Дженни Даунхэм - Пока я жива

Но она не поднимается со стула и не закрывает глаза.

Мимо окна проходит семья. Папа толкает перед собой коляску; девчушка в розовом блестящем плащике крепко держится за мамину руку под дождем. Девочка промокла и, наверно, замерзла, но она знает, что скоро вернется домой, обсохнет и согреется. Выпьет теплое молоко. Посмотрит детскую передачу. Наверно, съест печенье и пораньше отправится спать.

Интересно, как ее зовут? Рози? Эмбер? Мне кажется, в ее имени должен быть цвет. Скарлет?

Я не собиралась этого делать. Даже и не думала. Просто пересекла комнату, подошла к шкафу и открыла дверь. Нечаянно задела вешалки, и они забренчали. В нос мне ударил запах сырой древесины. -Они там? -интересуется Зои.

Дверь изнутри ослепительно белая. Они все перекрасили. Я ковыряю краску, но она не отходит. Она такая яркая, что отражение комнаты дрожит по краям. Каждые несколько лет мы исчезаем.

Зои вздыхает и откидывается на спинку стула: -Тебе не стоило смотреть.

Я закрываю дверь гардероба и возвращаюсь к чайнику.

Заливая кипятком пакетики с чаем, я считаю в уме. Зои на четвертом месяце. Плод развивается девять месяцев. Ребенок родится в мае, как и я. Люблю этот месяц. В мае два праздника. Цветет вишня. Колокольчики. Стригут газоны. Запах свежескошенной молодой травы навевает дремоту.

До мая сто пятьдесят четыре дня. Двадцать три.

Из глубины темного сада к нам подбегает Кэл. -Еще, -требует он, протягивая руку.

Мама открывает стоящую у нее на коленях коробку с фейерверками, заглядывает внутрь, словно выбирая шоколадку, осторожно вынимает петарду и, прежде чем отдать Кэлу, читает, что написано на этикетке. -«Заколдованный сад», -сообщает она ему.

Зажав в руке петарду, Кэл бегом возвращается к папе. Голенища его резиновых сапог шлепают друг об друга. Лунный свет просачивается сквозь крону яблони и брызгами разлетается по траве.

Мы с мамой принесли из кухни стулья и сидим рядышком у задней двери. Холодно. Изо рта идет пар. Настала зима, от земли тянет сыростью, словно жизнь замерзла и все в природе затаилось, чтобы сберечь силы. -Знаешь, как страшно, когда ты уходишь, не сказав никому, куда собралась? -спрашивает мама.

Я фыркаю. Мама и сама большая мастерица исчезать. Она с удивлением смотрит на меня, очевидно недоумевая, чему я смеюсь. -Папа сказал, что вернувшись, ты спала два дня напролет. -Я устала. -Он с ума сходил от страха. -А ты? -И я. -«Волшебный сад»! -объявляет папа.

Неожиданно раздается треск, и в воздухе распускаются огненные цветы, растут, падают и увядают в траве. -Ах, какая красота! -восхищается мама. -Скучища, -кричит в ответ Кэл, вприпрыжку подбегая к нам.

Мама снова открывает коробку: -Хочешь ракету? Может, она окажется лучше? -Ракета-это здорово! -Кэл ликующе обегает сад и отдает ракету папе. Вместе они втыкают палку в землю. Я думаю о птице, о кролике Кэла. О всех живых существах, умерших в нашем саду; теперь их скелеты теснятся под землей. -Почему ты решила поехать именно на море? -интересуется мама. -Просто захотелось. -А почему на папиной машине?

Я пожимаю плечами: -Вождение было в списке. -Видишь ли, -начинает мама, -ты не можешь все время делать то, что тебе захочется. Нужно думать и о других. О тех, кто тебя любит. -О ком? -О тех, кто тебя любит. -Сейчас рванет, -предупреждает папа. -Зажмите уши, дамы.

Ракета разрывается с оглушительным грохотом, который отдается где-то внутри. Звуковая волна разливается по жилам, пульсирует в мозгу.

Мама никогда не говорила, что любит меня. Ни разу в жизни. И наверно, уже не скажет. Сейчас это вышло бы слишком наигранно, слишком жалостливо. Нам обеим стало бы неловко. Иногда я представляю себе, что происходило между нами, когда я еще лежала, свернувшись, у нее в животе. Но задумываюсь я об этом нечасто.

Мама неловко ерзает на стуле.

