Алекс Шталь - Ваше дело
– А я думаю, что такие группы очень даже полезны.
Видя, что Андрей хочет мне возразить, я жестом остановил его и продолжил:
– Они, как проявитель, как индикатор, как шкала для измерения ценностей, которыми живёт человек. Ведь если, допустим, ты познакомился с девушкой, а она таскается на концерты вот таких, как ты сказал – «чмонстров», то не знаю, как в твоих, а в моих глазах она сразу попадает в категорию «музыкальных бомжей». Вот пусть она на своей любимой помойке и питается отбросами, а иногда, вообще – полупереваренными продуктами тридцатилетней давности, выдаваемыми за только что, в слезах и муках рождённые шедевры! И это касается не только музыки. Знаешь, если где-то маршируют фашисты, то это, на мой взгляд, всего лишь клеймение послушной скотины происходит, а не внушение правильных или неправильных взглядов. И если где-то молодёжь визжит и скачет под псевдомузыку, то это, как мне кажется, просто так громко работает тот самый индикатор, про который я говорил. И, посмотрев на шкалу этого индикатора, ты вряд ли станешь встречаться с этой девицей, у которой всего-то слов для описания своих восторгов… ну, сам знаешь! Я уж, извини, эти слова, пожалуй, даже перечислять не буду.
Зато Андрей перечислил. Заставив меня ещё раз от души посмеяться.
– Клёво! Супер! Полный писетц! Мы так зажигали, что я чуть не сдохла! Он как даст по басам, у меня, аж, матка в кеды провалилась! Офигительно! Лёха как раз вовремя меня пощупал! Это – писетц! А пиво было голимое…
– Да, ты знаешь, – сказал я, успокаиваясь, – очень, похоже! А где ты такого нахватался?
– Господи, да у нас в школе после каждого «культпохода» этих «оторви да брось» только такое и можно было услышать! Выучишь, поневоле. – И немного подумав, добавил:
– Мы, если честно, с сестрой иногда в шутку перебрасываемся такими фразочками. Но, чтобы так говорить всегда!..
– А скажи мне… И, поверь, я не ради любопытства тебя спрашиваю. Вы, извиняюсь, не слишком увлеклись с сестрой, э…
– Я понял…
– Нет, подожди! Я имел в виду не то, что, как тебе кажется, ты понял. Я хотел сказать, вот что. Все эти ваши отношения не могли как-то отразиться на ваших отношениях с друзьями? Может, ваши общие знакомые, наблюдая за вами, догадывались?.. Ну, ведь людям очень трудно скрыть свои чувства, а когда они неосторожно проявляются, то…
– Нет, что вы! Внешне, если так можно выразиться, наши отношения никак не проявлялись. Ну, разве что, мы с Людой перестали говорить друг другу всякие несерьёзные гадости, которыми так любят направо и налево разбрасываться дети, да и не только дети, по моим наблюдениям. Я, например, по словам мамы – редкостная язва. – Сказав это, Андрей довольно ехидно улыбнулся. – А тут всё это как-то само собой прошло. Ну а что касается друзей, то с ними были другие трудности.
– Если тебе не сложно, поясни, пожалуйста.
– Да, конечно! Дело в том, что друзья, сверстники и даже некоторые наши знакомые, которые были старше нас с Людой, постепенно в наших глазах стали выглядеть…
Андрей задумался, подыскивая сравнение.
– Ну, наверное, – как дети, что ли! – неуверенно сказал он.
Он поморщился, сравнение его явно не устроило.
– Нет, даже не как дети, а, скорее, – как глупые дети.
Он, наконец, подобрал нужное слово, и теперь на его лице появилась грустная улыбка, означавшая, как я понял, одновременно и сочувствие, по поводу непроходимой глупости своих знакомых, и осознание своей невозможности помочь им стать взрослее, или хотя бы избавиться от инфантильности.
– Вы не представляете, какую чушь они несли! – говорил Андрей, и по его интонациям чувствовалось, что он сгорает от стыда за своих друзей.
– Особенно, когда… – он засмеялся, вспоминая что-то смешное из своей школьной жизни, потом махнул рукой, дескать, раз уж начал, то надо продолжать и, покраснев, как человек, которому придётся сейчас сказать что-то неприличное, сказал:
– Они все очень любили рассуждать о своей независимости. Их постоянно всё раздражало! Абсолютно всё, что говорили взрослые! Это только что до меня дошло! Дошло, что всё, о чём они говорили, можно было свести к одной фразе! – «Когда я стану большим, я им всем покажу»! – Вы представляете!
– Очень даже хорошо представляю. И даже более того, я сам всё это наблюдал, когда был в твоём возрасте. Именно в твоём возрасте, а не когда мне было шестнадцать или семнадцать лет. Я ведь, Андрюша, в отличие от тебя, взрослел немного медленнее.
