Илья Игнатьев - Мишка Forever
Я, покраснев от злости на себя, что так легко попался, на Мишку, что он хитрее оказался, перестаю барахтаться в капкане его рук.
- Ну и иди! Иди, читай себе! Пусти! Пусти, сказал, - я и сам в ванную уйду, понял? Да отпусти ж ты, ну!
Я, чуть не плача, хлопаю дверью и прячусь в ванной. Ну и фиг с ним, усевшись на край ванны, с обидой думаю я. Читатель, блин! Ну и пусть себе читает. А я и спать здесь буду! Точно! Я встаю, высунув руку наружу, нащупываю на стене выключатель, и отрубаю у себя в ванной свет. Вот так вот! Ну и пусть себе, подумаешь! Тоже мне, - лыжник... Чего он там опять затих? Читать пошёл, что ли, в самом деле? Ну и ладно, а я тогда... Дверь потихоньку приоткрывается, не широко, чуть-чуть совсем, и в эту щелку вдруг бьёт узкий тугой луч красного света! Я зачаровано смотрю, как алым зайчиком, странное продолговатое, - продолговатое, а не круглое, - пятнышко мечется по ванной комнате. Чего это, а?
- Мишка, это что? Как это, а?
Пятнышко перестаёт скакать по стенам и потолку, и останавливается на мне.
- Что это, он спрашивает, - бормочет Мишка, сам оставаясь за дверью. - Сказать ему, что ли? Ну что ж, скажем, если он психовать перестанет. Да, и извинения ещё бы его заставить хорошо попросить, - ну это ладно, обойдёмся. Мы не гордые, мы ж не голубых кровей! Не из дворян мы, чего уж там...
Мишка чем-то там таким у себя щёлкает, и красный быстрый зайчик исчезает. А Соболев включает свет в ванной, и, сдерживая улыбку, смотрит на меня. Я счастливо смеюсь, - ну не могу я на него всерьёз злиться, да и правду сказать, чего ж это мне злиться, - сам же виноват, сам дурак!
- Прости, Мишка, меня, дурак я! Дурак, да?
- Конечно дурак, - Мишка уже лыбится вовсю. - Психуешь из-за ничего, кто ж ты, как не дурак? Но ты пока ещё дурак маленький, а вот если будешь так вот и дальше себя вести, тогда вырастешь в большого дурака! Понял?
- Понял, - соглашаюсь я. А я и правда, всё понял, чего ж тут не понять, прав Соболь, ясное дело, прав.
- Пошли в комнату, - говорит Мишка, а сам прячет что-то за спиной. - Раз ты такой понятливый у меня, тогда пошли, там и покажу.
В комнате Мишка указывает мне на диван, - мол, садись, давай, - сам усаживается рядом и, подмигнув, кладёт мне на коленки то, что он прятал за спиной. Вот! Это! Да! Я даже дышать перестаю. Фонарик! Да не какой-то там просто "фонарик", - это всем фонарям фонарь! Я таких и не видал никогда. Чёрный, - воронёный, точнее сказать, из какой-то очень хорошей стали, не из алюминия там тебе, вшивого! А на стекле у него чёрная же металлическая насадка такая, с узким губками, из-за них-то луч такой странный и получается, - понимаю я. Это что же за фонарь такой интересный, - военный, что ли? Тяжёленький! Да-а... Кнопок, чего-то тут... А чего это он красным светит? Лампочка красная, наверное, - а зачем красная-то?
- Мишка, - выдыхаю я. - Миш, что это, а?
- Ослеп? - спокойно спрашивает эта зараза. - Фонарик.
- Тебе бы вот фонарик надо! Под оба глаза... А это тут чего, - это для ремня, что ли? Точно. А почему он красным светит?
- Фильтр потому что красный стоит.
- Фильтр, - шепчу я. - Здорово! А это как, - фильтр? Это ж не сигарета...
Мишка, хихикнув, достаёт из кармана два круглых стекла, жёлтое и голубое.
- Вот, смотри, это и есть цветные фильтры, они могут вот сюда, на фонарь ставиться, понял? Вот, погоди-ка, дай покажу. Видишь? Вот. Зачем, зачем... Красный, - скрытный свет. И насадка с прорезью для того же, для маскировки. Жёлтый, это контрастный, а синий, - спокойный, для того, чтобы глаза не уставали. Почему много, - не много, а столько, сколько надо. Эта кнопка для постоянного света, фиксируется она. А эта, - сигнальная. А этот ползунок, это чтобы случайно фонарик не включился. Как на пистолете, предохранитель. Конечно военный, морской. У меня два таких, один папа подарил, а этот я выменял, у нас там такого добра разного много было. И фляжки с серебряной пружинкой, всякие штуки, короче. Ну откуда ж мне знать-то было! Да не дуйся ты! Вот ведь! Говорю же, полно всего было, я и не интересовался тогда. Я этот фонарик тебе дарю, понял? Конечно насовсем, а как же ещё. Кончай, блин! Ил! Вот ни фига себе! То, блин, дуется, как не знаю кто, а то целоваться лезет...
- Мишка! Ты ж пойми! Это ж... А что за фляжки такие, а? Зачем пружинка там серебряная?
- За надом! Ты погоди с фляжками этими, я же этот фонарик тебе по делу подарил. А, чёрт, куда я дел-то...
Мишка лёгким ветерком срывается с дивана, и его уже нет в комнате. Он, вообще, когда хочет, то быстрый делается, не углядишь. И так же моментально появляется назад. Чего это у него там, - бумажка какая-то...
- Вот, Ил. Ты помнишь, говорил, что жалко, мол, у нас телефонов нет? Поболтать, мол, нельзя, помнишь?
