Зэди Смит - О красоте
Говард заметил ее у бассейна - она склонилась рядом с Эрскайном, и оба говорили с Леви, который держался за бетонный край сильными, морщинистыми от воды руками. Они смеялись. Говард почувствовал печаль. Кики не выманивала у него подробностей измены, и это удивляло его. Он восхищался умением жены держать свои чувства в узде, но понять ее он не мог. Сам бы Говард не успокоился, пока бы не выведал имя, не уяснил черты лица, не вник в хронику прикосновений. В половом отношении он всегда был страшно ревнив. Когда он встретил Кики, она дружила исключительно с мужчинами, вокруг нее их было море (так, во всяком случае, казалось Говарду), и чуть ли не все - бывшие любовники. Даже сейчас, тридцать лет спустя, от одного упоминания о них Говарда начинало трясти. Он сделал так, чтобы их пути с этими мужчинами не пересекались. Злыми шутками, угрозами и холодностью он распугал их всех, хотя Кики всегда говорила (и Говард всегда ей верил), что любовь она узнала, только познакомившись с ним.
Говард накрыл свой стакан ладонью, отказываясь от вина, которое предлагала ему Моник.
- Как дела, Моник? Вы не видели Зору?
- Зору?
- Да, Зору.
- Нет, давно не видела.
- Все хорошо? Вина и прочего хватает?
- Еще как хватает. Даже слишком.
Через пару минут, у дверей кухни, Говард увидел свою неизящную дочь - она стояла как вкопанная рядом с троицей студентов-философов, и он поспешил к ней, чтобы ввести ее в их круг. По крайней мере, это было ему по силам. Отец и дочь прильнули друг к другу: в Говарде бродил алкоголь, и ему хотелось сказать ей что-нибудь теплое, но Зоре было не до того. Она внимала философской беседе.
- Этот белый подавал большие надежды.
- Да уж, метил он высоко.
- На кафедре его чуть ли не на руках носили. В двадцать два, что ли, года…
- Может, это-то его и погубило.
- Да-да, наверняка.
- Ему предложили место на Родосе, но он отказался.
- Но сейчас-то он преподает?
- Да нет. Ни в одном колледже он не значится. Я слышал, у него ребенок, так что кто его разберет. Кажется, он сейчас в Детройте.
- У себя на родине… Еще один талантливый, но неприспособленный ребенок.
- Никакой системы в голове.
- Абсолютно.
Это была типичная Schadenfreude[[16]], но Зора слушала, развесив уши. У нее были странные представления о людях из университетской среды - их способность к сплетням или корысти казалась ей чем-то из ряда вон выходящим. В отношении них она проявляла редкостную наивность. Например, совершенно не замечала, что философ номер два поглощен изучением ее бюста, небрежно выставленного нынче вечером напоказ в хлипкой цыганской кофточке. В общем, когда раздался звонок, Говард послал открывать Зору, и именно Зора открыла дверь Кипсам. Кто перед ней, она догадалась не сразу. На пороге возник высокий черный мужчина около шестидесяти лет, властного вида и пучеглазый, как мопс. Справа стоял его сын, еще более высокий и такой же величавый, а слева - его возмутительно красивая дочь. Прежде чем открыть рот, Зора считала глазами все что можно: странная на мужчине одежда - викторианский жилет, платок в нагрудном кармане. Еще один испепеляющий взгляд на дочь, и мгновенное (обоюдное) признание ее внешнего превосходства. Троица клином потянулась за Зорой, бормотавшей, что можно раздеться и выпить и что сейчас подойдут родители, которые оба куда- то пропали. Говард исчез без следа.
- Черт, он только что был здесь. Отошел, наверное. Да где же он, черт побери?
Этот недуг Зора унаследовала от отца: оказавшись в компании религиозных людей, она начинала жестоко чертыхаться. Гости терпеливо стояли вокруг, наблюдая протуберанцы Зориной паники. Мимо проходила Моник, и Зора кинулась к ней, но ее поднос был пуст, а Говарда она не видела с тех пор, как он искал Зору (на выяснение этого обстоятельства ушло несколько долгих, томительных минут).
- Леви в бассейне, Джером наверху, - сообщила Моник, угрюмо пытаясь разрядить обстановку. - Он сказал, что не спустится.
Эту справку она выдала зря.
- Знакомьтесь, Виктория, - сказал мистер Кипе со сдержанным достоинством человека, не теряющего самообладания в нелепых ситуациях. - И Майкл. С твоим братом - старшим братом - они уже знакомы.
Его тринидадский бас-профундо легко заскользил по морю стыда, устремляясь к новым горизонтам.
- Да, уже знакомы, - подтвердила Зора, ни простодушно, ни всерьез, а как-то неопределенно между.
