Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста
– Ничего, ничего, сейчас все пройдет, – успокаивал собравшихся его свидетель. – Это с ним всякий раз, как ему засветит надежда.
Поддерживая друг друга, пошатываясь, то и дело прикладываясь на ходу к бутылке, прошли две багроворожих личности.
– И с этим-то отребьем предстоит мне завоевывать Дом Солнца? – печально сказал Филипп.
– А кто же, кроме обездоленных горемык или тех, кому вовсе терять нечего, решится пересечь океан и преодолеть тысячи препятствий? Пока из Перу не хлынуло золото, было куда хуже. Нам пришлось предложить каторжникам на выбор – или десять лет в Новом Свете, или пожизненное заключение.
В эту минуту к ним подошел какой-то дворянин, выгодно отличавшийся от остальных щеголеватым нарядом и гладко выбритыми щеками.
– Позвольте представиться, сеньор Гуттен, – широко и любезно улыбнулся он. – Меня зовут Франсиско де Мурсия Рондон. Я направляюсь в Новый Свет вместе с вами. Да не покажутся вам мои слова нескромными, но я имел великую честь состоять секретарем при короле Франциске в ту пору, когда он сидел в плену у нашего государя в Девичьей башне.
– Рад познакомиться, сударь, – с суховатой учтивостью отвечал Филипп.
Новый знакомец отвесил ему церемонный поклон и странной, раскачивающейся походкой направился к Пуэрта-дель-Пердон.
– Как видите, дон Филипп, поговорка «у бога всего много» подтверждается, – засмеялся Кон.
– Да-а, – с нескрываемым разочарованием протянул тот. – Что ж, посмотрим, что из всего этого выйдет. Если я больше не нужен вам, честь имею кланяться. Я хотел бы прогуляться по городу.
– Ступайте с богом. Надеюсь, Севилья, город обманчивых видений и хорошеньких женщин, придется вам по вкусу.
Прокладывая себе путь в густой толпе, Филипп вышел на улицу. Внимание его привлек какой-то грохот. По мостовой катился запряженный четверней экипаж – невиданное новшество, вывезенное Карлом Пятым из Венгрии.
– Глядите! Глядите! – кричал народ, любуясь этой диковиной.
Филипп вдруг заметил в окошке кареты знакомое женское лицо.
«Свершилось чудо! Я снова вижу ее», – внутренне ахнул он, узнав мраморное чело и высокие скулы дочери герцога Медина-Сидонии. Рядом с юной красавицей сидела тучная старуха в черном, а напротив – чета тех самых карликов, которых он повстречал в день своего прибытия в Севилью. Карлик опять поклонился ему, как тогда, весело и задорно, а маленькая женщина что-то зашептала на ухо своей госпоже, вызвав улыбку на ее устах, которые она, впрочем, тотчас поторопилась прикрыть веером. Красавица посмотрела в глаза Филиппу долгим и значительным взглядом.
Дребезжа и подпрыгивая, карета скрылась за углом, а Гуттен все стоял в оцепенении посреди улицы, пока на него не налетели двое всадников, чуть не сбив его с ног. «Вот женщина, ради которой я откажусь от пострижения», – думал он.
– Она станет моей женой, – проговорил он вслух. – Но ее отец – испанский гранд, она может выйти замуж за короля или принца. А кто я такой? Второй сын в семье, даже не наследник нашего старинного и знатного, но давно уже клонящегося к упадку рода… Но если мне удастся смирить судьбу? Если я, как предрек Камерариус и обещал Федерман, отыщу Дом Солнца?.. Она видела меня. Она узнала меня по Риму. О, если бы я мог поговорить с ней, сказать ей, как сильно я люблю и на что только способен, дабы снискать ее благоволение! Я знаю, она обрадовалась мне. Так чего же ты ждешь, Филипп? Беги за ней! Отыщи ее!
Руководствуясь не столько ответами прохожих, сколько безотчетным влечением, Филипп вскоре нашел герцогский дворец, у ворот которого стояли на часах шестеро латников. Послышался цокот копыт, и мимо него во двор, выложенный мозаичной плиткой, въехала целая кавалькада: герцог со своей свитой возвращался домой. Раздался по-детски звонкий смех. Он гневно поднял голову: с галереи, корча ему рожи, глядели на него давешние карлики.
Он сделал непристойное движение, а она бросила Гуттену гвоздику и послала воздушный поцелуй.
– Отъезжай, приятель, – сказал, подойдя к нему, начальник стражи. – Здесь стоять нельзя. Это дворец герцога Медина-Сидонии. Тебе не поздоровится, если эти недомерки нажалуются ему.
Филипп в гневе дал коню шпоры, поклявшись, что никогда в жизни не станет больше предаваться неосуществимым мечтаньям.
Прошло еще два долгих месяца, а от Федермана не поступило никаких известий. Было неизвестно, кого же назначит император новым губернатором Венесуэлы. Еще трижды встречал Филипп прекрасную герцогиню, и трижды, к несказанной его досаде, она подавала ему знаки веером. Однако Гуттен был верен своей клятве и больше не делал попыток разыскать красавицу. Экспедиция была готова отправиться в путь.
