Рольф Лапперт - Пампа блюз

— Если бы я выиграл в лотерею, я бы сразу пересадил Карла в дом престарелых.

— Ты шутишь, да?

— Я похож на шутника?

Лена рассматривает меня.

— Нет.

Она засовывает улитку в карман и наклоняется над раковиной, стенки которой покрыты слоем зеленых водорослей.

— Если бы у меня был дедушка, я бы с радостью о нем заботилась.

— Хочешь, подарю тебе моего?

— Не смешно, — говорит Лена, одаривая меня каким-то грустным и одновременно злым взглядом.

— Согласен. Не смешно.

Мне вдруг становится слишком жарко и нечем дышать. Я выхожу из теплицы, возвращаюсь на веранду, выпиваю стакан чая и увожу Карла с поля. Я снимаю с него шляпу и наливаю ему попить. Потом приношу из его комнаты коробку из-под печенья и журналы.

Когда я ставлю открытую коробку на стол и даю Карлу в руки журналы, на пороге появляется Лена.

— Добрый день, господин Шиллинг.

Она останавливается напротив веранды и облокачивается на перила.

— Ну как, птицы сегодня прилетали?

Сначала Карл делает такое лицо, словно он не понял вопрос, а потом, к моему огромному удивлению, открывает рот и произносит:

— Нет. Пока нет.

Обычно Карл разговаривает только с теми, кого видел минимум раз двести. Госпожа Вернике ходит к нам уже полгода и должна радоваться, если услышит от него за прием хотя бы одно целое предложение.

— Не волнуйтесь, — говорит Лена, — они еще прилетят.

— Да, — говорит Карл и снова погружается в потрошение журналов.

— Ты чинишь только машины и тракторы или велосипеды тоже? — спрашивает меня Лена, одной рукой показывая на велосипед Масловецки.

— Я не люблю велосипеды, — говорит Карл, прежде чем я успеваю что-то ответить.

Я смотрю на него и не верю своим ушам. После его реплики о «еженедельном обзоре» и сообщения о том, что у Сельмы теплые руки, это самая осмысленная фраза, сказанная им за последние несколько недель. Но еще удивительнее то, что Карл действительно не любит велосипеды. Так говорил мне отец. Когда мне исполнилось пять, он подарил мне на день рождения красный детский велосипед «Кобра». Прежде чем мне разрешили сделать на нем круг по заднему Двору, папа рассказал мне, что у него в детстве не было велосипеда, потому что его отец, то есть Карл, потерял довольно крупную сумму, вложив деньги в акции разорившейся велосипедной фабрики.

Мне снова кажется, что Карл только делает вид, будто у него ссохлись мозги. Что он просто старикан, от которого ушла жена и который замкнулся в себе из упрямства, как угрюмый рак-отшельник. И что время от времени он выдает себя, когда произносит полные предложения, связный текст, в котором есть смысл. Но я понимаю, что это бред. И что он приходит мне в голову только потому, что я слишком сильно хочу, чтобы Карл оказался нормальным. Чтобы он мог сам себя обслуживать и мне не надо было бы возиться с ним с утра до вечера.

— Эй, Бен! Как слышно? Прием-прием, — улыбается мне Лена, и ее лоб морщится от улыбки.

Я пялюсь на ямочки у нее на щеках.

— А?

— Так ты разбираешься в велосипедах?

— А что?

— С ним что-то не в порядке.

Лена подходит к велосипеду Масловецки, лежащему на траве.

Я поднимаю велосипед, переворачиваю его колесами вверх и кручу педали. Цепь и зубчатый венец полностью проржавели, а рычаг переключения передач погнулся, переднее колесо — тоже, кроме того, на нем не хватает нескольких спиц.

— Груда ржавого металла, — констатирую я.

— Сможешь починить?

— Ржавчину сниму, рычаг разогну. А вот переднее колесо нужно менять в мастерской.

— Черт. А я покататься хотела.

— Покататься? Здесь, у нас?

— Масловецки рассказал мне про какое-то озеро на карьере.

— Правда?

Я возвращаюсь в тень, на веранду. Может, это прозвучит глупо, но я считаю озеро моей собственностью. Когда я был маленьким, я купался только там, и лишь я один знаю про ковш экскаватора, лежащий на дне и похожий на череп динозавра. Однажды я брал туда Грету Людерс, чтобы научить ее плавать и похвастаться перед ней тем, как мастерски я прыгаю в воду вниз головой и ныряю, но она испугалась воды, и когда ее родители узнали, что я водил ее на карьер, ей запретили встречаться со мной.

— Ты не знаешь, там можно купаться? — спрашивает Лена. Я пожимаю плечами.

— Не знаю.

— М-да, пешком далековато будет.

Лена садится на вторую ступеньку крыльца, куда падает тень, и вертит в руках очки.

— Мы можем поехать на тук-туке, — говорю я и спрашиваю себя, зачем я предлагаю Лене это. Я же все еще зол на нее. С другой стороны, сегодня дико жарко, да и развлечений в Вингродене не так уж много, чтобы упустить представившуюся возможность.

Лена вскакивает с места.