- Тесса, ты никого не собираешься убить? - она старается, чтобы ее вопрос прозвучал непринужденно, но, кажется, она и в самом деле беспокоится. - Конечно, нет! -Хорошо. - На ее лице написано неподдельное облегчение. - И что там дальше в твоем списке? Я удивляюсь. -Ты правда хочешь знать? -Правда. -Ладно. Следующей идет слава. Мама испуганно качает головой, но подбежавшего за следующим фейерверком Кэла мои слова развеселили. -Попробуй засунуть в рот как можно больше соломинок для питья, - советует он. - Мировой рекорд - двести пятьдесят восемь. -Я подумаю об этом, - обещаю я ему. -Или сделай татуировки по всему телу. Будешь пятнистая, как леопард. А еще мы можем прокатить тебя по шоссе на кровати. Мама внимательно смотрит на Кэла. -Каскад из двадцати одного заряда, - говорит она. Мы считаем выстрелы. Петарды взрываются с мягким шипением, разлетаются гроздьями звезд и медленно опадают. Интересно, станет ли к утру трава зеленовато-желтой, багряной и цвета морской волны? Утоляя Кэлову жажду деятельности, за петардой следует комета. Папа поджигает фитиль, и комета со свистом проносится над крышей, оставляя за собой сверкающий хвост. Мама купила дымовые шашки. Они стоят по три пятьдесят за штуку, и это производит на Кэла сильное впечатление. Он выкрикивает цену папе. - Бессмысленная трата денег, - кричит в ответ папа. Мама пихает его двумя пальцами в бок, и папа смеется с такой нежностью, что она вздрагивает. - Мне продали две по цене одной, - поясняет она мне. - Потому что ты болеешь и у нас ночь фейерверков в декабре. Шашки заволакивают сад зеленым дымом. Не видно ни зги. Кажется, будто вот-вот должны появиться гоблины. Из глубины сада прибегают папа с Кэлом. Они смеются и взахлеб рассказывают: -Ну и дымовуха! - кричит папа. - Как в Бейруте! Мама улыбается и протягивает ему огненное колесо. - Зажгите его. Это мой любимый фейерверк. Папа берет молоток, мама поднимается и, пока папа забивает гвоздь, держит столб забора. Родители смеются. -Не попади мне по пальцам, - говорит мама, толкнув папу локтем. -Еще раз толкнешь - попаду! Кэл садится на мамин стул и открывает пачку бенгальских огней. -Спорим, я прославлюсь раньше тебя, - заявляет он. -А вот и нет. -Я стану самым молодым членом «Магического круга». -Кажется, они сами выбирают, кого принимать. -Они меня непременно примут! У меня талант. А ты что можешь? Даже петь не умеешь. -Эй, - окликает нас папа, - о чем это вы? Мама вздыхает. - Наши дети мечтают прославиться. - Неужели? - Слава - следующий пункт в списке Тессы. У папы на лице написано, что он этого не ожидал. Опустив руку с молотком, он поворачивается ко мне. - Слава? -Ага. -Но как? -Я еще не решила. - Я думал, со списком покончено. - Нет. - После машины и того, что произошло… - Нет, папа, еще не все.

Раньше я считала, что папа может все. Что он всегда меня спасет. Но это не в его силах, ведь он обычный человек. Мама обнимает его, и папа прижимается к ней.

Я смотрю на них во все глаза. Моя мать. Мой отец. Его лицо в тени; свет окрашивает кончики ее волос. Я замираю. Как и сидящий рядом со мной Кэл. - Ого! - шепчет он.

Я и не думала, что будет так больно.

На кухне я ополаскиваю рот над раковиной и сплевываю. Слюна кажется склизкой и так медленно стекает в слив, что я смываю ее водой из-под крана. Раковина холодит кожу.

Я выключаю свет и наблюдаю в окно за своей семьей. Они вместе стоят на лужайке и перебирают оставшиеся фейерверки. Папа по очереди поднимает каждую петарду и освещает фонариком. Наконец они выбирают фейерверк, закрывают коробку и уходят в сад.

Допустим, я умру. И ничего больше не будет. Остальные будут жить, как жили, в своем собственном мире - обниматься, гулять. А я останусь в этой пустоте и буду беззвучно стучаться в разделяющее нас стекло.

Я выхожу на крыльцо, закрываю за собой дверь и сажусь на ступеньки. Шуршат кусты, словно какое-то ночное животное пытается спрятаться от меня, но я не пугаюсь, не двигаюсь с места. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю забор и растущие вдоль него кусты. Ясно вижу улицу за калиткой; свет от фонарей испещряет тротуар, косо падает на чьи-то машины, отражается в слепых окнах соседних домов.

Я чувствую запах лука. Шашлыка. Если бы жизнь сложилась иначе, я бы сейчас тусовалась где-нибудь с Зои. Мы бы ели чипсы. Торчали на углу какой-нибудь улицы, облизывая соленые пальцы, и ждали, что вот-вот начнется веселье. Но я здесь. Уныло и безжизненно сижу на крыльце.

Я слышу Адама, когда он еще не показался. До меня доносится гортанный рев его мотоцикла. Вот он приближается; рокот мотора отдается долгим эхом, и кажется, будто деревья танцуют. Адам останавливается у своей калитки, выключает двигатель и фары. Снова наступает темнота и тишина. Адам расстегивает шлем, вешает его на руль и катит мотоцикл по дорожке.

Вообще-то я верю, что в жизни все происходит случайно. Если бы желания сбывались, мои кости не болели бы так, словно им тесно внутри. Глаза бы не заволакивала пелена, которую ничем не отогнать.

Но когда я смотрю, как Адам идет по дорожке, мне кажется, что выбор есть. Быть может, во вселенной царит хаос, но я могу кое-что изменить.