Максим Кисловский - Адвокат шайтана. сборник новелл
Когда Павел Королёв принял это уголовное дело к своему производству, он тоже спускался в этот подвал. Для дополнительного осмотра и фотосъёмки. Действительно, запах смерти, мёртвой человеческой плоти был здесь. Нет, это не было обычной трупной вонью, пропитавшей стены морга. Это было ощущение внутреннее, мозговое. Позднее, спустя некоторое время, Павла посетила догадка, что источником излучения страха были не сами человеческие останки, находившиеся в этом подвальчике, а едва заметный запах формалина, который использовался для нейтрализации их гниения.
Антон Фёдоров — сексуально помешанный на убийствах влюблённых пар тип, а затем и пытавшийся заморозить свою мать — на первом же допросе признался во всех своих зверствах, как это свойственно большинству маньяков. Показания он давал подробные и последовательные, и в смысле организации работы с ним следователям и оперативникам было легко устанавливать все факты по этому делу. Но вот мотивы этих деяний оставались загадочными. Вроде бы с психикой у Антона было всё в порядке — память хорошая, на вопросы реагировал адекватно, эмоционально был уравновешен, даже слишком. Некоторые сомнения в его психическом здоровье, конечно же, были. Что-то указывало на нетипичность его поведения. Например, он был излишне вежлив, лакейски услужлив, часто и без повода улыбался. На допросах Антон Фёдоров неустанно старался льстить Павлу Королёву. Причём лесть его была вязкой, липкой и вычурной. Сидеть на расстоянии вытянутой руки с этим сгустком мерзости и чертовщины было противно чуть ли не до рвотной реакции.
Судебно-психиатрическая экспертиза пришла к заключению, что Антон Фёдоров вменяем, несмотря на целый букет психиатрических условностей. Чего только у него не обнаружили — вуайеризм, бисексуализм, сексуальную психопатию, астению, невроз навязчивых состояний и прочие выдумки старика Фрейда.
Когда Павел ещё только учился на юриста и судебная психиатрия была для него одним из учебных предметов, он где-то читал, что некоторые умники от уголовного права в своих научных публикациях давно добиваются включения в Уголовный кодекс статьи о так называемой ограниченной вменяемости. Согласно их взглядам, психические аномалии, не достигшие уровня стойкого психоза, а значит, не исключающие вменяемости, тем не менее влияют на сознание и волю преступника, поэтому помимо наказания такому ненормальному должно быть назначено ещё и лечение. Именно такими психическими отклонениями страдал Антон.
Сейчас страна ждала нового Уголовного кодекса. В некоторых законодательных проектах была статья об ограниченной вменяемости. И ведь какой-нибудь мученик науки диссертацию на эту тему уже настрочил, потратив целые годы жизни, подорвав здоровье, чтобы однажды спросить себя — зачем?
— Ну ладно, с жертвами твоей сексуальной агрессии всё понятно, — Павел вспомнил на одном из допросов Антона, что как-то в суете забыл для себя выяснить непонятный эпизод этого дела, — лично для меня понятно, кто ты. Сатанинский выблядок, которого ещё в своё время нужно было прикончить абортом. А мать-то свою зачем хотел заморозить?
Действительно, этот вопрос во время следствия почему-то никого не заинтересовал. Всё внимание уделялось выяснению подробностей совершённых убийств.
— Видите ли, уважаемый Павел Сергеевич, — нисколько не оскорбившись высказыванием в свой адрес, отвечал Антон, — моя мамочка случайно обнаружила в подвальчике… Вы понимаете, о чём я говорю? — Антон хихикнул и протёр свои очки, — и мне пришлось рассказать ей о своих опытах. К сожалению, она отреагировала на это взрывом эмоций. У неё началась истерика. Настоящая женская истерика. А вы, наверное, знаете, что истерику можно остановить только резкими действиями. Такими действиями, которые ломают механизм самовзвинчивания эмоций. Например, хлёсткой пощёчиной, холодной водой в лицо… Но это ей не помогло. Мне пришлось вытащить её на мороз. Жаль, конечно, что она обморозилась, — без малейшего сочувствия добавил он.
Раздался непрерывный, раздражающий звонок внутренней связи. Просмотр воспоминаний неожиданно оборвался. Перед глазами Павла опять возникла привычная обстановка кабинета. В руке дымился сигаретный фильтр. Павел взял трубку.
— Паша, зайди ко мне, — бодрым голосом позвал его к себе прокурор.
