Андрей Шляхов - Доктор Данилов в госпитале МВД
— Может, все быстро уляжется? — предположил Данилов.
— Куда там! — вздохнул Роман Константинович. — Дай бог, чтобы в будущем году все вернулось на круги своя, если, конечно, еще кто-нибудь не отличится. Вы представляете, какой это прокол? Не новичка на испытательном сроке взяли с поличным, а давно работающего сотрудника! Думаю, что одной проверкой не обойдется. Сначала перетрясут весь госпиталь, выявляя тех, кто консультируется или лечится не по назначению, а потом начнут копать глубже.
— А с мамой вашей что-то серьезное? — спросил Данилов.
— Да нет, не так уж чтобы. Терапию надо откоррегировать, заодно и провериться. В общем-то в седьмой больнице ей то же самое сделают, только у нас условия лучше, в коридоре лежать не придется, и я каждый день рядом. Она четыре года назад полежала в седьмой недельку, да и выписалась под расписку. Ничего так больница, на уровне, но два дня в коридоре пролежать пришлось, пока в палате место не освободилось, а потом соседки попались не самые приятные — маразматическая бабулька, какая-то сектантка и сторонница уринотерапии, которая на глазах у всей палаты разливала свою мочу по бутылочкам и пила ее. Согласитесь, мало приятного.
— Мало.
— А у нас хоть можно рассчитывать на нормальных соседей. Да и отношение другое, как-никак все мы здесь — одна большая семья. Но вот видите, как получилось… Ладно, хватит о личном, давайте о деле. Из кардиореанимации нам переведут больного Осипова, который поступил к ним позавчера с острым инфарктом, но инфаркт не подтвердился. Нонна Тимофеевна с Денисом Кирилловичем сослались на великую перегрузку блока — аж целых семь человек, представляете? — и спихнули его к нам для дообследования, чтобы хотя бы понять, в какое отделение его потом отправить.
— Что тут думать, этому еще в институтах учат: «не знаете, куда класть, — кладите в терапию».
— Скорее всего мы так и сделаем, — согласился начальник отделения. — Понаблюдаем его сутки, покажем еще раз невропатологу, пусть окончательно определяются с корешковым синдромом, да и переведем. Только учтите, Владимир Александрович, что Осипов этот страшный зануда. Как сказал Денис Кириллович — мозгососущая пиявка.
Денис Кириллович не преувеличивал. Осипов, бывший сотрудник Центрального архива внутренних войск, начал «грузить» Данилова с первой же минуты знакомства.
— Я сейчас на пенсии и поэтому занимаюсь несколько другим делом — частной обывательской историей. — Говорил Осипов быстро, точно боясь, что его перебьют или остановят, проглатывая окончания слов. — Выискиваю в архивах разные факты, касающиеся людей, живших когда-то, обычных, ничем не примечательных людей. Хотя нет, что я говорю, обычных людей не бывает, каждый индивидуален и непременно, в чем-то талантлив…
— Да, конечно, каждый человек в чем-то талантлив, — согласился Данилов. — А что вас сейчас беспокоит, Евгений Алексеевич?
— Маленькая пенсия, — пошутил Осипов. — На жизнь кое-как хватает, а на приятные излишества — уже нет. Вот недавно был я в Великом Новгороде и по знакомству порылся в тамошних архивах. Нашелся там дневник купца второй гильдии Анисимова. Купец как купец, ничего примечательного. В дневнике больше про дела писал, то купил, то продал, за это задаток дал…
— Пожалуйста, не разговаривайте. — Данилов прижал к груди пациента головку фонендоскопа и выслушал сначала сердце, а затем легкие. — Спасибо.
— И вдруг попадается мне запись такого свойства, — продолжил Осипов. — Пишет купчина, что когда он был мальцом, то часто баловался, за что ему грозили поркой. Так для того, чтобы порки избежать, он старался отца своего развеселить, потешить. Набрал на чердаке разного хлама, смастерил из него подобие доспехов античного воина…
— Здесь не болит? — поинтересовался Данилов, нажимая на объемистый живот.
— Нет, не болит, щекотно только. Так вот, изображая перед разгневанным отцом олимпийских богов, Анисимов умудрялся не только избежать порки, но и заработать денежку — двугривенный, а то и полтину…
— Ноги у вас не отекают?
— Только если в обуви весь день проходить, — ответил Осипов и снова заговорил о своем: — Получается, что пропал в нем хороший актер! Вот как бывает. Люблю я это занятие — старье ворошить, увлекательное оно и познавательное.
Когда Данилов наконец-то закончил осмотр, Осипов умоляюще посмотрел на него и попросил:
— А нельзя ли меня переложить на другое место?