- Ну!
- Опять "ну"? Я тебя предупреждал? Последний раз говорю тебе, ещё раз нукнешь мне, точно в глаз дам!
- Ладно, ладно, забыл я, вырвалось! Говорил, помню, и что? - так мне интересно, что там такое Мишка задумал, что я готов сейчас со всем, что он скажет согласиться!
- Вот я тут кое-что и придумал! Азбука Морзе, понял?! Чего смотришь? Точка, тире, точка, тире!
- Не понял...
- Слышь, Токмаков, наверное, я тебя и правда, - зря по башке! Окна же у нас напротив? Во, дошло, похоже... Рот закрой!
Ну, Мишка! Я даже теряю дар речи. Всё-таки, точно, военно-морская школа! Погоди, а где ж мне её взять-то, азбуку эту? Так, бумажечка у него. Я, вырвав у Соболева листок, торопливо его разворачиваю. Так и есть. Точки, тире. И буквы напротив. Здорово как, Мишка! Так, а как будет, - Мишка дурак? Ладно, ладно! Всё, Соболь! Ну, тогда просто, - Мишка. Так, так... Два тире, две точки, четыре тире, тире с точкой и тире, и точка с тире! Во-още! Погоди, а как будет Илья? Лучше Ил, а то Илья длинно. Можно Ил. Две точки, точка, тире, тире, точка. Да зачем тебе имена, Илька? Мы ж ещё лучше придумать можем, понял? Как это, лучше? Да позывные же, Ил! Я аж подпрыгиваю на месте! Вот это да! Позывные! Это как у космонавтов, или там, у шпионов, да?! А какой ты хочешь? Мне без разницы, Илька, а тебе вот "Лопух" подойдёт! Ой! Токмаков, блин горелый! Смотри, вот сам начинаешь всегда, а потом сам же обижаешься! Я те ущипнусь! Козявка! А ты зараза сам! Мишка, фонарик разобьёшь, убью к чёрту! Горло ночью перережу! Да целый он, чего разорался, орёт он тут! Горло, понимаешь... Под диван убери. Убрал? Держись теперь!
Мы с Мишкой барахтаемся на диване, я пыхчу, я щипаюсь, я дёргаю его за уши, - как я это обожаю, вот так вот с ним беситься! А ему, похоже, надоело, - он решает применить ко мне жёсткие карательные меры, - Мишка начинает меня сильно щекотать.
- Не-нечестно! Кон-кончай, га-ад! Ма-ма-ма-ма! - я извиваюсь под Соболем, я сейчас лопну от смеха, я помру от счастья!
Мишка перестаёт меня щекотать и, ласково улыбаясь, смотрит мне прямо в глаза. Близко-близко смотрит. Я пытаюсь восстановить дыхание и вытираю слёзы смеха, которые каплями висят у меня на ресницах. А Мишка вдруг крепко меня обнимает, прижимается ко мне всем своим сильным телом, и шепчет горячо мне в ухо:
- Ну что, Самолётик, получил? Получил очередь под крылья? А будешь орать, Илюшка, тогда я с тобой играть ни фига не буду... - а у самого дыхание прерывистое, тоже уморился, похоже...
- Мишка, ты ж зараза такая, - шепчу я ему, и получается так, что шепчу я ему тоже в ухо. - Ты ж не щекотайся, я и орать тогда не буду. По шее лучше... Мишка...
- Илька... - выдыхает мне в шею Мишка. - Ты такой, Илька...
Мишка вдруг резко с меня скатывается на бок, смотрит на меня как-то смущёно, и покраснел опять чего-то...
- Ты чего, Миш? - я тоже перекатываюсь к нему на бок, и обхватываю его рукой за шею.
Мишкина рука, скользнув мне под сбившуюся рубашку, замирает у меня на спине. И не щекотно даже вовсе, а так, - приятно...
- Так, - говорит Мишка. - Пойдём, Ил, леща поедим лучше, а то я сейчас...
- Что?
- Ничего... Так... Много будешь знать, - плохо будешь спать. Кормить ты меня будешь или нет?
- Кормить тебя! Сам чуть не защекотал меня до смерти, а сам, - корми его теперь! Леща... Можно, конечно, и леща. Только тогда утром завтра тебе точно мой омлет попробовать придётся, борщ ведь ты не захочешь, с утра-то. Ну, встаём, что ли?
- Встаём! - решительно выдыхает Мишка. - И раз, и два, и три!
Соболев ловко, - на загляденье, прям, - отталкивается от дивана, одним движеньем перебрасывает через меня своё тренированное тело. Раз! Опёршись на одну ногу, он волчком разворачивается на месте. Два! И садится на шпагат. Три! Ух ты! А шпагат он мне не показывал ещё. Я, улыбаясь во весь рот, положив голову на согнутую в локте руку, смотрю на Мишку с дивана.
- Во-още, Соболь! Ну, ты даёшь! Тебе, Мишка, надо гимнастикой заниматься, а не самбо.
- Много ты понимаешь, козявка! Самбо и есть, - и гимнастика тебе, и борьба, и много ещё чего! Понял? Эт-то тебе не железяками в маске махать! Д"Артаньян недорезанный!
Так! Железяки, значит? Я, поджав губы, презрительно рассматриваю Соболя. Так, так...
- Вот какая память у некоторых короткая! - говорю я своему Пирату. - Железяки, значит, да? Железяки? Мало, Пиратище, кому-то вчера досталось, получается! Мало, Соболев, да? Как я тебе вчера, - по заднице, а? Была бы у меня сабля боевая, а не спортивная, - всё, хана, быть бы тебе без одной половинки!
