Декстер Мастерс - Несчастный случай

— Уж не знаю, чего им пришло в голову изобрести бомбу! А сейчас им, по-моему, просто не нравится, что военные забрали все в свои руки. Уж тут, кроме бомб, ничего не жди. А разве они могли говорить об этом раньше? В военное время не очень-то разговоришься.

Грузовик проходит мимо стоянки туристских фургонов-прицепов. Тут их, должно быть, сотни две; они кое-как составлены в ряды, все чистенькие, лакированные, готовые заблестеть в лучах солнца, которое вот-вот увенчает пик Тручас. Кое-где перед фургонами разбиты крохотные палисаднички и сложены кучками складные и обыкновенные стулья, под окошками обтекаемой формы прибиты самодельные ящики с цветами, на веревках висит развешанное еще с вечера белье. За стоянкой фургонов дорога разветвляется, главная ветка идет прямо в центр города, кварталах в трех-четырех уже виднеется белая стена больницы. Боковая дорога уходит налево, на юг, к массиву зданий из цементных блоков и стоянке грузовиков. Водитель выпрямляется и крепче сжимает руль для разворота.

— Возьми хоть тех ребят, что погибли от несчастного случая. Это произошло где-то здесь, но армия уж позаботится, чтобы все было шито-крыто. Я бы уж постарался разнюхать, в чем дело, если б не знал, что такое армия.

В караульной будке три солдата приходят наконец к выводу, что никаких убитых нет, иначе им, конечно, это было бы известно.

— Даже если они теперь умрут, — говорит Картежник, — это совсем не то, что погибнуть во время несчастного случая. Но похоже, тут не только несчастный случай — тут, наверное, происходит что-то еще, недаром то и дело приезжают доктора.

— Те, как видно, ничего толком не знают, — говорит Фонарь. — Если б были убитые — зачем столько докторов?

Но им слишком мало известно, чтобы долго поддерживать этот разговор; никто из троих не знает пострадавших — мало ли всяких лиц мелькает перед ними в машинах, и один только Бутерброд видел их в санитарном автобусе. Но и эта скудная пища уже пережевана и переварена. Фонарю не терпится вернуться к прежнему спору.

— Вот ты сам признаешь, что беречься нужно, а потом говоришь, что берегись не берегись — ничего не поможет. Откуда же ты знаешь, поможет это или не поможет? Вот тут-то и надо спрашивать, коли хочешь получить хоть мало-мальски толковый ответ. Ну, скажем, твой приятель — берегся он или нет? — обращается он к Бутерброду. — Ты что-нибудь об этом знаешь или можешь только гадать?

— Вот уж не скажу, берегся он или нет.

Показывается солнце, утренний ветерок колышет деревья, слышны птичьи голоса, а в караульной будке все продолжается беседа, хотя временами ее приходится прерывать.

Подъехали пятеро молодых людей в старом военном автобусе.

— Ну и гремел же гром нынче утром, — говорит Фонарь.

Один из сидящих в автобусе слабо улыбается, как старой остроте.

— А дождя не было.

Солдат смотрит вслед автобусу, въезжающему в город. Сзади к нему прицеплена двухколесная железная повозка. Солдаты знают, что в этой повозке какие-то измерительные приборы. Они уже сотни раз видели и эту повозку, и другие в таком же роде, и слышали тысячи взрывов в промежутках между прибытием и отъездом таких повозок.

Ученые, возвращающиеся из города, обычно молчаливы. По их глазам не прочтешь, что они там измеряли, и они словно туги на ухо. Через полчаса или около того, когда приборы откроют и прочтут их показания, будут получены какие-то ответы, возникнут новые вопросы и пойдет много разговоров. Сегодня днем собраний не будет; вечером начнется работа в механическом цехе; завтра опять будут слышны взрывы.

У развилки, там, где свернула машина с мороженым мясом, автобус тоже заворачивает, потом замедляет ход и возвращается на главную дорогу. Он медленно движется по городу, минует больницу и сворачивает налево, к Технической зоне.

К караульной будке подъезжает доктор Бригл.

— Бригл, — бросает он Бутерброду.

— Джэкоб Бригл, — говорит Бутерброд, сверяясь с бумагой, которую держит в руке. Он по-прежнему в перчатках, а на перчатках по-прежнему крошки хлеба.

— Да, Джэкоб Бригл.

— Доктор медицины.

— Да, доктор медицины, — усталым голосом подтверждает Бригл.

— Скажите, значит они не погибли от этого несчастного случая?

Водитель и два других солдата оборачиваются и смотрят на Бутерброда, доктор тоже взглядывает на него внимательнее. Доктор вытягивает шею, засовывает палец под воротничок и снова бросает взгляд на солдата.

— Это что, всегда так полагается опрашивать при въезде в эти проклятые ворота?

