Алек Стюарт - Жизнь — это судьба

Я забыла про все свои проблемы, не дававшие мне покоя, перестала тревожиться относительно возможных инцидентов в магазине; эти люди были не способны на дурные поступки. Я опустилась на песок, и чья-то рука протянула мне пачку сигарет.

— Пожалуйста, мисс.

Я поблагодарила неизвестного, едва различимого в темноте доброжелателя и, прикурив от услужливо предложенного огонька, сидела в уютном содружестве до тех пор, пока Рейн не объявила, что у нее вышли все иголки и импровизированный концерт закончен. Мужчины поднялись и постепенно растворились в окружающей темноте, безмолвные и таинственные, как призраки. В сопровождении Рейн и Генри я прошествовала к своей палатке, у входа он весьма любезным тоном пожелал нам спокойной ночи. Внешне он держался ровно, ничем не проявляя своей обиды, но старательно избегал смотреть мне в глаза. Мне хотелось думать, что я вовсе не задела его самолюбия, но в глубине души знала, что он сильно уязвлен, хотя, возможно, лишь на короткое время. Чувства возникают быстро в столь напряженной атмосфере, но им недостает устойчивости и глубины. Когда Генри сядет на пароход и отплывет в Англию, он, вероятно, забудет меня. Что бы он ни говорил, но я ведь в самом деле была первой белой женщиной, с которой ему пришлось близко столкнуться после освобождения из плена. Я не хотела иметь на своей совести страдания двух людей — его и Алана. Раздеваясь, я старалась убедить себя, что нет нужды беспокоиться, что я вовсе не ранила Генри, ничем не уязвила его мужское достоинство. В случае с Аланом было много такого, за что я могла укорять себя; однако были ли у меня основания винить себя за те чувства, которые неожиданно обнаружил передо мной Генри О'Малли? Ведь если говорить честно, я старалась относиться к нему просто, по-дружески, хотя, возможно... Я пошарила в кармане и нашла кольцо Коннора.

Когда я надевала его на палец, Рейн с ехидцей заметила:

— Итак, ты все-таки решила его носить. Л я все удивлялась, когда же ты его наденешь.

Я не ответила. Другие девушки в нашей палатке уже спали, и это служило оправданием моему молчанию. Рейн пожала плечами. У нее на пальце все еще блестело обручальное кольцо, и мне было непонятно, почему она проявляла такой повышенный интерес к моему кольцу.

— Возможно, было бы лучше, если бы мы все носили кольца, — сказала она.

— Быть может, ты права, — ответила я кротко, натягивая пижаму и вопросительно глядя на нее. — Ты уже готова?

— Нет, — покачала она головой. — Хочу еще хорошенько расчесать волосы. Пока ехала на этом ужасном грузовике, столько набилось песку. Обо мне не беспокойся, ложись спать. Когда закончу, сама потушу лампу.

Она долго занималась своими волосами. Я легла в постель и накрылась с головой простыней. Под ней было душно и жарко, но ничего не поделаешь — сеток от москитов не было, и поэтому, спасаясь от назойливых насекомых, приходилось залезать под простыню. Прищурив глаза, Рейн наблюдала за мной, рука со щеткой быстрыми нервными движениями разглаживала черные волнистые волосы.

— Ты очень странная женщина, Вики, — наконец проговорила она тихим сердитым голосом, и меня поразила прозвучавшая в нем неприязнь.

С того самого вечера в гостинице Христианского союза в Калькутте, когда мы говорили об Алане, Рейн ничем не проявляла своей антипатии ко мне. И если ее отношение не отличалось большой теплотой, оно было, по крайней мере, вежливым и вполне сносным. Что же касается совместной работы, то здесь у меня к ней не было ни малейших претензий. Она находилась в отряде дольше, чем я, и знала все, что касается работы армейских магазинов. Мы обе не сомневались: не подай она прошение об увольнении из армии, ее непременно повысили бы в звании. Тот факт, что я формально являлась ее начальницей, нисколько не смущал нас. По крайней мере, мне так казалось. Слишком хорошо ее зная, я никогда не пыталась ей приказывать, да в этом и не было необходимости. Она и без указаний всегда четко понимала, что нужно делать в данный момент, и отлично справлялась со своими обязанностями. На первых порах, когда мы в страшной спешке оборудовали магазин, ей довольно часто приходилось единолично принимать решения, которые всегда оказывались разумными и не вызывали у меня возражений.

И, глядя на нее теперь, я старалась отгадать причину внезапно возникшего озлобления. Едва ли это как-то было связано с Генри. Я провела с ним меньше времени, чем она, и не могла себе представить, чтобы Генри признался Рейн в чувствах, о которых он совсем недавно говорил мне. Он не принадлежал к типу людей, которые охотно распахивают душу перед посторонними; сдержанность во всем являлась отличительной чертой его характера, и еще он был слишком жизнерадостным человеком, чтобы хандрить, кукситься, всенародно посыпать голову пеплом, давая тем самым Рейн повод что-то заподозрить.

