Герберт Розендорфер - Большое соло для Антона
Платье на Дагмар было слишком уж узким. Антон Л. вспомнил: ярко-желтое платье с глубоким вырезом спереди и сзади, которое при малейшем движении открывало в какой-нибудь щели чувственную грудь Дагмар. Постепенно опустилась ночь, темная, ясная, звездная ночь – общество переместилось на свежий воздух, в сад. Посредине сада находился фонтан, увенчанный фигурой Персея. Дагмар захотелось раздеться и искупаться в фонтане. Старый автор подбадривал ее, но Антону Л. удалось этому воспрепятствовать. Он подхватил Дагмар, непреклонно поставил последний ее фужер с шампанским на резную консоль конца семнадцатого столетия и напротив Резиденции нашел такси. Дагмар была полна гнева и вместе с тем бешеного желания полового сношения. Антон Л., который обычно чрезвычайно высоко ценил подобное желание, в этот вечер не имел абсолютно никакой охоты для подобного удовольствия. Он из-за поведения Дагмар чувствовал себя опозоренным и утверждал, что теперь он вообще не сможет показаться в издательстве. Это, конечно же, не соответствовало действительности, наоборот: Дагмар произвела неизгладимое впечатление на всех, кто с ней общался; как минимум на всех мужчин, правда, Дагмар общалась только с мужчинами, остальные женщины были для нее пустым звуком. Антон Л. в принципе это знал еще тогда, когда говорил о позоре, и это его злило. При этом ревность играла здесь меньшую роль, чем зависть, ибо он, Антон Л., производил неизгладимое впечатление лишь в редчайших случаях.
В квартире Дагмар все это нашло ужасающую разрядку, но Дагмар, совершенно не обращая на это внимания, сразу же после того, как переступила порог квартиры, разделась и соблазнительно развалилась на диване, выставив свои пышные формы. Антон Л. в этот день остался тверд. Без прощания и без полового сношения Антон Л. ушел, высказав предварительно множество грубых слов.
Не из-за этого – воображаемого – позора, случившегося тем вечером, уволился Антон Л. из издательства. Он снова не смог ужиться с начальником. Крах этого вечера не стал также и концом его помолвки с Дагмар. Это случилось несколькими неделями позже. К 31 августа Антон Л. уволился. 1 сентября он вместе с Дагмар поехал в Италию. Для этой поездки она одолжила машину у своего отца. (Дагмар могла водить машину, даже страстно любила водить машину.) В первый день путешествия Дагмар преодолела в результате рискованной езды отрезок через пол-Италии до Фрозиноне. Дагмар, свободная, в отпускном настроении и владея машиной, неслась, словно отпущенная на свободу дура. Антон Л. не был компетентен делать своей невесте замечания по поводу ее стиля езды, потому что у него еще не было водительских прав. (Чтобы изменить положение вещей, он записался в автошколу, но, как это уже упоминалось, не ужился с преподавателями вождения.) Напрямую признаться в опасениях за свою жизнь было для Антона Л. слишком уж большой роскошью, потому что он боялся предстать в глазах Дагмар трусом. Поздним вечером 1 сентября Дагмар и Антон решили переночевать в Фрозиноне. Истинной целью путешествия были Южная Италия и Сицилия, но до этого дело не дошло, ибо 2 сентября у Антона Л. начался приступ чистоплотности.
Первоначально в этот день Дагмар и Антон собирались доехать до Неаполя, но несмотря на отчаянную езду Дагмар, этого достичь не удалось. (В то время скоростные дороги с Севера на Юг еще построены не были.) В восемь часов вечера они доехали до Фрозиноне, совершенно непримечательного с художественной точки зрения провинциального города юго-восточнее Рима, расположившегося на холме и имевшего непривлекательные окрестности. Антон Л. уже некоторое время испытывал чувство голода. Дагмар ничего подобного не чувствовала. Когда она получала возможность вести машину, все ее остальные потребности, в том числе и в половом сношении, отступали на второй план. В Фрозиноне Дагмар согласилась остановиться. Они отправились в тратторию, расположившуюся на чванливой, но тем не менее убогой улице. Она была застроена зданиями времен Муссолини из коричневатого мрамора с мощными и грязными колоннами и аркадами с колоннадами по всей длине улицы. В то время Антон Л. почти никогда не выезжал из дома. (Это было до того, как он поступил в бюро путешествий.) Еще ребенком он вместе с родителями несколько лет подряд ездил в Каринтию на какое-то озеро, о чем сейчас едва мог вспомнить. Фрозиноне поэтому был самой южной точкой, до которой Антон Л. в своей жизни добрался. Несмотря на ужасные дороги, у него при виде чужой жизни под ярко освещенными аркадами, под которыми туда и обратно бегали итальянцы и разговаривали с помощью многозначительных риторических жестов, в то время как снаружи трещали популярные в то время «Vespas» и «Lambrettas», возник своеобразный экзотический душевный порыв. Дагмар же, в отличие от него, поездила уже достаточно. Она была дочерью немецкого торговца и родилась в Манчжурии. Семья потом некоторое время жила в Америке. Почти половину своей жизни Дагмар прожила в Испании. Она говорила на разных языках, и (она работала переводчицей в одной большой фирме) ей много приходилось ездить по служебным делам. В Италии она бывала часто.