И к тому же, я был в семье единственным ребёнком! А вы с сестрой могли, да что там, могли, вы и были, и остаётесь друг для друга поддержкой.
Я вспомнил, какими смешными казались мне мои друзья, разглагольствовавшие о том, что вот взрослым столько всего можно, а нам, бедолагам, остаётся только безропотно подчиняться этим тиранам.
– И что, в ваше время подростки тоже боролись за свою независимость?
– А ты думал! Да ведь самое ужасное, что они так и не выросли, эти борцы за независимость! Они теперь рассуждают о независимости государств и автономных округов. Скоро, наверное, договорятся до того, что область от центра не должна зависеть и наоборот.
Андрей, явно никогда не думавший, что всё так плохо, спросил с нескрываемой надеждой в голосе:
– Да что же они, не понимают, что это вообще невозможно?!
– Поди ты, объясни этим остолопам, что такое понятие, как независимость, – чистая абстракция! Что, живя среди людей, никто, ни при каких обстоятельствах не может оставаться независимым от окружающих! Даже самый распоследний бомж! А уж когда целые народы «бьются» за какую-то независимость, то остаётся только их спросить, что они называют этим словом?
Я некоторое время помолчал, давая возможность «переварить» сказанное мной.
– И если они смогут сформулировать ответ, я боюсь, вдруг окажется, что под независимостью они понимают предоставленную им возможность не реагировать на критику, на справедливые замечания и мудрые советы тех, кто уже прошёл через стадию заблуждений относительно понимания этого скользкого слова – «независимость».
Андрей слушал с интересом. По нему не было заметно, что у него появились ко мне какие либо вопросы, которые я предпочитаю сразу же освещать, чтобы у собеседника не оставалось ощущения недосказанности.
– Что понимают люди под словом «независимость», я, кстати, до сих пор толком так и не выяснил, – продолжал я. – Ну, разве что, так у них называется неудовлетворённая потребность делать что-то, что им запрещали взрослые. Ты ведь только что справедливо заметил, что твои сверстники казались вам с Людой какими-то глупыми детьми, в то время как у вас процесс взросления резко ускорился из-за того, что вы благополучно проскочили этот ужасный возраст, даже не успев его заметить.
Что-то из сказанного мной, как мне показалось, мой собеседник мог неправильно понять. Проведя быстрый анализ своих слов, я нашёл ошибку и тут же постарался её исправить.
– Надеюсь, ты понимаешь, что, сказав «ужасный возраст», я не имел в виду какой-то определённый возраст, который вы, не заметив, проскочили. Нет. И я вовсе не считаю так называемый подростковый период ужасным возрастом! Я имел в виду тот период в жизни почти любого человека, когда гормональные изменения, происходящие в его организме, заставляют его обратить внимание на отношение окружающих к нему, как к неразумному дитятке, хотя сам он чувствует себя полноценным членом общества, с правом не только голоса, но и с правом пользоваться всеми этими правами и свободами. На каком основании, – спрашивает он сам себя и окружающих его «надсмотрщиков», – «На каком основании они почти круглосуточно дискриминируют его?! Если так, по их мнению, выглядит воспитание, – продолжает рассуждать он, – то какова цель такого воспитания? Унизить? Да вроде нет! Говорят ведь, что только из любви к нему они подвергают его таким пыткам. Вырастить из него обозлённого на весь мир кусачего щенка?» – ну, и так далее… – постарался я как можно быстрее закончить свою мысль, чувствуя, что сейчас меня «понесёт» в другие темы, а та, которую поднял, так и останется открытой. – Ты знаешь, я сейчас подумал, что вам с сестрой, в общем-то, трудно было понять тех, кого вы стали со временем рассматривать как глупых и инфантильных. А в дальнейшем, когда вам придётся столкнуться с повзрослевшими «детишками», вас, почти наверняка, ожидают тяжелейшие разочарования в людях вообще! Ты об этом не задумывался?
– Мы об этом знали, – совершенно спокойно сказал Андрей. – Понимаете, вам приходится прямо сейчас, если так можно выразиться, сгоряча, делать какие-то выводы, представлять, как бы вы относились к миру, который не примет вас, хотя вы не сделали ничего такого, чтобы к вам так относились. Ничего, чтобы он вас отверг. А мы с этим живём уже… четыре?.. Да, уже четыре года! Для нас окружающие нас люди, это точно такие же люди, как и для вас, но!.. Но скажите честно, все ли ваши знакомые разделяют ваши мысли? Ваш подход к той или другой проблеме? Ведь, скорее всего – нет! Я прав?
