Иосиф Гольман - Счастье бывает разным

С этим же курьером эта самая карта и уехала назад.

С семейным гнездом пока тоже не сложилось.

Басаргин наотрез отказался переезжать в квартиру чрезвычайного посла. Катя вообще заподозрила, что Иван так и не простил послу недоверия насчет басаргинского будущего. Именно так: не то, что Катю удержали, а то, что величия Ивана не прочувствовали своевременно.

Катя тоже не хотела жить хоть и в роскошном, но гостиничном номере.

Иван обещал подумать насчет дома. Однако дом, даже при наличии больших денег, все равно не быстрая песня. Да и ездить из загорода на работу Катерине не хотелось.

Зато секс у них был. И не просто был, а — безумный. Иван был круче, чем в молодости. Катя и на первого мужа в этом плане никак не могла пожаловаться. Скорее уж она была инициатором отложить и перенести на потом — очень уставала на службе. Но здесь сложилось все вместе. И страсть. И отложенные на двадцать лет желания. И, конечно, завоевательные наклонности Ивана.

Он же все завоевывает вокруг. А где, как не в сексе, это проявляется ярче всего?

Когда они впервые после разлуки встретились — полдня не вылезали из постели. Сейчас чуть успокоились, но все равно, на той же экономической конференции, где, не сговариваясь, оказались оба, он ей устроил бурную ночь.

Уже утром, встав пораньше, чтобы Басаргин не увидел ее со сна — с Чистовым она об этом как-то не думала, — Катя обнаружила в ванной пустую облатку из-под виагры.

В следующую встречу проследила уже специально. И ужаснулась:

— Иван, что ж ты делаешь? Ты же сердце сорвешь!

Он, спокойно проглотив последнюю пилюлю, спросил в ответ:

— А ты пошла бы за импотента?

— Не знаю, — честно ответила Катя. — Может, и не пошла бы. Но мертвый муж мне тоже не нужен. Я лучше неделю-другую потерплю без отношений.

— Я лучше буду мертвым мужем, чем живым импотентом! — заржал Иван и крепко сжал ее в своих объятиях.

Потом она некоторое время реально ни о чем не думала. Но после душа неприятные мысли вернулись. На эти чудесные ночи он берет в долг у собственной жизни. Нет, Катя не против виагры и иных научных достижений. Жизнь не должна кончаться в сорок или пятьдесят лет. Но если ты любишь своего мужа, то ты не готова получать удовольствие любой ценой. По крайней мере, Катя не готова.

Воскобойникова еще дважды попыталась обсудить эту щекотливую тему.

Ведь если они когда-нибудь съедутся, он убьет себя этими безумными дозами.

Впрочем, жизнь проистекала так, что скорый съезд новоиспеченным супругам пока не грозил. Так что и проблема хоть оставалась острой — Катя в минуты близости теперь думала о его больном сердце, — однако перестала быть чрезвычайной.

Кстати, их отношения пока не были никак оформлены. Катя официально была замужем за Чистовым, благо тот никоим образом не возражал. Басаргин же был женат на Ли Джу, к которой, похоже, стал равнодушен, хотя сам рассказывал, что в свое время влюбился как мальчишка. Но это бывает с завоевателями.

Разводиться с ней, как он сказал, несвоевременно. Так и сказал — «несвоевременно». У него с ее отцом готовится какая-то крупная сделка, связанная с обменом акций, и Ли Джу-старший, хотя знал об их фактическом разрыве, соглашался на нее только в том случае, если его единственная дочь будет официальной женой Басаргина. Это сильно уязвляло Катю. Но не будет же она просить Басаргина узаконить с ней отношения. Да еще не факт, что, если даже попросит, он пойдет ей навстречу. Сказал же — несвоевременно…

Еще он сказал, что впишет в завещание Катю и Майку, которую твердо считал своей дочерью. Катя попыталась объяснить ему, что ей, Воскобойниковой, его завещание без надобности, а у Майки оно вряд ли что-нибудь вызовет, кроме негодования, потому что она искренне считает Басаргина виновником развода родителей, который она переживает почти так же тяжело, как и свой собственный.

А еще Катя скучала по Чистову. Говорят, хорошо с тем прожить жизнь, с кем не скучно. С Чистовым скучно точно не было, но все было — как бы это точнее выразить — предопределено. Чистов был абсолютно предсказуем. Это хорошо, очень хорошо. Однако должна же быть в жизни какая-то загадка.

