Марта Кетро - Жизнь в мелкий цветочек
МП создан для текста, соответственно ничего не делает попусту: не общается, а собирает материал, не глазеет, а впитывает впечатления, не живёт, а накапливает опыт. И он не просто ездит, а путешествует по стране. Владимир Березин как-то нашел, что вообще русские писатели чрезвычайно любят путешествовать, но МП — чего-то особенно, у него в попе шило, а в голове — полная уверенность, что в Москве людей нет, а все они на натуре. Да, за МКАДом жизни не существует, но народ — весь там.
Вообще, любой МП равнодушно внимает профессору, но записывает каждое слово старушки, слесаря и гастарбайтера. А уж поймает аутентичную деревенскую бабку — всё, полный молескин словечек (многие давно описаны Далем, это не то).
МП уважает Мастеров — тех взрослых писателей, которые однажды похвалили его тексты: называет по имени-отчеству и всегда является на похороны, когда мэтру приходит пора дать дорогу молодым.
Других коллег МП вежливо презирает.
Чётко знает свою линейку в литературе: «Чехов-Булгаков-Я», «Бунин-Набоков-Я» или «Я и Достоевский». Почему так коротко? А больше нет никого, в литературе-то.
У МП полно мнений по всякому вопросу. Сам-то он считает, что у него полно мыслей, но на самом деле мысль у него одна — «написать об этом», а то, что слетает с языка, это Взвешенное Мнение. Разбудите его ночью и спросите, как обустроить Россию, сварить сталь 15ХСНД, принять роды и в чём смысл жизни, — он ответит. Не факт, что правильно, но идеи у него точно будут.
В быту? МП всегда сначала надевает брюки, а потом рубашку, носки в последнюю очередь. Это очень лёгкий способ его узнать — если писака бегает без штанов, но в носках, всё, не более чем жалкий журналист. Писатель до последнего останется босым (не знаю, почему, от Толстого разве, но замечено). Поэтому смотрите на пятки, коли грязные — оно.
Хотите увидеть человека, который действительно спрашивает после секса: «О чём ты сейчас думаешь?» — возьмите в постель МП. Обязательно спросит — либо ему это нужно для текста, либо в самом деле искренне интересуется, о чём вообще можно думать, если не формулировать впечатления от произошедшего.
Как подружиться? Если вам зачем-то нужно обольстить МП, прочтите его книгу, похвалите и возьмите автограф. Думаете, слишком просто? А вы заметили пункт «прочтите»? Ой не сахарок.
Как разговаривать? Аккуратно. У вас есть три гайки с бинтом.
Кидаем первую: назовите его писателем. Он может равнодушно кивнуть, поскромничать в духе «я только учусь» или взвизгнуть, что писатель это Толстой, а он литератор, автор, графоман, букашка какая-то.
Вторая гайка: «ваше творчество». Потренируйтесь перед зеркалом произносить эти слова, не подкрепляя интонацией и мимикой. Не ваше Творчество, не ваше «творциство», а просто — ваше творчество. Приготовьте носовой платок, скажите и поглядите, что будет. Может быть много гневных слюней, может — часовая лекция о его Творчестве, но в любом случае равнодушным не останется, а вы многое поймёте.
Третья гайка — «вдохновение». Тут просто, либо МП пишет под диктовку Бога, либо отрицает как явление, а верит только в работу.
По результатам исследований стройте беседу. МП, кстати, сочтёт вас простецом, ничего не знающим о настоящих писателях, но это и есть верный способ ему понравиться.
Главное, что нужно знать: МП — куколка писателя. Прочитав вышеизложенное, вы, верно, думаете, что это какое-то пафосное ничтожество. Не исключено. Но ровно настолько же не исключено, что МП раскуклится и вылупится — сильным и крылатым. Вы, конечно, сумеете поверить в это только лет через двадцать, но сейчас просто держите в уме — оно растёт, растёт и вырастает. Это как дети, знаете ли. Если рожать полусидя, отчётливо видно, откуда оно вылезает, и потом немножко трудно относиться к этому человеку серьёзно. А придётся.
Ну так если вы видели первые почеркушки, потом, конечно, очень тяжело поверить, что вот это бывшее «оно» может стать — писатель. А оно может.
Так что не забывайте брать автографы, будете деткам хвастаться.
Бывает музыка, после которой понимаешь — для того, о чём только и стоит говорить, слова не годятся. Картинки не годятся тоже.
От некоторых гениальных книг руки опускаются — вот так нужно писать, а если не можешь, не берись.
Нет, я всё учитываю. Каждая тварь славит Господа, как умеет, и нельзя отказываться от этого права (и обязанности) лишь потому, что кто-то может лучше.