Дагмар объяснила Антону Л., что было написано в меню. Он заказал себе «паста аскиутта» и «салтимбокка», «радиччио» и суп по-романски и еще всевозможные вещи, которые в то время еще не были известны севернее Альп. После ужина Антон Л. почувствовал усталость; у Дагмар, едва она успела выйти из машины, снова проявилось половое влечение. Они решили не продолжать путь, а переночевать здесь.
Дагмар поинтересовалась у официанта насчет гостиницы. Антон Л. сердился, что Дагмар так долго разговаривала с официантом. По причине того, что нельзя кого-либо упрекнуть в том, что он говорит на иностранном языке, которым сам не владеешь, Антон придрался к жестам Дагмар. «Мне кажется глупым, – сказал он ядовито, – что ты при каждом слове жестикулируешь». Антон Л. был прав: Дагмар, говоря по-итальянски, обращалась и к языку сопровождающих сказанное жестов, характерному для итальянцев. В него входят горизонтальное скольжение плоской ладони, горизонтальные или вертикальные взмахи руками, стучание кулаком по ладони другой руки (или это же с молниеносным раскрыванием кулака и быстрым подниманием открытой ладони или с показыванием собеседнику ударенной ладони), удары по лбу, многократные удары ребром ладони по ладони другой руки или по сгибу другой руки, круговой взлет одной (или двух) руки наискось вверх, плоское скольжение руки наискось вниз, поднимание и опускание согнутой в локте руки в непосредственной близости от тела или жест, который почти всегда сопровождает слово «dunque»: из большого и указательного пальца скручивается кольцо, которым быстро и решительно водят по невидимой линии несколько сбоку от тела (в более редких, но действенных случаях непосредственно перед серединой туловища) сверху вниз, причем три остальных пальца (иногда только мизинец) остаются оттопыренными. «Мне это кажется глупым», – сказал Антон Л. Дагмар ответила, что сама она этого совершенно не замечает, это происходит автоматически, когда она говорит по-итальянски.
«В таком случае, мне это кажется еще более глупым», – сказал Антон Л. До новой ссоры не дошло (пока еще не дошло) лишь только потому, что все внутреннее внимание Дагмар было направлено почти исключительно на предстоящую вот-вот сексуальную связь, и поскольку Антон Л. не мог недооценить, что здесь, в этот момент он был весьма беспомощным и находился в руках своей невесты, ему приходилось принимать во внимание возможные чрезвычайные неудобства.
У Дагмар и Антона Л. не было много денег. Поэтому Дагмар выбрала недорогую гостиницу. Она называлась «Альберджо Миссисипи» и располагалась на улице, которая вела с холма вниз в еще более уродливую новую часть Фрозиноне. «Альберджо Миссисипи» был ничем другим, как вторым этажом над «салоном» с американскими игральными автоматами, где владелец автоматов снимал несколько комнат. Дом был старым, комната – огромной, а салон с игровыми автоматами – чрезвычайно шумным. Каркасы кроватей были сделаны из железа и небезыскусно выкрашены под дерево. Над кроватями висело выполненное масляными красками изображение льдины с белым медведем, рядом – портрет Папы Пия XII. Сами же кровати были похожи на колбасу салями, то есть: жесткими и бугристыми. Стоило на нее лишь слегка прилечь, как прилегший тут же неизбежно скатывался либо набок, на пол, либо в середину, к другой кровати, где по причине того, что кровати с царапающим звуком по каменному полу раздвигались, он тут же падал между ними. Дагмар разделась и прыгнула в кровать. Под инерцией прыжка салямиобразный бугор поддался и превратился в вогнутость, то есть кровать превратилась в корыто. Но стоило лишь из этого корыта встать, как освободившийся от нагрузки матрас с ужасающим дребезжанием снова принимал первоначальную форму.
Для полового сношения, последовавшего сразу же после этого, кровати для Дагмар как всегда имели второстепенное значение. Половой газон Дагмар постоянно простирался на более широкие площади. После этого в кровать прыгнул и Антон Л., точно так же, как это показала ему Дагмар, чтобы кровать превратилась в корыто. Дагмар тут же заснула. Антон Л. всю ночь напролет боялся – он был намного тоньше и легче, чем Дагмар, – что его кровать вдруг и неожиданно из-за легкого веса Антона Л. снова придаст матрасу выгнутую салямиобразную форму и он, Антон Л., взлетит в воздух. Но и без этого Антон Л. спал плохо. Неописуемый шум в «Салоне Миссисипи» и перед ним стоял до поздней ночи. Неоновая надпись желтого и зеленого цветов находилась непосредственно перед окном, и слишком тонкие и узкие занавески не могли этот свет заглушить. Кроме того, в Антоне Л. уже зарождался порыв чистоплотности.
