Мерси Шелли - Худловары

Но я не ищу легких путей, у меня уже чисто спортивный интерес попер. Прихожу на следующий день к той, которая не по средам. Мне, говорю, Людмила-не-помню-как-отчество, и в общем, сомневаюсь даже, что она вообще Людмила, короче из раздела поэзии и в очках, и вот она мне заказ тут написала на пять книжек. И я бы как бы хотел бы их вам как бы на реализацию как бы отдать.

Плохо, плохо, что вы не знаете Людмилу-как-ее-там! — говорит та, которая не по средам. Наша Людмила-с-вот-таким-отчеством, между прочим, самого Бродского открыла!

Мне тут же делается страшное видение: стол кухонный, на столе гроб с Бродским, а вокруг стола — Людмила-не-помню-как-отчество, плюс поэт Рейн, плюс еще человек тридцать. Все по очереди открывают гроб, но кто-то изнутри упорно закрывает его взад, и все сначала. Я видение такое отгоняю и говорю: извините, сами мы не местные, живем на вокзале, про Бродского не в курсе, кто его первый открыл и с чем вообще едят.

Если не местный, тогда ладно, милостиво говорит та, которая не по средам, и уже спокойно так смотрит на меня как на нормального дебила из, скажем, города Чудова. Берет книжку, листает, листает, листает… Я прямо замираю в каком-то сладком предчувствии. И ведь оправдалось! Она вдруг как закричит:

— Нужна справка из санэпидстации!

Yes! Я к этому времени был уже совсем как под кислотой. А что это, говорю, за справка? Это типа что моя книжка не радиоактивная и не бактериологически-оружейная?

Вроде того, говорит она очень даже серьезно.

И как, спрашиваю я, эту справку мне поиметь?

А вот вы сейчас идете на, говорит она, на Садовую дом один, там у вашей книжки берут анализы, проверяют их на вредность и потом дают справку.

Я, конечно, сразу представляю себе, как моя книжка какает в коробок, а я несу этот коробок на Садовую дом один. Ладно, говорю я, мне уже достаточно приколов на сегодня. А то я сейчас совсем помру от смеха с этими анализами. Лучше я домой пойду чай пить, пока не умер.

Как хотите, говорит она, но знайте: с первого июля ничьи книжки нигде не будут без анализов брать. Или штраф — сто мротов!

От «ста мротов» я совсем заколбасился и ушел, просветленный.

Спустя пять лет в Доме Книги появились мои книжки. Но другие. «Жидкое стекло» было последней игрой в традиционную поэзию. На презентации в московском клубе «Авторник» я признался, что завязал со стихами. И что теперь буду заниматься какими-нибудь более поэтичными вещами. Может, управляемыми снами. Или общением с животными…

Примерно так и получилось. Правда, я еще долго не мог определиться, к чему ближе моя новая работа.

Глава 5. Ленточные черви

моя ушная раковина

к твоей ушной раковине

звуки моря

Грядущие поколения рассеян скорее всего забудут поговорку «в Тулу со своим самоваром». Не только из-за отсутствия самоваров в быту, но и по причине общего развала промышленности в провинциях. Правда, какое-то время назад среди моих знакомых вызвала большой интерес новость с заголовком «На тульском самоварном заводе сгорел цех по производству огнетушителей». Многие полагали, что теперь надо «в Тулу со своим огнетушителем». Но и это не вошло в моду.

Зато говорить «в Москву со своими тараканами» будут еще долго. Это актуально, как говорят в самой Москве. А в противном случае там говорят — «это не актуально». Так сказала одна московская парикмахерша, указывая на мои питерские бакенбарды. И я сразу просек: с тараканами в этом городе проблем нет.

После того, как в конкурсе «Арт-Тенета» наступил полный «рдыц чыо пидсыц» (крылатое, но непереводимое выражение великого Делицына), самой активной тусовкой рунецких деятелей осталась рассылка ЕЖЕ во главе с горячим финским модератором Сашей Малюковым. Там обитали все, кто делал более-менее заметные интернет-проекты с регулярно обновляемым содержимым. Ежедневно, еженедельно и так далее. На встрече ЕЖЕй в Питере осенью 98-го мы познакомились с московской частью тусовки.

Встречу назначили в Катькином садике, напротив «Елисеевского». Не хочется говорить, что идея места принадлежала москвичам — но кому же еще? Питерские-то знают, что в этом загоне среди пропитанных мочой кустиков собираются распоследние городские педики. Правда, я и сам вспомнил об этом поздновато, лишь когда уже вошел в садик с Невского. Вокруг кустиков там и сям толклись небольшие компании. В них явно недоставало женского пола. Бля, как же тут отличить Отцов Рунета? Матерей-то у Рунета практически нет, словно русская Сеть родилась после гомосексуальной оргии. Может, потому и Катькин садик?!