В конце концов, мне известен ровно один человек, который не пишет ни одного лишнего слова. В жизни он, кажется, довольно нервен и подвижен, но текст его, как лавина, никогда не уклоняется со своего пути. Может год промолчать, может написать два стихотворения — он оставляет только необходимые слова.
Все другие-прочие наговаривают, намусоривают себе комфортную реальность, чтобы не визжать от ужаса каждый раз, когда случайно опомнятся — «я маленький и смертный».
Вот и мне не хватает мужества быть точной.
Думаю иной раз, когда же мы устанем формировать Мнение по каждому вопросу, высказывать Отношение, обозначать Позицию. Ну а как промолчать, если события обоймой, то несправедливость какая, то праздник; только по свежему покойнику отписались, а тут взрывают. Завтра, глядишь, созреет скандал или сплетня. И быстрей, быстрей проговаривать: ничего не хранить внутри, ничему не дать прорасти в себе — увидел-записал-щёлкнул-выложил-забыл.
Нет покоя просвещенному человеку, не спит в нём жирный бонвиван с лоснящимися губами, жаждущий пристроить язык ко всякой складочке мира. Скорей переметить все столбы, накричать во все колодцы: «Я умней, Я не согласен, Я оценил, Я уверен, Я!» От возбуждения аж трясёт — но для приличия посчитаем это «ощущением пульса времени». Ведь это и есть «жить», правда? Всё видеть, всё называть, как Адам, на всё реагировать. Чем больше меня и моего отклика, тем я живей и, может быть, бессмертней.
Отчего же так гадко, отчего наступает самоотравление — собой, когда любое слово — лишнее? Казалось мне, мудрость говорящего в том, чтобы поточней сформулировать, а сейчас думаю — чтобы заткнуться. Честность сжимается до звука, потом до дрожи, а потом и до молчания.
Жаль только, что молчания этого — на минуту.
… и Семь Кошачьих Вероломств
Вероломство первое. Нассать рядом с ботинками. Внутрь — это смерть, а рядом можно. А уж куда оно потекло, это нас не касается, все претензии к неровному полу.
Вероломство второе. Нассать на штору. Шторы большииие, снимать, стирать, гладить, сушить, вешать дооолго, за это время можно цветы обожрать.
Вероломство третье. Нассать на обои. Что угодно можно отмыть, но обои так просто не переклеят.
Вероломство четвёртое. Нассать в труднодоступном месте. Простенько и со вкусом.
Вероломство пятое. Сгрызть штекеры, какие найдёшь: аудио, компьютерные, телефонные. Пустячок, а менять хлопотно.
Вероломство шестое. Уронить со стола что плохо лежит. Виноваты те, кто на край кладет.
Вероломство седьмое, самое страшное. Обидеться, когда накажут, не жрать три дня.
Коту исполнилось одиннадцать лет. В последнее время я редко про него писала. Дело в том, что зимой по наитию купила ему лечебный корм, и кот перестал блевать после еды и писать по углам, растолстел и залоснился. Мне тогда стало очень стыдно: животинка не просто гадил, а подавал сигналы, что плохо ему, а я не понимала, списывала на какие-то человеческие глупости. Лечить надо было, а не байки про котика-подлеца травить.
Потом-то чего о нём было говорить, раз не гадил.
К сожалению, Гамлет хочет в книжку не меньше русских писателей, потому что некоторое время назад снова начал пакостить. Уступая шантажу, пишу:
Каждый раз, когда у нас происходит пик супружеского взаимопонимания, кот демонстративно делает лужу в коридоре. Поэтому кто-то, может, сразу после идёт курить, а я — за тазиком и тряпкой.
Дима подходит полюбопытствовать и неожиданно умиляется:
— Надо же, какую большую лужу он сегодня сделал! Сколько же терпел-то?
— Видимо, аккурат с прошлого раза. Котик как бы говорит нам, что мы должны делать это чаще! А то он лопнет.
Надеюсь, в этот-то раз я правильно поняла его сигналы.
Утро у меня начинается с предвкушения. Открываю глаза с чувством, будто нечто прекрасное меня сегодня ждёт… ах, да.
Тут надо коротко отступить: я решила развлечься диетой. В ней только сырые овощи и нежирный творожок, а из всех радостей жизни — ежедневное яичко.
И утром я встаю и варю его. Охлаждаю, быстро чищу и быстро-быстро тащу в комнату. Потом надо забраться под одеяло, укрыться с головой и съесть яйцо совсем уж быстро-быстро-быстро. Потому что в это время сверху по мне скачет кот, пытаясь отнять добычу. Яйца он любит до утраты человеческого облика — почти как я. Обычно я с ним делюсь, но не в такие дни, когда других наслаждений не остаётся, — мне и самой мало. Можно, конечно, сварить отдельное яичко, но целого ему много, и есть риск, что я потеряю разум, доем за ним остаток и вывалюсь из режима.
