Фонтан - Хэй Дэвид Скотт
Дверь распахивается, и оттуда вываливаются два тела. Белый мужчина и цветная женщина. Сцепившиеся друг с другом. Они перекатываются, как ниндзя, затем оба отстраняются, встают на ноги. Белый мужчина бьет женщину в подбородок. Голова у нее откидывается назад. Она, сохраняя спокойствие, размахивается портфелем и лупит мужчину по голове. Тот падает, как мешок с картошкой.
— Вот это челюсть, — говорит Беллио. — Хе.
Мужчина не двигается. Беллио предполагает, что это еще один кандидат в стажеры. Кажется, он не дышит, поэтому Беллио достает из сумки маленькое зеркальце. Проверяет, в отключке мужчина или уже мертв. Зеркальце запотевает, и удовлетворенный Беллио, переступив через тело, направляется к двери, ведущей в студию Росса Робардса.
Молодая чернокожая женщина останавливает Беллио и оглядывает его с ног до головы. Ее торчащие в разные стороны волосы словно сделаны из угольно-черных сырных палочек. Сверкнув серебряным зубом, она говорит:
— Удачи, паренек. Работа моя. Я буду жить вечно. Усек?
И со смехом проносится мимо него, зажав под мышкой портфель.
Беллио присвистывает. Девчонка огонь, тушите свет. Хе.
ꝎБобби Беллио входит в студию и видит, как ему кажется, самого Росса Робардса. По крайней мере, его силуэт. Тот стоит на своих культях в углу и мочится в судно.
— Я Боб.
— Боб?
— Да, сэр.
— Заходи, Боб, — говорит Робардс, хотя Боб уже зашел.
Он проходит в лофт. Раскладушка, кальян. Десяток испачканных дырявых кресел-мешков. Гора пестрых напольных подушек. Пожелтевшие газетные вырезки неизвестно каких времен. Над металлическим рабочим столом болтается связка сухофруктов. Здесь пахнет табачным дымом, металлом, лаком, маслом, травкой, сексом, дохлыми пауками, дешевыми духами, краской и гребаной свободой.
Идеальный запах.
Окна в лофте почти до самого потолка. И почти от самого пола. Штукатурка вокруг них осыпалась. Стекла потрескались и зафиксированы проволочной сеткой. Сырой бетон напоминает Беллио ураганные убежища его детства в Оклахоме.
Боб подходит к окнам. Деревянные рамы крошатся под пальцами. Одно окно разрисовано. На нем намалевано сердце, анатомически правильное, но с двойными желудочками. Как будто близнецы слились друг с другом в утробе, и вот результат. Треснувшее стекло усиливает эффект. Рядом с разрисованным окном потрепанный листок с надписью «Сердечная привязанность». И ценник: «$450 000».
Боб оглядывается на Росса Робардса. На скульпторе грязная льняная рубаха. Волосы падают ему на глаза.
— Это стоимость здания, — поясняет Робардс. Он трет красные глаза и, опираясь на руки, ковыляет к подушкам на полу. — Картина остается в здании. Чтобы заполучить картину, надо приобрести все здание.
Он фыркает и плюхается на груду грязных подушек, словно украденных со съемочной площадки порнофильма «Тысяча и одна арабская ночь». Из-под скомканных простыней торчат татуированные хной руки и стройные ноги. Они принадлежат двум девицам, если Боб правильно сосчитал пальцы, принимая во внимание, что Робардс в данный момент без ног.
Утопающий в подушках скульптор затягивается кальяном и выдыхает сладкий, едкий дым.
Одна из девиц захватывает дым ладонями, подносит к лицу и вдыхает.
— Наколдуй-ка мне ключи от моей машины, стажер, — говорит Робардс и тает, исчезая в небе пустыни.
Наколдуй мне ключи от моей машины.
Боб опасливо роется в куче металлического хлама, высматривая комплект ключей, которыми можно открыть и завести машину. Куча шаткая, непрочная и напоминает мобиль без подвесов. Боб достает из кармана маленький фонарик и освещает помещение. Ничего. Он вытягивает шею и слышит, как она хрустит.
Я еще слишком молод для этого.
Он оглядывает студию. Видит письменный стол и, убрав фонарик, изучает его. Причудливый узор, образованный брызгами краски, следами сварки, кружками вздувшегося шпона на тех местах, где ставили чашки с кофе и бутылки импортного пива, маскирует дешевую столешницу из ДСП. Тонкий слой пыли свидетельствует о многомесячном простое.
Наколдуй мне ключи от моей машины.