- Вы дружили в Лондоне, подружитесь и тут, - заключил мистер Кипе и нетерпеливо скользнул взглядом поверх ее головы, словно выискивая снимающую его камеру. - Однако я должен поприветствовать твоих родителей. А то получится, что меня вроде как в деревянном коне сюда провезли. Между тем, я просто гость и никаких сомнительных даров при себе не имею. По крайней мере, сегодня.
Он рассмеялся смехом политика, никак не повлиявшим на выражение его глаз.
- Да-да, - сказала Зора, мягко смеясь в ответ и так же, как мистер Кипе, бесплодно вглядываясь в глубь дома. - Я просто не знаю, где… А вы… вы все сюда переехали?
- Кроме меня, - ответил Майкл. - Я тут на отдыхе. Во вторник возвращаюсь в Лондон. Работа, ничего не поделаешь.
- Очень жаль, - вежливо сказала Зора, ни капли не разочарованная. Он был великолепен, но абсолютно несексуален. Внезапно она вспомнила того парня в парке. И почему приличные мальчики вроде Майкла не могут выглядеть, как он?
- А ты учишься в Веллингтоне? - спросил Майкл без особенного любопытства. Зора посмотрела ему в глаза, такие же, как у нее, маленькие и тусклые из-за очков.
- Ну да. Отец ведь там преподает, так что это, наверное, закономерно. Я собираюсь специализироваться на истории искусств.
- О, я с этого начинал, - сказал Монти. - В 1965 году я был куратором первой американской выставки в Нью-Йорке, посвященной карибской примитивной живописи. На сегодняшний день у меня самая обширная коллекция гаитянского искусства за пределами этого злополучного острова.
- Ого, и вся ваша - вот здорово.
Мистер Кипе догадывался, что его персона обладает комическим потенциалом, и всегда держал ухо востро, стремясь задушить насмешку в зародыше. Он рассказал о коллекции без задней мысли и не мог допустить, чтобы из-за нее его задним числом осмеяли. Сделав паузу, он произнес:
- Я рад, что имею возможность поддержать черное искусство.
Его дочь закатила глаза.
- Да уж, действительно, радость жить в доме с Бароном Субботой* в каждом углу.
Впервые Виктория что-то сказала. Зору поразил ее голос - он был громким, низким, решительным, как у ее отца, и абсолютно не вязался с ее кокетливой внешностью.
- Виктория читает французских философов, - сухо пояснил мистер Кипе и стал презрительно перечислять властителей дум самой Зоры.
* Барон Суббота (Барон Самди) - в религии вуду дух смерти и загробного мира. Изображается в виде скелета в черном фраке и цилиндре.
- А… да… понятно, - мямлила, слушая его, Зора. Она выпила лишний бокал вина. Обычно этого было достаточно, чтобы она начала кивать собеседнику прежде, чем он выскажет свою мысль, и говорить тоном уставшего от жизни европейского буржуа, которого уже в девятнадцать лет ничем не удивишь.
- Боюсь, поэтому-то она и ненавидит искусство самым бездарным образом. Но в Кембридже этому горю, надеюсь, помогут.
- Пап!
- А пока она кое-чему поучится здесь - должно быть, какие-то лекции у вас будут общие.
Девушки взглянули друг на друга без особого восторга по этому поводу.
- Я не ненавижу искусство, я ненавижу твое искусство, - заявила Виктория. Отец ласково потрепал ее по плечу, которым она дернула, как строптивый подросток.
- Ну а наш дом мало похож на музей, - сказала Зора, оглядывая пустые стены и гадая, почему она говорит именно о том, чего не хотела касаться. - Наша семья предпочитает концептуальное искусство. Вкусы у нас экстремальные, поэтому большая часть нашей коллекции немыслима в домашней обстановке. Папа - сторонник теории потрошения, он считает, что искусство должно выворачивать тебя наизнанку.
Последствия этого заявления не успели обрушится на Зору. На плечи ей легли две руки.
- Мама! - Зора обрадовалась матери, как никогда прежде.
- Развлекаешь гостей? - Кики сделала приглашающий жест своей пухлой рукой в блестящих браслетах. - Вы Монти? Кажется, ваша жена говорила мне, что теперь вы сэр Монти.
Плавность, с которой Кики включилась в беседу, произвела впечатление на дочь. Все-таки презираемые Зорой традиционные светские добродетели Веллингтона - уклончивость, умение сглаживать острые углы, лживая любезность и расчетливая речь - кое-что значили. В пять минут все пальто висели, все гости держали по бокалу и вели небрежный разговор.
- Карлин не с вами, мистер Кипе? - спросила Кики.
- Мам, я пойду… Извините, приятно было познакомиться, - сказала Зора, неопределенно ткнув пальцем в комнату и тут же устремившись туда.
- Значит, она не пришла? - снова спросила Кики, удивляясь, почему это ее так расстроило.
