Юля Лемеш - Убить эмо
– Вот еще, – пожала худенькими плечами Оля. – Быть может, и тату свести?
– Готов поспорить на что угодно, но рано или поздно вы сами перекраситесь.
– А мало ли что будет потом. Надо жить сегодня. Завтра уже будет другая я. А сейчас – мне нравится, как я выгляжу.
– А мне‑то как нравится, – картинно закатив глаза, взвыл Танго.
– А что у тебя с головой? – смешно надувая губы, поспешила удивиться Оля.
– Враги. Происки недружелюбно настроенной гопоты. Как жить? Была такая клевая прическа, а теперь приходится уподобиться йогу и успокаивать раскаленные несправедливостью мозги. Хотите, научу?
– Чему?
– Всему. Я необычайно разносторонен. Самому иногда жутко, какой я разносторонний тип.
– По‑моему, йоги плешивые, – засомневалась Ляля, – а у тебя кое‑что на голове осталось.
Танго тут же уточнил, что у него и в голове осталось много полезного. Продемонстрировал пирсинг языка, пошевелил окольцованными бровями, постучал по черепу. Все перепугались нетипичного для костей звука. Потом догадались, что он синхронно барабанил второй рукой по ножке стола. И кинулись его колотить.
– Убьете же, паразитки, – притворно стонал Танго, прикрываясь острыми локтями. Об которые все поотбивали руки.
– А йоги бывают эмо? – отдышавшись, спросила Оля.
– А то! Что не йог – эмо. Хваткие ребята. У них в Индии эмо – завались. Только они шифруются. Такой законсервированный эмо‑подвид. Сейчас поясню. Вот, к примеру, я дам тебе жестяную банку консервов…
– Давай, а то жрать охота, – пробудилась от раздумий Алиска.
– Блин, я к примеру. Фигурально выражаясь! Ты же нипочем не поймешь, что в ней внутрях.
– Я этикетку прочитаю, – медаль Алисе за находчивость.
– А я ее, типа, уже содрал! – парировал Танго, забирая у Оли откушенную половину бутерброда с сыром.
– Тогда сложнее…
– Вот! – торжествующе завопил Танго, вырывая у Алисы остаток сыра и быстро запихивая его себе в пасть. – Так и йоги. Внутри эмо, а без этикетки хрен догадаешься. Шифруются. Сидит такой нирванистый кекс на гвоздях, а внутри – просто эмоциональный пожар. Но виду не кажет, красавец такой. Зато, когда они начинают отплясывать – все сразу ясно – эмо.
Завиральская волна подхватила и понесла воодушевленного Танго в сторону гибельного водоворота. Он округлил неморгающие глаза, загнал брови вверх, весь его вид воплощал неимоверную правдивость. Сразу видно, врет и врать будет долго.
– Помнится, у меня была банка горбуши. Я про нее как‑то забыла, а потом вспомнила, – воспоминания были явно не из приятных.
Алисия скорбно глянула на свои черные коротко остриженные ногти.
– И при чем тут йоги?
– Притом. С виду нормальные консервы, а как нож воткнула, оттуда как рванет!
– Вот, – вкрадчиво пропел Танго, – снаружи тишь да гладь, а внутри…
Все на минуту притихли, осознавая непознанные перспективы бытия.
– А чем мы им могли помешать? Я власти имею в виду, – очнулась любознательная Ляля.
– Первое, – Танго откинул несуществующую челку и задрал вверх грязноватый указательный палец, – мы потенциальные рабы.
По‑честному, мы разом охренели от такого предположения.
– Хватит ржать. Рабы и рабыньки. Раб – ценное имущество, создающее материальные ценности. А эмо якобы склоняют неокрепшие юные умы к суициду. То есть уничтожают ценное имущество государства.
– Фигня, – не выдержала я. – Просто у кого‑то из власть предержащих ребенок стал эмо. Прикинь, приходит он домой такой весь властью пропитанный, а там такое! Маленькая непонятная дряннушка, которая без всякого пиетета относится к папаше. Эмо не влом сказать отцу родному, что она думает про тупого, спесивого дурака. Вот вам и результат.
– Власти – полный отстой! – поддержала меня Ляля.
– А что такое пиетет? – оживилась Оля.
– Фигня. Просто из нас сделают козлов отпущения. Мы в их понимании хуже панков.
– Панки – нормальные ребята! – отрапортовала Оля.
– Ну, тогда гопников.
– Гопники – говно. Как ни встречу, вечно то телефон отнимут, то деньги вытрясут. И вот ведь гады, меньше чем по трое не шатаются.
– Панки – мегакруто! – не успокаивалась Оля.
– Согласен. Но они не развращают молодежь своими идеями. Они просто – против всего.