— Уже слишком поздно, Рейн, — сказала я примирительно. — И если ты не очень устала, то я — как выжатый лимон. Кроме того, мы разбудим наших девочек, если начнем доискиваться до причин моих странностей. Причин более чем достаточно, но у меня нет желания обсуждать их сейчас.

— Нет, мы должны это сделать теперь же... или никогда, — возразила Рейн. — Завтра я уезжаю.

— Уезжаешь? Послушай... — Я рывком села в постели и с удивлением уставилась на нее. — Уезжаешь из лагеря — хочешь ты сказать?

— Покидаю отряд и Бирму. Возвращаюсь домой, разве ты забыла? Пришел приказ о моем увольнении из армии, и я должна отправиться на ближайшем пароходе.

— Я не знала. Начальница ни словом не обмолвилась, когда была у нас утром.

— Приказ поступил сегодня вечером. Дороти сообщила мне запиской.

— Что же ты мне раньше не сказала?

— С какой стати? — зевнула Рейн.

— Но это ставит меня в довольно сложное положение, — заявила я, раздраженная ее тоном. — Я остаюсь без заместителя.

— Ты получишь Джоан Кросбу. Ведь вы, кажется, большие приятельницы. Думаю, ты обрадуешься.

Известие в самом деле обрадовало меня. Кругленькая, добродушная Джоан принадлежала к узкому кругу моих закадычных подруг. Мы вместе обслуживали магазин V индийской дивизии и расстались, только когда меня послали в Австралию. Как я знала, Джоан заведовала армейским магазином на аэродроме Мингала-дон, но мы еще не встречались с тех пор, как прибыли в Рангун два... нет, три дня тому назад.

— Ну что? — спросила Рейн. — Ты довольна?

— Да, конечно, очень довольна. Но жаль расставаться с тобой, — сказала я вполне искренне. Рейн была прекрасным работником, и ее уход — заметная потеря для отряда.

— Мне трудно в это поверить, Вики, — проговорила она, скривив губы в горькой усмешке.

— И все-таки это сущая правда, — сказала я, вздыхая и доставая пачку сигарет. — Хочешь?

— Спасибо, — ответила Рейн и подошла к моей постели с зажигалкой. Мы прикурили, и она, к моему удивлению, села рядом со мной. Одна из девушек беспокойно заворочалась во сне, я понизила голос.

— Надеюсь, у тебя все будет в порядке, когда ты вернешься домой...

— Ах, — резко перебила она, — ты говоришь просто так, из вежливости.

— Верь мне: я говорю от чистого сердца, — сказала я. — Если мы повздорили когда-то очень давно, то это не значит, что я не могу пожелать тебе от всей души благополучия в жизни. Разве так уж необходимо нам вечно быть на ножах? Я лично этого совсем не желаю.

— Есть еще Алан, — заметила она, вспыхивая. — Я еду к нему, Вики. Он дал мне свой домашний адрес и просил проведать его, когда я вернусь в Англию.

— Понимаю. Ну что ж... я не намерена предъявлять какие-то права на Алана. По правде говоря, у меня их никогда и не было. И перед отъездом из Калькутты я послала ему письмо, решительно последнее. Он не может рассчитывать на встречу со мной.

— Я видела то письмо, — ответила Рейн. — Вероятно, мне следовало бы поблагодарить тебя, но как бы там ни было, у тебя есть муж, верно? Несмотря на то, ты болтаешься здесь, — по причинам, известным только тебе, — вместо того чтобы лететь на крыльях в Австралию, ты все-таки замужем.

— Да, — подтвердила я с горечью, — я действительно все-таки замужем.

— Отчего ты не возвращаешься к нему, Вики? — спросила Рейн, коротко взглянув на мое кольцо, тускло блестевшее на безымянном пальце левой руки.

— Я вернусь. Когда... кое-что выясню для себя.

— Ты странная женщина, — повторила она, и в ее голосе прозвучало недоумение. — Ты, вне всякого сомнения, любишь этого австралийца, и поскольку ты пожелала мне счастья, я отвечу тебе тем же. Желаю, чтобы у тебя все уладилось, чтобы твоя семейная жизнь сделалась благополучной и счастливой.

— Спасибо, Рейн, — сказала я и, немного поколебавшись, протянула ей руку, которую она с улыбкой пожала.

— Могу ли я что-нибудь сделать для тебя, когда приеду в Англию? — спросила Рейн. — Быть может, передать что-то на словах Алану?

— Попробуй убедить его, что я вполне довольна своим замужеством.