Александр Хургин - Целующиеся с куклой

— У меня там, в багажнике, полный баул таких рулонов, — объяснил он Бориске, — а эти в баул не уместились.

— Ты что, ремонт делать собрался? — спросил ради приличия Бориска.

— Какой ремонт! Это братану моему обои. Он же у меня живописец, художник. Веришь, клизмой картины рисует. На обоях с обратной стороны. На картинах его на всех так и значится: «Тушь, обои, клизма».

— А зачем? — Бориска спрашивает.

— Что зачем?

— Ну, клизмой рисовать.

— Вот ни черта ты в жизни, Бориска, не понимаешь, никакой предприимчивости в тебе нет. Только зря еврейскую национальность имеешь. Кисточками и карандашами картины рисуют сегодня миллионы. Это без преувеличения. А клизмой — только мой братан. Единственный во всём подлунном мире, я думаю.

— И что, покупают их, картины эти?

— А как же! Он ведь не как-нибудь, он незаурядно их рисует и стильно. Его на всякие бьеннале и акции приглашают. На конкурсы красоты. Он одним движением руки, не отрывая клизмы от бумаги, красавиц рисует в полный рост. И в показах мод постоянно участвует. Портреты модельеров пишет с их моделями.

— И портреты тоже клизмой?

— А чем? Конечно, клизмой. А премьеры мюзиклов театральные! А бенефисы и юбилеи! Это всё вообще без него не обходится. У него есть целая серия портретов, называется: «Премьеры, бенефицианты и юбиляры нашего времени». Что ты! Он очень многих знаменитостей отобразил уже в своём творчестве. А обои-то в Германии дорогие, в России гораздо дешевле обои. Вот я и везу ему. И клизм десяток везу. Разных калибров. Пусть занимается братан высоким искусством, нам не жалко. Ты пиво будешь?

— Какое пиво в автобусе?

Сосед извлек из-под сидения две бутылки «Балтики».

— Наше русское пиво. Ты как, истинно русское пиво любишь, а?

Он зубами сковырнул с обеих бутылок крышки.

— На, пей, наслаждайся жизнью. Это тебе не «Бульвайзер» какой-нибудь сраный.

Пить соседское пиво не хотелось, и Бориска сказал:

— Я не пью, у меня дурная наследственность.

— Что, родители были алкашами? — посочувствовал сосед.

— Нет, — сказал Бориска, — они тоже не пили.

Объяснение соседа не убедило:

— Открыто уже, — сказал он. — А открытое назад не закроешь.

Под пиво и завязался у них доверительный разговор обо всём понемногу, и в частности поведал Бориска соседу, как он на родину рвался вернуться, а родина его не приняла, оттолкнув и исторгнув. И сосед стал над ним беспощадно насмехаться.

— Кто ж так на родину возвращается? — смеялся сосед. — В смысле, без денег. Наша родина не любит тех, кто без денег.

— Их ничья родина не любит, — говорил Бориска. — Но где ж их взять, когда их нет?

А сосед говорил:

— Где, где? В Караганде. — и: — Вот я, — говорил, — например, теперь домовладелец, богатый в полном смысле этого слова человек. У меня на счету минус сто пятьдесят тысяч евро. Понял?

— Не понял, — говорил Бориска. — Ты сто пятьдесят тысяч, что ли, должен? Какой же ты богатый?

— А ты как думал! Если б у меня полторы сотни долгов было, я бы и правда бедным был. А раз у меня сто пятьдесят тысяч в минусе, значит, я далеко не бедный.

— А чего ж тогда автобусом едешь, если ты не бедный? Ехал бы поездом или самолётом летел с комфортом.

Сосед Бориске ответил, но не сразу. Похоже, он над этим вопросом не задумывался.

— Привык я, — сказал он, — автобусом. По привычке и еду.

А Бориска ему сказал:

— Надо отвыкать. Не пристало богатому человеку сидеть, скрючившись, чуть ли не двое суток.

Богач к сведению совет принял, но Бориске сказал:

— Успею отвыкнуть. — и: — Куда мне, — сказал, — спешить?

Как его сосед превратился вдруг в богача, Бориска расспрашивать не стал. Думал «всё равно наврёт». Но сосед и без расспросов всё ему рассказал. Насильственно.

— У меня друг есть, — начал он без предупреждения и какой-либо завязки, — фамилия, как у композитора, Вагнер. Или Вебер. Я путаю. Мы с ним у зубника познакомились. В очереди. Это он меня домовладельцем сделал.

— И дом он тебе, конечно, подарил. За красивые зубы.

— Тебе пива ещё дать? У меня есть. И пиво, и рыба.

— Пиво давай, — сказал Бориска, — раз уж начали. А рыбу не надо.

Сосед опять вынул из сумки две бутылки. И пакет с сухарями. Опять сковырнул зубами крышки.

— Не хочешь рыбы, на вот сухари.

Сухари были солёные, насушены кубиками, драли горло и крошились так, что неясно было, они это крошатся или зубы.

— Ты думаешь, я пизжу? — сказал сосед. — Думаешь-думаешь, я вижу.