— А чем вам это не угодило? — ответил вопросом на вопрос Данилов. — Если лежать неудобно, то можно изголовье поднять…
— Мне бы желательно, чтобы с соседом можно было общаться, — пояснил Осипов, косясь на соседа справа, подключенного к аппарату искусственной вентиляции легких.
— К сожалению, это невозможно, — развел руками Данилов. — Да и вообще громкие разговоры в реанимационном отделении не приветствуются.
— Радио нельзя, телефон нельзя, поговорить нельзя, — сварливо заметил пациент. — Что же можно?
— Лежать и думать о хорошем, — улыбнулся Данилов. — Один-два дня можно ведь потерпеть, не так ли?
— Постараюсь, — буркнул пациент. — А вы сами, доктор, историей интересуетесь?
— Интересуюсь, Евгений Алексеевич, но только во внерабочее время, — на слове «внерабочее» Данилов сделал ударение.
Евгений Алексеевич намек понял. Во всяком случае, больше с умными посторонними разговорами не приставал.
День прошел нормально — двух человек Данилов перевел в отделение, одного взял из первой терапии. Вообще-то по госпитальным понятиям пациентов с подозрением на тромбоэмболию легочной артерии полагалось вести в блок кардиореанимации, поскольку это заболевание относится к сердечно-сосудистым и порой его можно спутать с инфарктом. Но до блока из первой терапии было ехать вдвое дальше, а случай был как раз из таких, когда каждая минута могла стать роковой.
Процесс доставки «отяжелевших» пациентов различных отделений в реанимацию был отработан в госпитале идеально — помощь на месте с установкой катетера, кубитального или подключичного, транспортировка в сопровождении врача и медсестры. Данилову еще во время интернатуры приходилось несколько раз сталкиваться с тем, что пациента, которому резко поплохело, просто перекладывали с койки на каталку и везли в реанимацию, не оказав ему никакой помощи, если не считать таковой измерение артериального давления. Реаниматологи говорили об этом на больничных конференциях, главный врач или кто-то из его заместителей орал на палатных или дежурных врачей, те виновато разводили руками и в оправдание говорили одно и то же: «Мы старались доставить больного в реанимацию побыстрее».
Быстрая доставка — дело хорошее, но очень часто лучше прямо на месте сделать пару инъекций или поставить капельницу и после этого везти в реанимацию. В конце концов, существует общее правило, согласно которому экстренная медицинская помощь, в том числе и реанимационное пособие, должна оказываться немедленно, на месте. А то ведь пока в реанимационное отделение или в блок доставишь… Порой процесс срочной транспортировки может занять минут десять. Переложили, повезли до лифта, дождались, вкатили, доехали, выкатили, провезли по переходу между корпусами, снова лифт…
Тромбоэмболия, будь она массивной или нет, всегда чревата сюрпризами — различными осложнениями, а в восемьдесят два года — и подавно. Заглянув в историю болезни — нет ли у деда противопоказаний, например язвенной болезни желудка или двенадцатиперстной кишки, Данилов ввел в подключичный катетер первую, ударную порцию гепарина. Посмотрел на набухшие шейные вены, прощупал нижний край печени и подумал, что правожелудочковая недостаточность, то есть резкое снижение работоспособности правого желудочка, еще доставит сегодня хлопот.
— Лазикс? — спросила-напомнила медсестра.
— Нет, обойдемся пока без диуретиков. — Данилов считал, что медсестра как помощник врача должна не тупо выполнять распоряжения, а понимать, что и почему она делает, — они обвалят давление окончательно и, боюсь, как бы не навсегда. Полечим пока допамином…
Когда Данилов подошел к посту за историей, Наташа ткнула пальцем в верхний правый угол титульного листа, где красным карандашом была написана буква «П».
— Он — платный, Владимир Александрович.
В госпитале могли лечиться не только сотрудники МВД и члены их семей, но и совершенно посторонние люди, заплатившие за свое лечение. Охотников находилось довольно много, одни ложились в госпиталь, чтобы попасть в руки определенных врачей, другим нравились условия. Один день пребывания в стационаре обходился желающим от полутора до двух с половиной тысяч рублей в зависимости от «разряда» палаты — одно-, двух- или трехместной. За операции приходилось доплачивать отдельно, в зависимости от ее сложности, но все равно суммы выходили не запредельные. «Только в Москве сутки пребывания в хорошем многопрофильном стационаре могут стоить дешевле, чем в третьеразрядной гостинице», — шутил начальник госпиталя, и правды в его шутке было очень много.