— Можно ехать? — спрашивает шофер.

Все три солдата молча кивают.

— Нет, никто не погиб, — говорит доктор тем же усталым голосом Машина движется вперед.

Первый автобус из Санта-Фе, переваливаясь, вползает на край плато. Этот можно не останавливать — солдат, ведущий машину, уже проверил пропуска штатских служащих, которых он везет. Но все-таки, не доезжая ворот, автобус останавливается, шофер опускает стекло и высовывает голову:

— Там, позади, я видел пуму.

Несколько пассажиров подтверждают это кивками. Один показывает руками — вот такая, мол, большая.

— Прямо тут, у подъема. Вы не видели?

Солдаты опять переглядываются.

— Ну так берегитесь! — кричит им шофер. Он ухмыляется, машет рукой и переносит все внимание на автобус, который медленно трогается и ползет вперед.

В автобусе человек пятьдесят — это техники, плотники, конторщики, рабочие бензоколонок и другие служащие. Девушка с телеграфа сидит на заднем сиденье и, проезжая мимо, смотрит в окно на солдат. Скоро приедет еще несколько сот служащих в автобусах, которые уже выехали или собираются выезжать из Санта-Фе. Еще больше народу прибудет в собственных машинах. Некоторые приедут из Эспаньолы, испанского городишки, лежащего на северо-западе. Несколько человек — это главным образом слуги, испанцы и индейцы — приедут с ранчо и из пуэбло, лежащих между горой и рекой, а некоторые придут пешком по древним тропам. И вот уж ярко светит солнце. Все предметы вокруг приобретают четкие очертания.

Где-то за три-четыре квартала проехал грузовик с повозкой; скрежет переводимых скоростей донесся до больницы, журчащим эхом отдался в ее стенах и слабо зажужжал в оконных стеклах. Звук этот проник в приоткрытое окно Луиса Саксла, которое выходило на пруд, и сдернул со спящего верхнюю пелену сна. Луис смутно уловил мягкий шелест легковой машины и негромкое дребезжание повозки — в иное время он вряд ли расслышал бы каждый из этих звуков отдельно. Вчерашнее снотворное еще туманило мозг, и он не мог разобрать, две ли машины прошли одна за другой или та же самая проехала мимо дважды. Легкое беспокойство от неуверенности — такой, в сущности, пустяк — явилось шагом от сна к пробуждению. Но, сделав этот шаг, он словно еще на миг задержался на пороге и глядел назад или вбок — так иногда человек, вместо того чтобы идти куда надо, засматривается на что-то в противоположной стороне — быть может, на бегущего мальчишку, на двух увлеченных беседой подростков или на проходящие машины — и хоть это нисколько не мешает ему идти дальше, не стоит на пути, но все же отвлекает внимание, если оно не всецело поглощено другим. Сознавая, что лежит в палате, на постели, и, самое главное, сознавая, что попал в какие-то особые обстоятельства, на которых еще через минуту надо будет сосредоточить все мысли, Луис медлил, нарочно отодвигая эту минуту, грозившую увести его от ночных теней раньше, чем они растают сами, чем начнется простая пантомима, именуемая пробуждением…

— Слыхал про Айвса Кольмана?

…и только.

Они шли по улице, ведущей к школе. Мимо проехала машина доктора Кольмана; машина была старая и дребезжала на ходу.

— Ты слышал, что сказал Айвсу отец?

Очевидно, речь шла о чем-то очень важном, так как его приятель даже забежал вперед, чтобы лучше видеть, как отнесется к этому Луис. Так он и шел, пятясь назад, ожидая, пока тот ответит. От возбуждения он казался моложе своих лет. Он был всего на год младше Луиса и почти одного с ним роста, но сейчас, когда он, сгорая от нетерпения, неуклюже подпрыгивал на ходу, ему можно было дать не четырнадцать, а десять или одиннаддать лет.

— Нет, а что? — спросил Луис.

— Ха, вот тебе раз, он не слышал! Нет, ты в самом деле не знаешь?!

— Ничего я не знаю.

— Отец будто бы сказал Айвсу: выбирай, мол, одно из двух.

— Что выбирать?

— Да разве ты не слыхал? Мне еще вчера рассказывали.

— Ну, говори же, что? О чем ты толкуешь?

— Колледж или машину, — торжествующе выпалил мальчик, вприпрыжку пятясь назад. — Айвс может поступить в колледж или получить машину — на выбор. Так ему сказал отец. Выбирай, мол, или то, или это. Неужели ты не слышал?

— Так прямо и сказал? — Луис изумленно уставился на приятеля. — Ты чего-то путаешь. Откуда ты это взял?

— И ничего я не путаю. Он так и сказал. И все про это знают, кроме тебя. Он так сказал, уж это верно. Здорово, правда? А что бы ты на его месте выбрал?