Боб берет стопку нераспечатанных конвертов. Он предполагает, что это письма фанатов. Но здесь только счета, окончательные уведомления, послания налоговой службы и дважды переадресованное письмо из колледжа Боба, вероятно насчет его стажировки.
Боб бросает стопку обратно. Оглядывает студию. Видит скульптуру.
Прекрасную скульптуру.
Это автомобиль.
Припаркованный.
Наколдуй мне ключи от моей машины.
Боб открывает банку с краской. Она потрескалась и заплесневела. От нее пахнет кислыми яблоками. Здесь нет ни одной новой вещи. Боб думает, что Робардс, должно быть, украл краски. Он просматривает еще несколько полок и находит старый, забрызганный краской фартук. «ПРИНАДЛЕЖНОСТИ ДЛЯ ТВОРЧЕСТВА». Надо полагать, тут работает одна из тех татуированных девиц.
Наколдуй мне ключи от моей машины.
Формально Боб Беллио живописец, но в первую очередь — художник. Он берет ножницы для резки металла и находит обрезки листовой стали. Тут есть точильный станок. И даже не очень заплесневелый. Металлическая краска. Молоток. Сам он еще не пробовал. Только наблюдал. Наблюдал и, возможно, даже кое-что запомнил.
Боб складывает рядом все необходимые материалы. Расчищает небольшой участок рабочего пространства вне поля зрения Робардса. Навряд ли визг станка достигнет ковра-самолета. Молодой человек берет пару поцарапанных и потрескавшихся защитных очков, найденных им в куче пластиковых контейнеров с затвердевшими остатками остатков того, что некогда, возможно, способствовало созданию чего-то прекрасного. Некогда. В те времена, когда Робардсу еще было не наплевать.
ꝎБоб скребет подбородок, чувствуя, что оцарапывает себе кожу под зернистой, как наждак, щетиной. Ищет стальную вату и без труда находит ее. Затем, медленно и глубоко вздохнув, приступает к работе.
Через несколько мгновений Боб Беллио попадает в нору. В туннель, где время искривляется и становится весьма условным понятием. Один, ну, может, два раза Боб сознательно применяет приемы, которым где-то научился, но в остальном им руководит чистый инстинкт. Чистый поток. Чистая энергия. Он не понимает, в каком месте и времени находится. Земля — это ободранный, покрытый пятнами деревянный стол. Небо над ним — место, куда, точно крошечные ракеты, преодолевшие гравитацию и превратившиеся в кометы, взмывают искры от шлифовального крута. Их тени мельтешат и мреют в этой призрачной зоне его периферического зрения.
ꝎБоб Беллио заканчивает делать ключи от машины. Он смотрит на них, и окружающий мир просачивается обратно, как вода. Теперь и зрение, и слух, и обоняние приветствуют в мире его новое творение, как новорожденного львенка в джунглях.
Боб вытирает лоб, размазывая по лбу песок и сажу. Они никогда уже не смоются. Он откладывает инструменты. До него доносятся стоны и смешки. Он убирает за собой рабочее место, кладет все инструменты и оставшиеся материалы туда, где их нашел, оставляя после себя лишь снежную паутину отпечаток пальцев и следов ног.
ꝎРобардс сидит развалившись: он все еще катается на ковре-самолете, и одна из девиц медленно, сладострастно опускается на него.
Смущенный Боб притих. Но потом он берет осколки разбитого зеркала и просроченные краски. И рисует на зеркале фонтан с минеральной водой, который видел много лет назад во время поездки с родителями. На водопад Тернера в Южной Оклахоме. Они тогда принарядились. Было жарко. Там были высокие облака и подзорная труба, в которую можно было посмотреть за четвертак. Вдали виднелись замки или развалины одного из них. Откуда в Оклахоме замки, он так и не спросил, оставив этот вопрос на откуп своему воображению. Родители восхищались водопадом, а Боба очаровал маленький и далеко не столь великолепный фонтан. Папа разрешил ему сходить туда. Поскольку к водопаду они так и не спустились, Боб потратил карманные деньги на подзорную трубу, обращенную в сторону фонтана. Прижался глазом к окуляру, чтобы получше видеть, и очки у него треснули. Они были очень толстые для такого маленького мальчика. Во всяком случае, ему в течение месяца удавалось скрывать эту катастрофу от отца. Затем Боб получил ремня. Зато все это время он жил в том волшебном мире, который увидел в подзорную трубу. Похожем на мерцающую открытку, на которой была запечатлена мечта.