– Им нравится бесить зажратых!
– А панки…
– Достала!
– Нет, ну послушайте… И я ушла. А они остались.
* * *
Потом я узнала, что они сговорились отбуцкать Вайпера за кроликов. Но он как всегда заболтал их напрочь. Потом они замирились и всей толпой отправились на какую‑то доступную крышу пускать мыльные пузыри. А поскольку два вожака в одной стае не уживаются, то мальчишки стали выделываться друг перед другом. Слово за слово, развопились прямо на крыше, как макаки. А девчонки визжали, выражая таким образом отношение к ситуации.А потом за ними гонялся какой‑то добровольный патруль. Типа борцов против автомобильных пиротехников. А потом их занесло на старое кладбище в центре города. Там они немного угомонились и решили передохнуть от подвигов. Но напоролись на придурков, которые валили памятники. И Ляля решила устроить им бяку. Она замотала голову шарфом, оставив открытым только лицо, и пошла им навстречу. Глаза обведены черным, сама тощая как скелет, губы синие от холода и плачет. Один спрашивает, мол, что ты тут, девочка, делаешь. А она: «Я, типа, тут живууу. Пошли вы все на…» Но они ни хрена не испугались. Даже когда Вайпер подвывать начал для убедительности.Тогда Алиска как завизжит на все кладбище. Вайпер говорит – сам чуть не обделался.А потом они рванули от сторожей. Всем скопом, вместе с этими придурками, которые памятники ломали. У придурков отступление организовано было заранее. Их на машинах увезли. Напоследок дав Танго в табло. А Вайперу в глаз приложили и уехали по своим придурошным кладбищенским делам.Такая вот ботва нездоровая получилась.Вайпер потом жутко гордился, что в такой переделке побывал. Через неделю всем трепался, что это была задуманная им акция против кладбищенских вандалов. Такой враль, офигеть! Они с Танго два сапога пара. И оба – левые.
* * *
Изредка Кирилл просвещает меня в отношении своей надуманной философии. В перерывах мы целуемся. Получается так: тупая лекция, за которой следует бонус в виде длительного нежного поцелуя. Меня устраивает такой подход к снаряду. Ему надо выговориться, а я тренируюсь. Потом пригодится.
– Будь сильной. Сила в спокойствии ума. Содержи свой ум в чистоте. Не переживай по пустякам. Со всеми соглашайся. Даже когда не собираешься сделать то, что от тебя требуют.
– Я вчера пообещала маме помыть посуду и не помыла. А отец орал и кокнул грязную тарелку и сказал, что теперь я буду есть из одноразовой посуды.
– Твой отец – эмо. А ты получила то, что хотела. Теперь тебе никогда не надо будет мыть посуду.
– Черт. Значит, это я должна орать и долбать тарелки?
Глаза Кирилла смотрят в пустоту, словно он незрячий:
– Когда соглашаешься с противником, то необходимо слегка улыбаться. Это всех бесит, и они становятся очень эмо.
– Круто. Так и убить могут.
– Спокойствие позволяет занять правильную позицию наблюдателя. Когда ты наблюдатель, то тебе позволено все.
– Мне и так все позволено. Если оно не связано с учебой. Говорю что думаю, делаю что хочу, чего не хочу – не делаю.
– Ты пофигист, – Кирилл вдруг начинает изображать в ролях неизвестный мне диалог.
«– Ваше кредо?
– Все пофиг.
– Политика вам пофиг?
– Пофиг.
– Курс президента пофиг?
– Пофиг.
– Глобальное потепление пофиг?
– Пофиг.
– Темпы роста станкостроения пофиг?
– Пофиг.
– А любовь, деньги?
– Не пофиг.
– А вот и неувязочка!
– А мне пофиг ваша неувязочка».
– Это что? Анекдот? Про меня?
Тетка Кирилла, вежливо постучав, отворяет дверь и спрашивает не хотим ли мы чаю. Мы пока не хотим. Мило улыбнувшись, она удаляется на свою территорию.
– Хороший анекдот, – неуверенно сказала я, пытаясь сообразить, пофигист я или нет.
Наверное – нет. Или – да? Мне много что не пофиг кроме любви и денег. Хотя денег мне много не надо. От них одна суета и головная боль. Но без них тоже как‑то неуютно. Еще мне не пофиг чужие несчастья, слава богу своих пока нет. А те что были – в прошлом. Еще мне не пофиг все, что связано с человеческой жестокостью в отношении слабых и животных. И не пофиг, что будет дальше с моим городом. Очень даже не пофиг. Список продолжал расти, вбирая в себя даже воздух, грязный от жизнедеятельности машин.
– Кирилл, по‑моему, этот анекдот про тебя.
