Тереза Тур - Выбрать свободное небо
…Так, о чем это он вещает в камеру? Что он вообще тут забыл? Ах, да! Это же интервью, и он жизнерадостно рассказывает о своих свершениях и работах… Какой бред! Как это все жалко. И, по большому счету, никому не нужно.
Глава двадцать первая
— Я не понимаю тебя, — говорила между тем прекрасному сценаристу Терезе Ивановне Тур ее мама, Анна Яковлевна. — Не понимаю — и все!
Они смотрели интервью замечательного актера, начинающего режиссера и просто красавца Владимира Зубова. Тереза записала интервью на диск и теперь пересматривала, уже не в первый раз.
— Чего же ты не понимаешь, мама? — Тереза выключила звук.
— Зачем ты так поступила?
— С ним? — дочь кивнула в сторону телевизора, где Владимир открывал рот и ослепительно улыбался.
— И с ним тоже. Но, главным образом, с собой.
— Мама! — Тереза коснулась материнской руки. — Мама!! Посмотри на него!
Она перемотала запись и включила еще раз, практически с начала.
— Молодым актером? — прекрасные глаза блеснули, безукоризненные черты лица тронула улыбка. — Вы знаете, на сегодняшний момент, мне это льстит…
Тереза нажала на паузу.
— Что ты видишь? — настойчиво спросила она у матери.
Та пожала плечами:
— Не самого плохого человека. Которого ты, как я понимаю, обидела.
— Допустим. А что еще? — дочь требовательно всматривалась в ее глаза.
— Красивого, — недоумевая, к чему все это, добавила Анна Яковлевна. — Умного. Успешного.
— Почему вы все этого не видите? Он же не настоящий!
— Как это? — даже растерялась Анна Яковлевна.
— Он — актер! Сочетание своих ролей и имиджа, необходимого для продвижения проектов. Не больше!
— А весной?
— Весной ему была близка роль влюбленного. Влюбленного страстно и безнадежно. В недоступную женщину. Ему это было ново, интересно. А то, что он был убедителен в этой роли, — так это его профессия!
— Похоже, — печально покачала головой мать, — ты все-таки тронулась умом.
— Нет, мама… Я просто оттолкнула его раньше, чем перестала его интересовать. Почему ты качаешь головой?
— Боюсь, ты вписала реального человека в один из своих сценариев. Определила его поступки, мотивы. Возможно, в своей книжке ты бы не ошиблась. Ты там хозяйка, и все поступают так, как нужно тебе. Но это жизнь. Реальная. Настоящая. И я очень боюсь, что ты ошиблась.
— А может я просто-напросто просчитала, что будет дальше?
— Ты теперь мнишь себя Сивиллой? Предсказательницей будущего? Которая не ошибается и все знает наперед?
— Ну, подумай сама! Это же логично.
— Да что ты! — Анна Яковлевна всплеснула руками.
— Мам, мы с ним оба — холодные, замкнутые люди, которые заинтересовали друг друга из-за тех ощущений, которых раньше не испытывали. Его привлекли недоступность и короткое слово «Нет».
Я же была потрясена, с каким пылом он меня добивался. На тот период времени ему была интересна женщина, с которой можно еще и поговорить Меня — мужчина, который умеет заботиться. Так что получается, меня привлекло тепло, исходившее от него, а его — холод…
— Ты как сценарий проговариваешь… Красиво! — саркастически заметила Анна Яковлевна. — Напиши, получится превосходно. Вся страна будет рыдать… От сочувствия и восторга.
— Мама, он привлек меня от безысходности — больше ничего!
— И ты искренне в этот веришь? Тереза, опомнись! Люди не схемы твоего сценария. Не тщательно расписанная — как ты это называешь, — раскадровка твоей книги. Они больше, много больше!
— Возможно, ты и права, — дочь на секунду задумалась, — хотя, нет. Ты, безусловно, права. Но мне ближе мои схемы, мои сценарии, особенно в свете последних событий. И я не хочу никого рядом. Мне все еще душно с людьми.
— Значит, ты решила остаться одна?
— Да. По крайней мере, сейчас. Мама, я до сих пор, с самой больницы не могу общаться с людьми. Не могу, не хочу и не буду. Мне плохо с ними. Я могу терпеть чье-то общество, потому что не хочу обижать. Меня же хорошо воспитали… Но любой человек рядом — не обижайся, мама, — это слишком тяжело… Может быть, мне просто надо побыть одной? Опять уехать на дачу, где я просидела все лето. Писать себе книжки…
— Возможно… — прошептала мать. — Но это неправильно.
— Неправильно — да. Жестоко по отношению к Владимиру — допустим. Но пока я могу только так.