Вот с Басаргиным загадок — полные руки.

Начиная с того, что каждый раз неизвестно, когда и где они теперь встретятся. А заканчивая — супернеопределенностью в любой области их совместного будущего.

И тоже совсем не скучно.

Но почему-то она постоянно скучает по Чистову.

Я Катюшку давно не видела, много лет уже, а тут встретились. В дверях гастронома. Он, правда, давно уж не гастроном, а супермаркет, но мне так привычнее.

Идет на каблучках, вся ладненькая, в платьице красивом и, видать, дорогом, — никак ей ее сорока пяти не дашь.

Обрадовалась мне, остановилась — точно не из вежливости. Мы всегда друг к другу хорошо относились — может, потому, что все вокруг ею восхищались, а я — жалела.

До сих пор не забуду, как нашла ее, зареванную, в уголке спортзала, за сложенными стопкой матами. Классе в пятом она была. Точно в пятом: первый год после начальной школы. Другая девочка, из нашего же класса, шепнула: «А Воскобойникова в спортзале спряталась и ревет!»

Это была полная неожиданность. Плачущая Воскобойникова — картина представлялась невероятной. Я испугалась очень, подумала — у нее в семье что-то ужасное произошло. Прибежала. Она такая жалкая была.

Всегда причесанная, умытая, как с плаката «Будь готов!». А тут — даже ростом уменьшилась. Потом я уже сообразила, что она всегда пряменькая ходит, как на сцене. Здесь же горе переживалось без зрителей.

— Что случилось, солнышко? — спросила я.

— Ничего, — ответила она, тщетно пытаясь кулачками вытереть слезы.

Я взяла ее, как маленькую, на руки — при моей комплекции это было несложно, да и молодая была. Прижала к груди.

— Успокойся, Катюшка, — сказала я. — Сейчас во всем разберемся. — Мне уже было ясно, что проблема скорее духовная, чем материальная.

Она сначала попыталась вырваться из моих рук, а потом вдруг уткнулась мне в грудь и выплакалась с облегчением.

Я не стала тащить ее из зала. Устроились здесь же, на скамейке.

— Ну, рассказывай.

И она после короткого раздумья рассказала, что ожидала стать первой на районной олимпиаде, а стала второй.

— Не страшно, — сказала я. — На городскую едут все три призера.

Впрочем, мы обе понимали, что дело отнюдь не в олимпиаде. Это просто повод, спусковой крючок. Причина гораздо глубже и неприятнее.

— Со мной никто не дружит, — проговорила она тихо.

— Ну, ты скажешь, — не согласилась я. — Да за тобой полкласса табуном бегает. И плюс еще — из параллельных.

— Мальчишки — да, — шмыгнув носом, согласилась Катюха. — А девочки меня не любят.

— И при этом все хотят с тобой дружить.

— Вроде хотят, но мне кажется, они рады любой моей неприятности.

— Все не так страшно, — вздохнула я. Похоже, мне предстояло обсудить пусть с умным, но еще ребенком совершенно недетскую тему. — И потом, разве не ты заводила во всех классных делах?

— Они меня не любят, — повторила Катя, снова всхлипнув. — Они не настоящие подруги. Подруги должны радоваться, если у меня что-то получается.

— А ты всегда рада успехам соперниц? — осторожно спросила я. — Ну, на своих легкоатлетических соревнованиях, например. Или на танцевальных.

— Но там же спорт, — возразила девочка. — Сами говорите — соревнования.

— Катенька, милая, — улыбнулась я. — Вся наша жизнь — это соревнование.

— И папа мне так же говорит, — еще больше расстроилась она.

— Боюсь, что мы с твоим папой вкладываем в это понятие немножко разный смысл, — мягко сказала я, не отпуская от себя притихшую девочку.

— В чем — разный?

— Папа ведь всегда хочет, чтоб ты была первой?

Это стандартная болезнь всех пап, родивших вместо мальчика девочку. Но об этом я не стала говорить.

— Конечно, — не поняла Катюха. — А разве можно иначе?

— Можно, — ответила я. — Главное — быть не первой, а счастливой. Это не всегда взаимосвязано.

— То есть можно быть последней и счастливой? — не поверила она.

— А почему нет? — Я попыталась вывести девочку за грань привычных стереотипов. — Представь себе, что ты не добежала марафон, сошла с дистанции. Ужас, правда?