— Правда? — кричит она и хлопает в ладоши. — Мы все втроем поедем на озеро?

Я совсем позабыл о Карле, потому что был занят тем, что пытался представить себе Лену в бикини. Разумеется, Карл с нами. Карл, вечная обуза. Взрослый ребенок, которого ни на минуту нельзя оставить одного.

— Ну да, — отвечаю я. — Через десять минут выезжаем.

16

До карьера нужно ехать сначала три километра по шоссе, а потом еще пятьсот метров по щебеночной дороге. Вокруг озера растет несколько хилых кустов и высохших деревьев, земля тут повсюду покрыта колючей желтой травой, торчащей между камнями. Фрагменты деревянного сарая и проржавевшие части транспортера — единственное, что напоминает о гравийном карьере. Широкая дорога, предназначенная для грузовиков, ведет вниз ко дну котловины, которая наполнилась водой. Карьер размером в четыре футбольных поля, а озеро — в половину поля. Посередине, в самом глубоком его месте, вода темно-синяя, почти черная, а по краям — глиняно-коричневая, точно в цвет камней. Дно круто уходит вниз где-то в метре от берега. Весной здесь полно головастиков, и для меня каждый раз загадка, как сюда попадают лягушки, чтобы отложить икринки, когда вокруг озера ничего нет — ровная высохшая земля. Последняя фура вывезла отсюда гравий семь лет назад. Тогда кто-то повесил здесь табличку «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН! ОПАСНО!», но потом она упала на землю и сгнила. Летом я приезжаю сюда минимум дважды в неделю, чтобы охладиться, и еще ни разу не видел на берегах моего личного бассейна ни души.

Сегодня впервые со мной здесь кто-то еще, кроме Карла. Странное чувство. Но приятное. Когда Лена смеется, смех эхом отражается от стен карьера, и я чувствую в животе теплое приятное покалывание. Стоило мне упомянуть про ковш, как она захотела нырнуть со мной, а глубина там четыре метра. Она плавает как рыба и может продержаться под водой без воздуха дольше, чем я.

Сейчас она лежит на пляжном полотенце и обсыхает на солнце. У нее темно-зеленый купальник, закрытый почти до самой шеи, он сидит на ней плотно и делает грудь плоской. Из фильмов и книг я знаю, что соски на груди становятся твердыми, если женщина замерзла или возбуждена, но воздух и вода в карьере теплые, и возбужденной Лена не выглядит. Да и с чего бы? Что привлекательного в костлявом старикашке и нервном неопытном юнце? Почти ничего.

Нужно реально смотреть на вещи: у меня, может, и есть кое-какие мышцы, я довольно загорелый, не слишком глуп и, если верить Хайке Борман, даже симпатичен, но мне всего шестнадцать с половиной. А Лене минимум двадцать. Четыре года — это куча времени. Между нами пропасть размером с Гранд-Каньон. Я вижу Лену на другой его стороне и могу махнуть ей рукой, но дотянуться до нее не могу. Даже если забыть про разницу в возрасте, у меня нет ни малейших шансов. У нее наверняка есть парень, какой-нибудь крутой спортсмен, на фоне которого я кажусь гномом, страдающим булимией. Готов поспорить, что он скалолаз-экстремал, потому она и возит на заднем сиденье своего «Пежо» тросы. Вероятно, Лена как раз ехала к нему: они собираются вместе в горы, залезут вдвоем в крошечную палатку и без остановки будут заниматься сексом. Я уже ненавижу этого здоровяка.

Лена переворачивается на живот. Мне жарко, я хочу купаться, но жду, пока Лена перевернется обратно. Тогда она сможет увидеть, как я прыгну в воду со скалы и сделаю сальто назад. Каждый раз, когда я сюда приезжаю, я отрабатываю новые прыжки, которые нашел в старой книжке с черно-белыми фотографиями. Прошлым летом мне пришла в голову мысль построить трамплин, три метра высотой, но я быстро понял, что это будет непросто, и передумал. О чем сейчас жалею, потому что Лену явно впечатлило бы сальто с винтом.

Я закрываю глаза и представляю, что нас с Леной выбросило на берег на далеком острове. На ней бикини из переплетенных водорослей, а я сделал себе набедренную повязку из пальмовых листьев. Каждый день мы ныряем за рыбой в кристально чистой воде лагуны, а вечерами жарим улов. Ночью мы спим в уютной пещере. Вдруг я слышу отрыжку Карла, и мои мечты лопаются, как пузырьки газа в его лимонаде. Я сажусь на полотенце и наблюдаю за тем, как дед, зажав бутылку между ног, усиленно пытается завинтить крышку. Одно то, что он сам вспомнил про питье, — маленькая сенсация. Может, его мозг и правда начал восстанавливаться. В медицине постоянно случаются подобные чудеса. Недавно я читал про мужчину, который вдруг встал на ноги после более чем десяти лет, проведенных в инвалидном кресле. Взял и встал. Какие-то там нервные окончания необъяснимым образом срослись друг с другом. Потому что в его судьбе не было записано, что он должен провести остаток жизни в инвалидной коляске. Как сказал бы Вилли, Бог захотел иначе.