Михаил Елизаров - Библиотекарь
И вот, спустя двадцать лет она взялась за книгу Громова, овеянную таким чувственным флером. Она читала, и оживали далекие эпизоды минувшей жизни. Действие Книги проявилось в виде сильнейшего экстаза. Кольцова быстро уловила закономерность прочтения и удовольствия, после чего поделилась открытием с лучшей подругой. Понятно, что через какой-то срок вокруг Кольцовой образовалась читальня, в которую и вошел дядя Максим – Кольцова пожалела спившегося до грузчика интеллигентного человека. Кроме того, дядя Максим внешне походил на ее бывшего возлюбленного.
Кольцова погибла, став жертвой нападения моховских старух, Книга была похищена, и случилось это накануне битвы под Невербино. Читальня приняла участие в сражении, дядя Максим проявил в бою большой героизм. На Совете именно он настоял на том, чтобы все читальни, лишившиеся Книг из-за козней Моховой, получили замену.
Вместо утраченной Книги Радости широнинская читальня благодаря дяде Максиму получила Книгу Памяти и была освобождена от налогов по невербинской льготе. Формально Книга принадлежала дяде Максиму, и вот по праву крови я вроде как унаследовал должность библиотекаря…
– Алексей! Маргарита Тихоновна! – крикнул Денис. – Можно ехать!
– Спасибо, мы сейчас, – отозвалась Маргарита Тихоновна. Она смерила меня внимательным, чуть насмешливым взглядом: – