Михаил Гиголашвили - Захват Московии
— А вот такой — полковник Майсурадзе, Гурам Ильич, начальник 3-го отделения.
— Май-су? Дзе? — удивился я. — Япон?
— Япон?.. — Слоняра выкатил на меня глаза. — Нет, он грузинец. Как Сталин. Знаете Сталина? Грузия?
— Конечно, Сталина знаю… Фашизм победил… Джорджия?… Георгиен?
Как же Сталина не знать, если русский язык учишь?.. И про Георгиен в прошлом году целую неделю по CNN танки и взрывы показывали, какие-то тощие солдатики унитазами ложки-плошки выносили откуда-то.
— Недавно там что-то… Это что, как Чечениен?
Слоняра поправил на голове вязаную шапочку:
— Да не дай бог!.. Нет, грузинцы сами по себе, а мы — сами по себе… Они маленькое государство обидели, а мы вступились… Южная Осетия, слышали?
— Да, слышал… По ZDF… Очень маленькое…
— Ничего. Маленькое, да удаленькое… Авось как-нибудь…
— А, ну да… Авось да небось… Мой профессор в Германии всегда сказал, что коммунисты сперва делали, а потом думают, — не утерпел я, о чем тут же пожалел, но Антоша неожиданно согласился:
— Это он на сто процентов прав. Постоянно в какую-нибудь фигню влезаем, а как вылезти потом — неизвестно. Так уже с Афганом и Чечней было.
— Да, фигушки-фигня.
Я был рад, что слоняра дружественно косится на меня лошадиным глазом. Чтобы смазать и умягчить ситуацию, я решил прочесть стишки, которые мы писали на лабораторных:
— Вот, мы писали… Прочесть?..
— Давай, чтоб не скучно стоять.
— «Авось, Небось да Как-Нибудь решили в гости заглянуть, выпили, съели, поспали, ушли, платить-заплатить позабыли башли…»
Слоняра одобрительно кивнул:
— Один к одному.
— Вот еще: «Халтура и лень — главная хрень, что нас кособочит и мордой вниз волочит…»
— Ха-ха… Это кто ж такое пишет?
— Мы на семинаре.
Постояли еще немного. Я чувствовал себя шатко, хоть и знал, что никакой вины за мной нет. Ну, регистрация… Ну, штраф… Дал бы этому, с серьгой — и всё… А теперь что делать Фреде?..
Я с детства был застенчив и труслив, как и многие мои товарищи, — например, в бойскаутском лагере в лесу неделю не ходил в мобильный туалет, потому что боялся пчел, роящихся у дыры, а пойти куда-нибудь в кусты — стеснялся. Живот вздулся, окаменел, я не мог спать, есть, ходить, пока не приехала мама и, узнав о моей очень большой нужде, не потащила меня к туалету, выгнав оттуда всех пчел и пообещав отгонять их, пока я буду внутри… Сейчас я чувствовал себя так же неприятно. Думая о том, что меня ожидает («человек разберётся»), я вспомнил странное имя, сказанное Антошей.
— А почему… откуда этот Мансур-дза тут, в Москве?
Слоняра усмехнулся, пуская кольца дыма (курил он почему-то дамские длинно-тонкие сигаретки), ответил вопросом:
— А почему все они сюда бегут, как у себя напакостят?.. Кого откуда взашей не погонят — к нам бегут.
— Зашей? Что зашей?
Антоша пробежался рукой по рации, по поясу, по карманам и объяснил, что уже лет двадцать назад, когда в Грузии начались всякие заварушки, этот полковник себе тут местечко присмотрел — пусть, мол, там друг друга режут, там правосудие не нужно, там бардак и анархия, лучше я тут посижу, послужу. Ну, и перевелся сюда, чин чинарём… правда, на чин ниже, но теперь уже опять полковник… Умный мужик, уважают его ребята, ушлый…
Ушлый — который ушёл?
— А куда он ушёл?
— Он? Никуда не ушёл. Наоборот, пришел. Куда ему уходить? Назад ему нельзя, там сейчас, говорят, другие порядки… Ему и здесь хорошо. Вот, дом уже купил под Москвой… Всё как у людей…
— Но вы говорите «ушлый». Это же тот, кто ушёл? — не унимался я, хотя нервы винтились всё сильнее. А когда глаза упирались в дубинку на поясе кожаного бетонника, то изнутри начинала бодаться слепая паника.
Слонище рассмеялся:
— Нет, не так. «Ушлый» говорят, если человек битый, умелый, хитрый… дотошный, дошлый…
— Дошлый — это который дошёл? Дойти до, доехать до? — Я совсем сник под струёй слов, но слоняра вдруг принял почтительный вид, а мне шепнул:
— Тсс, милиция… Быстро добрались, больших пробок еще нет…
Подъехал милицейский пикап. Из него громадным пузом вперед начал выгружаться милиционер. Вылез, встал на ноги, покачнулся. Живот двойным пластом нависал над поясом. Милиционер тучно колыхнулся и пошел, с трудом передвигая ноги в стоптанных кроссовках с выпирающими вразброд пальцами. Одет в форму, но китель расстёгнут (не мог быть застёгнут), узел галстука распущен и едва виден из-под тройного подбородка, нисползавшего сизобритыми мясными слоями на грудь.
«Вот мордохаря!.. Ряшкорожа!.. Жабоморда!» — начал я невольно находить новые слова.
— Капитан… — Отдышавшись после пяти шагов, он приложил пухлую лапу к фуражке. — Жирновский!
— Чей? — не понял я.
— Я — капитан Жирновский! Зачем, гражданин, нарушаете?
— Я не гражданин, я товарищ! И тамбовский медведь мне друг! — вспомнил я присказку.
Но капитан проигнорировал это замечание:
— До выяснений вы пока что гражданин. Если б не нарушали, нас бы не вызывали.
— Я не знаю, что я рушил… регистратура… печать… зигель[10]… штемпель…
— Да уж что-нибудь нарушили… В чем дело, Антоша? — Капитан перевел рачьи глаза на охранника, угодливо дышавшего рядом.
Антоша вытащил из-за кожаной пазухи поочередно фотоаппарат, кассеты, диктофон:
— Вот, снимал, выведывал что-то, вынюхивал… Немец, но по-русски чешет круто. Вот его паспорт! — а я успел предупредить (как Вы учили):
— Паспорт германский. Немецкий. Бундес. Дейтчланд. Джормени.
Одни пухлые пальцы спрятали мои вещи в карманы, другие пухлые пальцы начали листать паспорт:
— Так… Это что?.. Батюшки! Кения?..
— Да, на сафари, — поспешил я ответить, чувствуя себя без паспорта деморализованным.
— Хм… Денег, наверно, немерено стоит туда поехать? — Капитан уставился на меня, а я осекся, вспомнив Вашу заповедь: «всегда прибедняться — студент, сирота, в Германии ни денег, ни имущества нет и не было» — и ответил:
— Да, в ресторане… официант…
— Это что, практика, что ли, типа?
— Да, практика типа.
— А это — Австралия… Что, и в Австралии тоже работал?
— Нет, заграничный семестр. Все студенты… один семестр… быть там, где язык, — заторопился я, не успевая слепить фразу.
— Ясненько… О, Израиль… А там что?.. Работа или практика? — с язвинкой спросил капитан.
— Там боже мой рождался-родился.
— А, ну да… Туризм, значит… И все полгода туристовали? Регион-то опасный, огнеёмкий… — И он скосился на меня (поворачивать шею не мог, стоял как стоял, только глазами крутил).
Антоша вставил:
— Он в бюро всё фотковал, на диктофон писал. Выслеживает чего-то. Может, экстремал какой?
Капитан усмехнулся, похлопывая моим паспортом по своей голубой от сала ладони:
— Чего у нас выслеживать, окстись!.. — и я с тревогой увидел, как паспорт исчез во внутреннем кармане мятого кителя. — Разберёмся… Сам-то как, Антош? — спросил капитан, пытаясь оглядеться (брюхо поворачивалось за телом, как чужое полушарие, живущее собственной жизнью).
— Да так… Стоим пока тут… до лучших времён…
— Доживём ли, Антоша?.. Худшие чтоб не наступили!.. — Похлопывая себя по карманам, капитан зашевелился и сделал рукой вертящий знак в сторону машины — «заводи мотор!» — а мне сказал: — Товарищ прошёл к автотранспорту!
Я не понял:
— Какой товарищ прошёл?
— Вы. Идите. Прошу.
Антоша нам в спины тихо сказал:
— У него в карманах еще много чего реально есть, я не уточнял, права не имею, потрогал только…
— Уточним, мы на всё право имеем, — сказал капитан на ходу и, доковыляв до задней дверцы, открыл её: — Товарищ сел!
Сам он вгрузился на переднее сиденье, ногами вперед, живот втащен с помощью рук. За рулем угрюмо крючился молодой прыщавый во все щёки милиционер без звёзд на мятых погонах.
— Заводи, сержант Пьянчужников!
Сержант злоственно прошипел в ответ:
— Я Пичужников, товарищ капитан, сколько раз повторять…
— Нет, ты Пьянчужников. Запойников, Похмелицын. Как ты на Дне милиции генералу китель облевал! Как же ты не мистер Блевайло?.. Тяпунец, Пьянец… Вчера, небось, пил бормотуху с Надькой? Засадил ей в подъезде по самые ушки?
Сержант нервно завёл мотор:
— А вот это вас не касается… Ну, пил — право имею в отгул… Куда?
Капитан безмятежно зевнул:
— Вот и воняет в машине, как в хлеву… В отдел, куда еще? Наше дело — людишек свозить на правёж. А там пусть разбираются.
— Может, сразу на Лобовое место? — решил я еще раз попробовать шуткой, но капитан искоса посмотрел через плечо:
— Смотри ты!.. Лобовое… Никто палачествовать не собирается. Мобильник есть?
— Да, есть.
— Дал сюда…
— Сюда никто не дал. Это моя, я принёс…