— Ну, думаю.

— А ты не думай. Дом для меня Вебер организовал. Ну, в смысле, Вагнер. Устроил мне кредит. Сто пятьдесят тысяч. Как — это разговор отдельный, не для автобуса и не для посторонних ушей. За сто купил мне дом с жильцами, шестиквартирный. В посёлке возле чешской границы. Денег, которые жильцы мне будут за квартиры платить, хватит на обслуживание кредита, дома и ещё, по расчётам Вебера, евро триста будет в моём распоряжении. Ежемесячно. А из оставшихся от кредита пятидесяти тысяч я Веберу заплатил — возместил расходы на проведение гениальной финансовой операции плюс пять процентов от общей суммы за работу. Ну и живу, ни в чём себе не отказывая. Теперь веришь?

— А если жильцы из этого дома завтра съедут? — спросил Бориска. — Чем ты будешь с банком рассчитываться?

— Не будь пессимистом. Эти съедут, другие въедут. А не въедут, домом и расплачусь.

— Ага, дом в селе на востоке тебе оценят тысяч в семьдесят, а восемьдесят останешься должен.

— Борисий, отвали, — сказал сосед и замолчал. И стал смотреть в окно, забыв, что пиво в его руках теплеет и выдыхается.

За окном очень медленно падал дождь. То ли вода в этом дожде была гораздо легче обычной воды, то ли воздух родины стал гуще и вязче.

Помолчав, сосед опять без вступлений и обиняков, сказал:

— Мечты должны быть с кулаками. Иначе они так и останутся мечтами. Ты же мечтаешь на родину вернуться, чтобы там хорошо жить? Мечтаешь.

— Ну, мечтаю, не мечтаю… хотел бы.

— Значит, слушай меня. Если ты решил из Дойчланда свалить и никогда туда не возвращаться, Вагнер, который Вебер, может тебе конкретно помочь. Свалишь с полными карманами бабок.

— Да? Это хорошо. Только бы карманы выдержали.

Сосед сделал большой глоток.

— Это делается так. Вагнер берёт тебя на работу — фиктивно, конечно, — и ты у него числишься с полгода, зарабатывая, допустим, пять тысяч евро в месяц.

— Зарабатываю тоже фиктивно?

— Естественно. Ты кто, я забыл, по специальности?

— Инженеры-сварщики мы.

— Значит, зарабатываешь так много, поскольку ты есть редкий специалист в инженерной сварке. После чего берёшь у Вебера справку о доходах, идешь в банк и просишь такой большой кредит, какой только можно. Они, само собой, станут выяснять, зачем тебе так много денег. А ты им — вот зачем. Вебер составит бизнес-план какого-нибудь сверхприбыльного проекта — без отрыва от твоего пятитысячного заработка — и все бумаги, как надо, подготовит. Получаешь кредит, естественно, увольняешься от Вагнера, возмещаешь ему налоги, которые он за тебя Дойчланду полгода платил, оплачиваешь по договорённости его услуги и тю-тю. Вебер ни при чём. Ты у него работал, теперь не работаешь. А тебя пусть ищут. Россия большая, там тебя искать всё равно, что иголку в сене.

— Так меня же в компьютер внесут и никогда больше в Европу не пустят.

— Не пустят. А на черта тебе эта Европа? Человек должен жить и умереть там, где он родился.

— Как ты?

— Я на родину предков по матери вернулся. У меня положение безвыходное и паспорт немецкий, аусвайс. Ты ж знаешь, я гражданин Германии. В отличие от тебя.

— Да все мы граждане, — сказал на это Бориска, — бывшего СССРа. Граждане бывшей страны. И от всех от нас несёт чем-то бывшим.

Сосед принюхался и сказал, что это просто рыбой у него из сумки несёт, несмотря на два целлофановых пакета. И сказал:

— Ну, так чего? Свести тебя с Вагнером? Бескорыстно.

— Слушай, а не пошёл бы ты со своим Вагнером на хер? — ответил Бориска зло. — И с пивом своим русским хреновым. Тоже на хер. И с рыбой вонючей.

Сосед, конечно, на Бориску обиделся смертельно. Особенно за русское пиво. Да и вообще, он же хотел как лучше, как к доброму товарищу по несчастью к Бориске отнёсся, а тот, значит, на хер его.

И до самой Германии они молчали, не сказав ни единого слова. А приехав, разошлись в разные стороны и даже в знак простого приличия не попрощались.

Погорячился, в общем, Бориска. В очередной раз погорячился и в очередной раз совершенно напрасно.

28

И Горбун тоже погорячился. И тоже зря. Излишняя горячность, когда о всевозможных последствиях уже не думают, она никого ещё не доводила до хорошего. Но кто об этом помнит, кто принимает это в расчёт, когда не на шутку горячится? Никто не помнит и не принимает. Так как минуту назад ты был спокоен и контролировал свои поступки железной рукой, а вот уже ты завёлся с пол-оборота до отказа и вышел из себя вон, и всё пошло кувырком наперекосяк со страшной разрушительной силой.