К счастью, в одной группе среди десятка мужиков я заметил двух девиц. Я подошел к той, что стояла с краю (я все еще не был уверен…) и завел тактичную беседу о ее меховых наушниках и хреновом питерском лете. От толпы тут же отделился низкорослый чувачок с пронзительными глазами, подскочил к нам и представился мужем девушки. На голове у него болталась странная штуковина, типа помятого компакт-диска. Позже, ночуя у него дома в Москве, я узнал, что он действительно хранит кипу в коробочках из-под дисков, и по утрам долго мучается, разыскивая этот не очень теплый головной убор в своей обширной музыкальной коллекции.

Это был Носик. В холодной забегаловке на канале Грибоедова, где мы отмечали встречу сомнительными напитками из пластиковых стаканчиков, он сказал проникновенный тост. «Через пять лет мы будем пить в залах с колоннами», — сказал он.

Было в этом тосте что-то подозрительно знакомое, почти цветаевское: «Моим стихам, как драгоценным винам, придет черед…». Ну, черед-то придет, да только вдруг ты к тому времени бросишь пить или просто не сможешь уже? К чему тогда драгоценные вина и колонные залы?

Увы, к этой правильной мысли я не прислушался. Может, потому, что тост был сказан практически на том же месте, откуда в прошлом веке успешно метнули бомбу в русское самодержавие. А может, повлияло то, что после тостов мы пошли кататься на кораблике по рекам и каналам Питера. Такие прогулки отлично поддерживают революционное настроение: с воды город видится совсем иначе, чем с улиц, вся его мрачная декартова решетка взламывается на раз. Живая метафора больших перемен с помощью совсем небольших действий — и, видимо, главная тайна крейсера «Аврора».

Следующий раз мы пересеклись с Антоном в Москве, в знаменитом притоне «Журнала.ру» в Калашном переулке. Уже во время поисков этого призрачного переулка стало ясно, что для сдвига башни в столице совершенно не нужно плавать по каналам или встречаться в специальных пидорских садиках.

Карта Москвы похожа на мозг, надежно захваченный пришельцами; однако пришелец-новичок, решивший прогуляться по центру, даже с картой легко заблудится в первые же полчаса. Если в Питере ты четко знаешь, что свернуть четыре раза налево — это все равно что никуда не ходить, то в Москве две улицы, начинающиеся как параллельные прямые, очень незаметно расходятся в противоположные концы города, и Лобачевский хихикает в гробу. Случайно выскочить на красивую площадь так же легко, как вляпаться в помойку — зато пидоров встретишь и там, и там.

К подъезду главного московского интернет-притона я добрался уже затемно, в компании двух хорошо упитанных крыс — и кажется, был готов ко всему. Однако внутри мне довелось испытать сразу несколько шоков развиртуализации.

Первым делом я отправился в туалет. Двигаясь в подсказанном направлении по темному коридору, я наткнулся на крупного мрачного человека. «Леха!» — сказал я и протянул руку. Человек что-то буркнул в ответ и протянул мне клочок бумаги. «Наверное, плохо у них тут с бумагой с сортире», — подумал я. Но то, что дал мне крупный человек, было мелковато и жестковато. Войдя в ярко освещенный санузел, я разглядел подарок: визитку Темы Лебедева.

Остальные корифеи Рунета отличались от своих виртуальных образов еще сильней. Саша Гагин был похож на испанского актера Сержи Лопеса из французского фильма «Порнографическая связь». Зато Норвежский Лесной оказался копией Иисуса Христа в натуральную величину. Когда он начинал что-то нести, окружающие сионисты говорили: «Лесной, а сделай-ка руки вот так…» — и он успокаивался.

Женю Горного я узнал сразу. Но не успел порадоваться такому совпадению виртуала и реала, как Горный тут же проявил способности, о которых я и не подозревал в Сети. Лукаво предложив «покушать яишенки», он умудрился заставить меня вымыть целую гору грязной посуды под надписью «Протравлено от тараканов».

Впрочем, на мою реальную физиономию тоже реагировали странно. Узнав, кто я такой, Настик Грызунова истерически засмеялась и куда-то убежала. До сих пор не знаю, что с ней тогда случилось.

Во всем этом бардаке серьезными людьми казались только двое. Золотозубый Андрей Левкин, похожий на бандита в завязке, тихо сидел за компом в самой дальней комнате и делал Полит.ру, как бы давая понять, что все эти детские тусовки с бухлом ему глубоко по барабану. Да еще время от времени где-то на заднем плане мелькал хозяин притона Дима Ицкович. Его как будто вытащили из анекдота про дворника с лицом Карла Маркса. Было заметно, что Ицковичу тоже нет смысла сбривать бороду, умище все равно девать некуда. Но судьба поступила с ним злее, чем с дворником: ему выпало приглядывать за сумасшедшим домом.