтана?![116] Я думал, что вас, туристов, в школах все-таки чему-то учат!
Квостоган с изумлением посмотрел на этнографа.
— Так вот, — продолжил Штобсдел, — когда они это раскрыли, все сразу же узналось по всему Городу, повсюду. Люди вышли из домов. Все толпились на улице, но надо сказать, было уже чуток посвежее. А потом узнали, что другой сын, Жан, тоже отправился на Знойные Холмы искать папу. Я быстро пришел в себя и отправился по домашнему адресу мэра. Звоню. Открывает Поль. «Гспадин Мэр дома? — спрашиваю я. — Нет его, — отвечает он. — А где ж он? — говорю я. — Не знаю, — отвечает он, — братья его ищут. — А-а! — выдаю я. — Да, — отвечает он, — братья его ищут. — А-а! — выдаю я. — Я это уже знаю. — А! — выдает он. — Ну и чего? — Ну и, — говорю я, — чего ж он скрытился эдаким образом, наш Мэр? — А насчет этого, — отвечает мне гспадин Поль, — а насчет этого он не дал нам никаких разъяснений. — А-а!» — сказал я. И ушел.
— Потому что, понимаете ли, — сказал Спиракуль Дюсушелю (поскольку этим туристам, сколько не объясняй, все мало), — было странно, что оба сына, Пьер и Жан, сразу же отправились на поиски. Не подождали и суток, чтобы обеспокоиться; пустились вдогонку папаше в тот же вечер. Он ведь мог пойти провожать мать до ее фермы и остаться там ночевать, если ему так хотелось, это лишь доказало бы, что он хороший сын, каким он наверняка и был. И только на следующий день или через день они могли бы побеспокоиться, что с ним. Так ведь нет; побежали в тот же вечер.
— Так вот, — продолжил Штобсдел, — мы тихонько заколобродили в поисках[117]… чтоб чего-то высмотреть… но ничего и не усматривали, ничего не находили…
— Мы возвращались под вечер, — сказал Спиракуль, — измотанные, но так ничего и не видели, ничего не находили…
— Я помню, — сказал Квостоган, — что Полю было все равно, совершенно все равно.
— А потом, в один прекрасный день, — продолжил Штобсдел, — точнее, в один прекрасный вечер, в лучах заката, люди собрались на Центральной Площади подышать приятственным вечерним воздухом, и вдруг откуда ни возьмись появился Пьер, худющий и ободранный. Все смолкали, когда он проходил мимо. Расступались, чтобы дать дорогу. Как будто перед ним и за ним текла какая-то пустота. Из-за всех этих поисков у меня разболелись ноги, но я все же проследовал за ним. Войдя в дом, я прошел внутрь, потому что, скажем так, имел на это право, и спросил: «Так что, гспадин Пьер, новости есть?» Он мне и говорит: «Да, сходи за всеми знатными лицами. — Хорошо, гспадин Пьер», — сказал я и пошел за знатными лицами, хотя у меня и болели ноги. Тем временем толпа облепила дом мэра. Смеркалось. Люди безмолвно смотрели на знатных лиц, прибывающих по одному. Знатные лица безмолвно не смотрели на людей. Оказавшись в полном сборе, знатные лица закрылись с Пьером и Полем. Я остался у дверей, чтобы охранять. Уже наступила ночь. Люди все стояли и переговаривались, вполголоса, да и то время от времени. Поднялась луна. Она зависла над крышами, белая и большая, даже чуть белее и чуть больше, чем обычно. Люди стали обзаводиться тенями. Затем луна поплыла дальше и полностью осветила балкон мэра. Через какое-то время на балкон вышел гспадин Лё Бестолкуй, и тогда мы узнали, что новым мэром стал гспадин Пьер, а старый мэр упал в Окаменяющий Фонтан — поскольку у нас на Знойных Холмах и вправду есть окаменяющий исток и мало кто из людей там бывал, — и ничего не оставалось, как пойти и притащить его, такого, как он есть, то есть превратившегося в каменную глыбу. Что и было сделано с помощью кабестанов и кабелей, разных уклонов и штуковин. Спустя несколько дней старый мэр прибыл в Город, лежа на дровнях, которые тянула упряжка быков. И в конце концов глыбу воздвигли, как статую, прямо посреди Центральной Площади, где ее можно увидеть и сейчас.
