Виктор Пелевин - П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана
Но и якорь – тоже он сам. Сержант Петров вспоминает, что именно тут его дом. Отсюда растет волшебный цветок, который кончается бесплотным шаром, реющим над городской улицей. В детстве Петров читал журналы-комиксы. Когда герои комиксов думали, художник рисовал над ними заполненные словами облака-овалы, соединенные с головой тонкой нитью. Теперь сержант Петров стал таким овалом сам: его тело внизу, а мысли парят в прозрачном облаке, высоко над потоком машин.
Вот только тело Петрова сильно изменилось. Раньше это был неуклюжий механизм, сделанный из мяса и обреченный на скорую смерть. А новое тело сержанта Петрова подобно скале. Оно способно выдержать давление вечности. Ему не страшно ничего, даже атомная атака. И если у души должны быть якорь и дом, то пусть уж лучше будут такие... – to be continued».
* * *Попавшие в печать сведения о персональном крематории генерала Крушина имеют примерно такую же природу, как слухи о личном крематории Лаврентия Берии в доме на бывшей улице Качалова.
«Вон труба какая, – размышляет народ, – что там еще может быть? Понятно, крематорий».
Подобный ход мыслей весьма лестен для властей – он подразумевает, что руководство даже дома думает только о работе. Это, конечно, отзвук официозного лицемерия советских времен – все-таки номенклатура работает, чтобы жить, а не наоборот.
Высокая башня, за которой закрепилась слава крематория, возведенного Крушиным в своем подмосковном замке, действительно похожа на выложенную из камней трубу огромных размеров. Но это не труба, а именно башня с лифтом, на верхушке которой находится уединенная комната для медитаций и раздумий (дом Крушина эклектичен; считается, что его архитектурными прототипами послужили некоторые постройки XII—XIV веков, расположенные возле города Альби в южнофранцузском департаменте Тарн; сам Крушин вряд ли был знаком с историей альбигойских сект, но его ментор Дупин несомненно). Если бы эта башня действительно служила «трубой», как писали газеты, в крематории Крушина можно было бы сжигать слонов, причем в промышленных масштабах.
И все же личный крематорий у Крушина действительно имелся. Это было довольно компактное устройство, попросту автомобильный прицеп, официально (и лицемерно) называющийся «передвижной блок сжигания трупов павших животных» – военная разработка, предназначенная для быстрого уничтожения жертв бактериологического удара. Это вполне хайтековское отечественное изделие, оборудованное не только камерой сжигания, но и так называемой «камерой дожигания», не позволяющей продуктам распада вырываться в атмосферу; мощные горелки прожигают мертвую биомассу насквозь и быстро превращают ее в горку легкого пепла.
Каким образом Крушин заполучил кремационный блок в собственность, неизвестно, но, как нам отчего-то кажется, генерал из ГАИ без труда найдет общий язык с военными – тем более что ходили слухи о совместном бизнесе Минобороны и ЗАО «Дорожный Сервис», а дыма без огня не бывает.
Впрочем, применительно к крематориям эта поговорка звучит плоско. Особенно если речь идет о современных мобильных крематориях отечественного производства, где бывает только ревущий белый огонь, и никакого дыма вообще.
* * *Бывший главный инженер «ЗАО „Дорожный Сервис“ чувствует себя перед камерой не в своей тарелке. Это бородатый мужчина в синем рабочем комбинезоне и оранжевой каске. У него много дел – рассказывая, он поглядывает на часы. Несколько раз за время разговора начинает звонить телефон. Каждый раз инженер смотрит на экранчик, морщится и выключает звонок.
– Да, я действительно работал в «Дорожном Сервисе», когда его владельцем стал Крушин. Ну, или не владельцем – не знаю, как это было оформлено юридически. Но все решения принимал именно он. И вы знаете, у меня быстро сложилось ощущение, что у него не все в порядке с головой.
– Почему? – спрашивает корреспондент.
– Понимаете, он пытался влиять на технологические вопросы, несмотря на полную некомпетентность в этой области. И требовал, чтобы его распоряжения выполнялись безоговорочно.
– В этом был какой-нибудь смысл с точки зрения бизнеса?
– Нет, – отвечает главный инженер. – Что и удивительно. Обычно руководство, как бы это сказать, старается сделать что-нибудь рациональное – например, сузить дорогу сантиметров на десять, а деньги поделить. Или как-нибудь еще сэкономить. А Крушин занимался, можно сказать, дурной любительщиной, совершенно бессмысленной и безграмотной. Никакой материальной прибыли это не приносило, наоборот – отвлекало людей и сильно осложняло работу.