Однажды вечером, выйдя из собора, Филипп столкнулся с Гольденфингеном.
– Как я рад снова видеть тебя, старина! Что занесло тебя в Севилью?
– Ах, ваша милость, я ведь говорил вам, что не могу долго сидеть на одном месте. Мне непременно надо странствовать. Сейчас я вас удивлю. Я отправляюсь в Венесуэлу вместе с вами! Три дня назад записался.
– Поздравляю тебя и себя! – радостно отвечал ему Филипп. – Вельзеры сделали драгоценное приобретение, взяв на службу такого опытного и сметливого человека.
– Вот и господин Кон такого же мнения.
– Нет, это ты замечательно придумал, – продолжал восторгаться Филипп, – вместе поплывем в Новый Свет.
– Замечательно-то оно замечательно, – раздумчиво протянул Гольденфинген, – да вот смущают меня пророчества доктора Фауста…
– Кто тебе сказал о них? – воскликнул Филипп.
– Да этот паренек из Вернека, что был у вас в услужении… Как его? Франц Вейгер.
– Где же прозябает этот негодяй? – спросил Филипп.
– Да я уж довольно давно потерял его из виду, – пробормотал Гольденфинген. – В последнюю нашу встречу он пристроился в какую-то таверну в Кордове. Теперь, конечно, уже вернулся в Германию. Дела его тут вроде шли неплохо, он говорил, что за короткое время сумел скопить изрядную сумму. Вы правильно поступили, сударь, рассчитав его: паренек этот с червоточинкой, подозрительный какой-то паренек, и, по крайнему моему разумению, денежки, коими он так тщеславился, приплыли к нему не совсем законным путем. Да и знакомство он водил с темными личностями. А вы, сударь, чем-то крепко ему насолили, иначе он не стал бы на всех углах твердить, что вас сглазили, как говорят в здешних краях. У нас-то в Германии это называется «навести порчу». Слова разные, а суть одна.
– Франц говорил это?..
– Говорил, говорил, ваша милость. Ну да разве можно прислушиваться, что там болтает этот проходимец?! Не беспокойтесь, дальше Кордовы эти слухи не пошли. А вот все эти бесконечные происшествия, что до сих пор не дают нашей флотилии выйти в море, заботят меня по-настоящему. Как по-вашему, не стоит ли призвать на помощь астролога?
– В Испании астрологов нет. Тут в них никто не верит.
– Зато здесь на каждом шагу цыгане. Они предсказывают судьбу, гадают по руке – с оглядкой, правда, ибо инквизиция хватает их без жалости.
– И тебе они гадали?
– Да было как-то раз…
– Ну и что же сказали?
– Что сказали… Сказали: чья-то злая воля не позволяет экспедиции сняться с якоря.
Филипп при этих словах невольно вздрогнул, подумав: «Неужели злой дух Берты преследует ее мужа?» Дорого бы он дал, чтобы услышать просвещенное мнение фон Шпайера на этот счет. Он удалил Гольденфингена из Генуи под тем предлогом, что Италия недостаточно далека от Аугсбурга, и, разумеется, это всего лишь повод, особенно если принять в расчет, как ревностно хранит моряк память о жене. «Сомнений нет, фон Шпайер боится призрака Берты, хотя и не уверен, была ли она ведьмой».
– Нельзя быть таким суеверным, дружище, – ласковым и сердечным тоном заговорил Филипп. – Тебе на долю выпало такое, что по плечу не каждому: нам предстоит открыть и покорить Новый Свет. Пойдем-ка прогуляемся по городу, заглянем в еврейский квартал.
Они медленным шагом двинулись мимо Алькасара, как вдруг Гольденфинген схватил Филиппа за руку:
– Глядите, ваша милость! Ведь это Клаус Федерман собственной персоной!
– Филипп! – радостно закричал Федерман. – Старина Гольденфинген! Какая встреча! Ну, поскорее обнимите и поздравьте меня! Вельзеры от имени его императорского величества назначили вашего покорного слугу капитан-генералом и губернатором Венесуэлы! Назначение уже подписано и скреплено печатью!
– Ура! – хором закричали Филипп и Гольденфинген.
– Надо отпраздновать мою удачу как положено. Хоть ты не берешь в рот хмельного, Филипп, но сегодня мы упьемся в стельку и повеселимся на славу. Следуй за нами, толстяк!
Федерман привел их в лучший, по его словам, публичный дом, велел привести семь девиц, запереть двери, никого больше не впускать и подать лучшее вино. Двух смуглянок он усадил к себе на колени, а трем другим приказал танцевать. Гольденфинген, позабыв о своих печалях, бесстыдно обнимал пестро разряженную красотку, льнувшую к нему. Один лишь Гуттен, смущенно улыбаясь, никак не отзывался на заигрывания той, что сидела рядом с ним.
