Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря
— Ты что, язык проглотил?! — крикнул Идрис и пнул его ногой.
— Я здесь. Дай им денег… Сколько они сказали… Я хочу домой. — забормотал армянин, захлёбываясь слезами.
— Ещё говори, сука жирная!
— Заберите меня. Сделайте, всё что они хотят… Заберите., — повторял он без конца.
Султан отнял трубку от его уха и встал на ноги.
— Вот видишь, я не обманываю тебя, — продолжил он. — Ашот здесь. От тебя, Армен, теперь зависит, когда ты опять увидишь сына. Или не увидишь, — добавил он внушительно, с угрозой, понизив голос. — Торговаться не надо. Идти в милицию тоже. Она тебе всё равно не поможет. Две недели сроку тебе. Ты понял? Ровно через две недели я позвоню снова. Скажу, куда тебе надо приехать, чтобы отдать деньги.
Он помолчал, кивнул удовлетворённо.
— Я знаю, ты соберёшь выкуп. Не говори, что у тебя нет денег. Вы — армяне — народ богатый. У тебя много родственников. И в Краснодаре есть, и в Москве. Везде торгуют, бизнесом занимаются. Пусть помогут, если своих не хватает. А если ты не соберёшь выкупа в срок, то каждую следующую неделю я буду отрезать твоему сыну по одному пальцу. Буду записывать это на видео и посылать кассеты тебе. Поэтому делай, как я говорю. Ты понял?
Султан замолчал снова. Потом, услыхав ответ, самодовольно ухмыльнулся.
— Вот так. Аллах над нами — козлы под нами! — и закончив разговор, Султан небрежно бросил мобильник на диван.
Чеченцы тут же заговорили меж собой по-своему. Султан радостно щерился.
— Молись своему богу, чтобы твой отец собрал вовремя деньги, свинья жирная, — обратился он к Ашоту.
— Он соберёт! Соберёт!
— Вы — армяне умеете торговать, поэтому я и выбрал тебя. Ты думаешь, я забираю себе всех кого хочу? Я могу это сделать, но мне это на хрен не надо. У меня есть двое русских, один осетин, которые работают как ишаки. Будет нужно больше — возьму ещё. Мне сейчас нужны богатые люди, потому что за них заплатят хороший выкуп. А что с русских взять? Они же нищие все, тем более там, в Городе Ветров. Русские могут хорошо работать, вот и пусть вкалывают у меня. А вы можете хорошо заплатить.
И он уставился на Ашота алчно.
— Заплатим. Заплатим, — заикаясь, лепетал тот.
— Раньше, при коммунистах, я тоже работал. Но теперь пусть другие работают. А я беру себе, что хочу и сколько хочу. Бараны нужны для того, чтобы волкам было что кушать. Мы — чеченцы — волки. У нас даже дети — волчата. А вы — русские, армяне, осетины — вы все — бараны. И в бога фальшивого верите. Нам Аллах силу даёт, поэтому нам везде есть удача. Видишь, ты передо мной как баран сейчас. Я в любой момент башку тебе могу отрезать.
— Понял, да? Отрезать! — и Идрис приставил Ашоту нож к самому горлу. — Отрезать!
Парень зажмурил от ужаса глаза.
— Сюда смотри, сука! — прикрикнул Султан.
Глаза Ашота машинально раскрылись и глянули бессмысленно, отупело.
— Думаешь, твой бог спасёт тебя? Да что он может? Он даже себя спасти не смог, сдох на кресте как собака. Гяуры для того Аллахом и созданы, чтобы быть рабами мусульман. У меня по всей России родственники. Одни ресторан держат, другие гостиницу, третьи наркоту толкают, чтобы русские кололись и сдыхали. У нас и в милиции, и в прокуратуре есть свои люди. Скоро на всём Кавказе ни одного русского не останется. Вы, армяне, тоже пока много чего держите, но мы у вас всё это заберём. Езжайте к себе в Армению, там торгуйте. А здесь всё наше будет. Мы здесь хозяева, — откинувшись на диван, Султан говорил не спеша, упиваясь своей властью над невольником.
Он отчеканивал каждую фразу, делал нарочитые паузы, возвышал голос. Веки его то сужались, то, наоборот, раскрывались широко, и взгляд вспыхивал злым огнём. Ашот перестал, наконец, рыдать, и его просохшие глаза тупо уставились в пол.
Гаджимурад схватил его за волосы и поднял с колен. Отец бросил ему что-то по-чеченски, и он выволок едва живого, в липкой испарине раба из комнаты. Но повёл не во двор, а в подвал. Обитая железом дверь скрипнула, отворяясь, и из тёмного подвального нутра повеяло сыростью. Слабая электрическая лампочка под низким потолком, вспыхнув, тускло осветила земляной пол и грязный матрас в углу. У матраса в кирпичную стену было вбито железное кольцо, к которому крепилась цепь с кандалами.