– Это касалось всего спектра вашей деятельности?
– К счастью, нет. Он интересовался только производством ИДН.
– Простите, чего?
– Искусственных дорожных неровностей, которые еще называют «лежачими полицейскими». Знаете, когда-то их делали достаточно произвольной формы – кое-как, просто из асфальта. А теперь стали отливать из резины по строго утвержденным габаритам. Так вот, он требовал, чтобы мы добавляли в резину какой-то... Даже не знаю, какую-то серую пыль. Он говорил, что это особая японская добавка, которая повышает экологичность изделия. Представляете? Какая, спрашивается, экологичность у литой резины?
Главный инженер стучит костяшками пальцев по каске, производя сухой и отрывистый звук.
– Причем, – продолжает он, – когда мы смирились с его идиотизмом и стали приспосабливаться, это оказалось непросто. Его ведь дурили на каждом шагу – эта его японская экологическая добавка была на самом деле никакая не японская, просто какие-то пережженные кости, может, удобрение или что-то в этом роде. Поступала в таких пластиковых ведерках килограмма по полтора-два, причем в каждой упаковке различались и вес, и цвет порошка, и даже его консистенция. В Японии так не делают. Мы хотели смешивать эту его добавку с остальными ингредиентами при подготовке резиновой массы, но Крушин настоял, чтобы содержимое каждого такого ведерка примешивалось исключительно к резине, идущей на изготовление одного «дорожного полицейского». Одна капсула – один полицейский. И никак иначе. «Для придания экологии», как он выражался, и баста. Можете представить, насколько это затрудняло производство? Слава богу, объемы были небольшие – а то бы мы просто встали!
– Стоило ли выполнять его распоряжения так буквально? – спрашивает корреспондент. – Видите, начальство чудит – сказали бы «так точно» да и работали бы как обычно.
Инженер усмехается.
– Мы бы, может, так и сделали. Только он прислал специального человека контролировать процесс. Такого, знаете, маленького бородача в черной косоворотке, даже непонятно – то ли духовное лицо, то ли бандит. Так и работали – остановим линию, этот хмырь засыпет порошок, чем-то брызнет из бутылочки, побормочет немного – наверно, экологический эффект подсчитывал, хе-хе, – и опять включаем. Матерились, конечно. Но что сделаешь – капитализм.
* * *Второй сохранившийся отрывок из цикла «Немые Вершины» звучит так же напыщенно, как и первый. Однако он значительно короче, и в нем есть одно отличие, еле заметная деталь, которую с первого взгляда можно пропустить. Разница в некоторой неуверенности тона, картонной фальшивости последних строк, троекратном повторении слова «волшебный». Кажется, автор не вполне представляет, о чем писать дальше – либо из-за отсутствия информации, либо потому, что ничего не приходит в голову. Просим читателя обратить на это внимание: тема получит продолжение.
«НЕМЫЕ ВЕРШИНЫ 18. Покидая свою плоскую черную раковину, сержант Петров легко взмывает над потоком транспорта и поднимается в небо – так высоко, как только позволяет его незримая пуповина. Никто из людей, сидящих в машинах или бегущих куда-то по тротуару, не поднимает голову – дела у горожан простые, земные, и глядеть они привыкли себе под ноги. Впрочем, посмотри они вверх, они не увидели бы ничего, ибо духовные очи у телесного человека закрыты до мига смерти. А у сержанта Петрова они открыты. Это оттого, что сержант Петров теперь мертв.
Но раз он видит и чувствует, он все-таки жив.
Только жив он не так, как прохожие вокруг. Они недосягаемы для вечного; он же неприступен для суеты. Он даже не помнит, каким был раньше – в памяти остался только суровый и простой шаг к новой жизни.
Этот шаг он сделал не сам – помогли мудрые и сильные друзья, оставшиеся пока на земле; и по милосердию своему они устроили переход несложным. Теперь сержант Петров понемногу прозревает великий замысел, частью которого он стал. Поднимаясь высоко над дорогой, он чует над крышами присутствие таких же, как он. И далеко, далеко по городу раскинута сеть волшебных якорей, сплетаются они в волшебный и полный тайного смысла узор. И скоро уже сержант Петров узнает его силу и тайну, совсем скоро – в волшебной мозаике осталось всего несколько пустых клеток. И теперь к развязке приближает каждый день... to be continued».