— Тереза, посмотри на меня. Я всю жизнь одна! Я слишком гордая, слишком честная, слишком сильная. Слишком правильная… И ты думаешь, это принесло мне счастье?
— Кстати говоря, а почему ты одна? Раз уж у нас пошел откровенный разговор. Может быть, расскажешь мне, наконец, кто мой отец?
— Тереза!
— Нет, правда, интересно, что у вас произошло?
— Ничего не произошло, кроме заурядности. Он был значительно старше. Занимал пост. Был давно женат… И была встреча. Вспышка страсти. Мы ведь не думали ни о себе, ни о ком другом. Мы любили… У нас была весна. Лето. Маленькая толика осени, — Анна Яковлевна вытерла слезы и замолчала.
Молчала и Тереза, начавшая вдруг понимать маму лучше. Маму, которая постоянно была на работе. Маму, которая раньше представлялась ей неприступной… Ее резкость. Ее колкость. Ее боль. И ее такая сильная, такая несчастная любовь, изломавшая всю жизнь…
— И что потом? — осмелилась спросить дочь.
— Потом? — Анна Яковлевна посмотрела на нее недоумевающе. — Потом я очнулась и спросила себя: «Зачем?» Мне девятнадцать лет. Я в положении. В отчаянии. Он женат, и все слишком неправильно…
— И что ты сделала?
— Да то же, что и ты! Я ушла от него и сделала это так, чтобы он сам меня отпустил. Глупость…
— Беременную? — живо заинтересовалась дочь.
— Да кто же ему об этом рассказал!
— Вот оно как… А дальше?
— Дальше… у него случился инфаркт. Никто не успел ничего сделать…
— И ты осталась одна?
— Осталась. Я не встретила никого лучше, чем он…
Мама ушла. Тереза осталась, одна со своими мыслями, как она и жаждала. Мысли. Тексты. Воспоминания. И отсутствие людей вокруг.
Был уже поздний вечер. Новая квартира. Пустота, в которой так покойно и уютно. Одиночество, которое лечило Терезу тем, что ей больше нечего и некого было терять… Одиночество, в котором не было любви, а следовательно, и боли.
Ей на самом деле было хорошо. Все, включая детей, оставили ее в покое. Все признали за ней такое право: побыть одной. Все, кроме ее матери.
И что за человек! Своими разговорами Анне Яковлевне удалось вывести Терезу из того тщательного лелеемого состояния, когда ничего не беспокоит, никто не нужен и ни на что нет нужды реагировать.
Тереза послонялась по пустой квартире. У Якова были очередные соревнования в Германии, в Берлине. Иван вопреки традиции полетел вместе с ним. Скорее всего, для того, чтобы не оставаться вдвоем с матерью, чье состояние пугало…
Может быть, действительно выйти к людям, посмотреть вокруг? Увидеть и принять тот факт, что вокруг живут: улыбаются, смеются, плачут? Ругаются, целуются… обвиняют и прощают… И все это не для того, чтобы заполнить черными буквами белые-белые листы бумаги, а просто так…
Тереза накинула куртку и вышла на улицу. После развода она сменила дом. Тот, на Васильевском острове, отошел к бывшему супругу. Она с облегчением восприняла материнское решение и с благодарностью тот факт, что с Александром можно теперь было общаться только через адвокатов — ни в коем случае не лицом к лицу. Другую квартиру, однокомнатную, возле собора, пришлось продать. Там жили воспоминания, от которых Тереза старалась избавиться.
Новая большая квартира находилась на улице Чайковского, в желтом симпатичном доме с башенкой. Жизнь понемногу налаживалась, выстраивалась. Сценарии и книги, популярность. Дети в десятом классе. Репетиторы для них. Все было, в сущности, неплохо, если бы не мама со своими душещипательными разговорами…
Тереза шла по направлению к Таврическому саду, решив прогуляться перед сном. Город окутали осенние сумерки, влажные, белесые, наполненные водой, словно глаза слезами. Стало промозгло. Тереза уже пожалела, что не осталась дома под уютным одеялом. Она повернула было обратно, но тут услышала его голос:
— Прошу вас!
Владимир открыл дверь ресторанчика перед какой-то очередной пассией, та вышла на улицу. Тереза сделала шаг назад, в туман. Потом еще и еще. Но не ушла, а стала с напряжением разглядывать мужчину и женщину, пытаясь понять для себя что-то важное.
Девочка была молоденькой и хорошенькой. Она не смущалась, не хихикала, а что-то негромко говорила ему, и у Владимира взгляд становился мягким, нежным…
— Ну, вот и славно, — сказала себе Тереза, когда пара ушла в другую сторону. — И нечего за него переживать. Все, как я и предсказывала. Все я сделала правильно. Глупо было бы поверить ему…