Пока Гаджимурад, присев на корточки, заковывал ему ноги, Ашот сидел покорно, не шевелясь. Закончив, сын Султана ещё раз пнул его, матерно выругался, выключил свет, вышел и закрыл дверь на ключ. В подвале сделалось темно, непроглядно.
VII
— А Ашот где? — спросил вечером Николай, едва только их, изнурённых работой, загнали обратно в зиндан.
Армянина в яме не было.
— В доме, наверное, — пожал плечами Сослан.
Невольники расстелили на земле клочья тряпичной рвани и расселись на ней, прислонясь утомлёнными спинами к холодным каменным стенам зиндана.
— Может, выкупили уже?
— Навряд ли. Так быстро они не отпускают. Наверное, просто в подвал посадили.
— В какой подвал? — не понял Николай.
— Подвал там у них глубокий, под домом, — пояснил дед Богдан. — В него из комнаты спуск есть. Я раз был там. Гаджимурад заставил доски какие-то вытаскивать.
— Хреново Ашоту теперь, — произнёс Станислав тихо. — На цепь, небось, его там посадили, и бить будут каждый день, чтоб домой звонил, плакал в трубку и просил выкупить.
— Хорошо, если просто бить. А-то могут и уши начать подрезать, и пальцы чекрыжить, — прибавил старик Богдан.
Все замолчали тягостно, ибо понимали, что в любой момент отрезать уши и даже голову могут и каждому из них, просто так, дикого развлечения ради. Как тем пленным солдатам, кассеты со зверскими пытками которых так любили смотреть чеченцы. Рассядутся, бывало, в доме у Султана перед телевизором целой кодлой, поставят запись и орут, воют по-звериному, наслаждаясь жестокими муками людей.
Николай тихо шмыгнул носом и склонил голову, уткнув подбородок в грудь. Его тощие грязные пальцы бестолково заелозили в волосах.
— Слушай, дед, ты ж, вроде, хохол, а по-украински не говоришь совсем. Даже акцента нет, — нарушил вдруг гнетущую тишину Станислав. — Ну-ка скажи что-нибудь по-своему. Ну, хотя бы вот то, что сказал сейчас, только по-украински. Интересно, как это будет?
— А тебе зачем? — насторожился дед Богдан.
— Да так, просто. Уж больно чудной у вас, хохлов, язык.
— Язык как язык, — проворчал старик.
— Ну, не скажи. В армии, помню, парень со мной один служил, с Украины родом. Мы всё прикалывались над ним: скажи по-украински то, скажи это. Он скажет — а мы ржём все.
— Э-э, да какой я украинец, — махнул рукой дед Богдан. — Я ж родителей и не помню почти, в интернате рос, а там на мове никто и не балакал, по-русски все разговаривали.
— Что ж ты, совсем ничего по-украински не знаешь?
— Знал раньше немного, ещё когда на Полтавщине жил. Да забыл давно. Так, разве слова отдельные помню.
— Какие, например?
Дед Богдан сощурился с хитрецой:
— Голодранцы усих краёв в едну кучу — гоп! Слыхал такое?
Станислав засмеялся, удивлённо мотнув головой:
— Это что ещё значит?
— Как что? Ах, да. Ты же молодой. Тех времён, поди, не помнишь совсем. Хохма такая ходила раньше: мол, пролетарии всех стран — объединяйтесь!
Солдат фыркнул в грязный воротник:
— Это что, пролетарий — голодранец, что ли? Блин, ну и язык у вас!
Молчаливый Сослан чуть улыбнулся.
— Про нас сказано, — грустно сказал он. — И пролетарии мы, потому что работаем, и голодранцы, потому что в рванье ходим, и кто из нас какой нации — здесь, в зиндане не важно.
— Здесь-то не важно — там важно, — и Станислав, нахмурившись, указал рукой наверх, на решётку и добавил со злобой. — Чехи теперь для меня вообще не люди. Даже капли человеческого в них нет.
Ему никто не возразил. Минуту спустя вновь воцарившееся молчание нарушил тихий, боязливый голос Николая:
— А что, они в натуре Ашота убить могут, если выкуп за него не заплатят?
— Навряд ли. Не для того столько старались, выслеживали, сюда везли, чтобы взять вот так просто и убить. За трупы не платят. Им деньги нужны, а не трупы. Если денег долго не будет, тогда — да, пальцы, уши резать начнут. Не поможет и это — кому-нибудь другому его всучат, чтоб хоть что-нибудь выручить, — ответил ему Сослан.
— Это нас, Колёк, в любой момент пристрелить могут, — развивая мысль осетина, пояснил Станислав. — Мы-то люди бедные, выкуп не сдерёшь. Простой раб здесь недорого стоит. Армян твой — другая тема. Он же не простой, он коммерческий.
— Армянин, — поправил Николай.
— Один хрен. Ты же сам рассказал, что его родаки — люди богатые. Поэтому убивать этого Ашота им резона нет. Убьют — вообще ни фига не получат. Сос правильно сказал: за трупы не платят.
Сослан, которого солдат привык называть для краткости просто Сосом, утвердительно кивнул.