В кабинете прокурора горела только настольная лампа, освещавшая помещение не более чем на треть. Тёмно-коричневая мебель, мягкий свет, плотные зелёные шторы создавали ощущение респектабельного уюта. Казалось, за письменным столом сидит профессор, а то и академик, тихо копающийся в чужих и собственных заблуждениях.
— Давай выпьем, — с ходу предложил прокурор.
Павел кивнул и сел за стол. Прокурор достал из холодильника бутылку "Столичной" и бутерброды с красной икрой.
— Ну, за долгожданное окончание следствия! — торжественно произнёс прокурор, чокаясь с Павлом.
По настроению прокурора было ясно, что он доволен работой Павла. Если и будут какие-то замечания, то несущественные. Это значило, что через неделю, максимум через две, дело будет направлено в суд.
— Пролистал я дело, — пережёвывая бутерброд, сказал прокурор, — думаю, нормально. Когда собираешься обвинительное заключение писать?
— Наверно, завтра начну, — ответил Павел, — постановление допечатаю и сяду за "обвиниловку".
— Какое постановление?
— Отсекающее.
— Отсекающее? — удивился прокурор.
— Да так, чистая формальность, — потянувшись за бутербродом, сказал Павел, — был там эпизод у этого злодея, когда он собирался ещё одну сладкую парочку укокошить, но в последний момент отказался.
— А где это по делу проходит, может, я чего упустил?
— Да нигде не проходит. Вы дневник его читали?
— Ну да, читал, — кивнул прокурор, — и что там?
— Короче, ситуация была такая…
Павел понял, что прокурор не знает, о каком случае идёт речь, и даже повеселел от этого. Павлу не с кем было поделиться о том, что ему стало известно из дневника Антона, а прокурор был подходящим слушателем. Выдержав паузу в несколько секунд, обдумывая, с чего начать, Павел поведал прокурору:
— Когда Фёдоров ещё учился в университете, он приметил одну преподавательницу английского языка и студента. Как я понял из дневника, в университете ходили разговоры, что между "англичанкой" и этим студентом был любовный роман, но это они ото всех скрывали. Никто, конечно, точно не знал — так ли это, но выдумки и сплетни множились, как поганки после дождя. Будто бы их по вечерам где-то вместе видели, якобы по утрам в университет вместе шли, а кому-то они даже в пустой аудитории померещились — обнимались, целовались и всё такое. И вот из-за этих баек они и стали клиентами "нашего" Антона. Он начал слежку за ними. Усердствовал долго — месяца два, а то и три. Всё выглядывал и высматривал, где же эти любовники встречаются. Наконец, он сделал вывод, что их сексконтакты происходят в университетских аудиториях после окончания лекций и семинаров. Остаются там под видом занятий английским языком, а сами… Обоснованный вывод, между прочим. У этого студента нельзя — квартировал у местной старушки. А "англичанка" с родителями жила — тоже неудобно. Антон продумал план нападения, отход с места преступления, алиби на случай его допросов. Выбрал день, дождался, когда опустеет университет, подкрался незамеченным к аудитории. Встал у дверей, прислушался. И что вы думаете? Облом!
Прокурор застыл в немом изумлении. Он хотел что-то сказать или спросить, но у него ничего не получилось. Павел продолжил:
— Оказывается, "англичанка" рассказывает своему "любовнику", студенту этому то есть, правила употребления герундия…
— Чего-чего? — промычал прокурор.
— Герундий — это одна из неличных форм глагола в английском языке. Такая же ерунда есть и в немецком, латинском языках. Соответствующей формы в русском языке не существует, — блеснул своими познаниями в лингвистике Павел.
— К чёрту подробности, — не проявляя интереса к языкознанию, отмахнулся прокурор, — дальше-то что?
— Так ведь вся соль в этом, — обиделся Павел, — это был обычный урок английского языка!
— Значит, между ними ничего не было? — разочарованно спросил прокурор.
— Получается, так, — подвёл итог Павел.
Павел хотел было рассказать про то, как Антон после провала своего замысла сокрушался на страницах своего дневника. Наступила депрессия, нервное истощение, пришлось пропустить несколько занятий в университете.
— Да, — задумчиво произнёс прокурор, — получается, в действиях Фёдорова был добровольный отказ от совершения преступления. Факт.
— Об этом я и собираюсь писать в своём постановлении. На всякий случай. Вдруг в суде обнаружат, что имело место приготовление к этому преступлению, а юридическая оценка на следствии дана не была.
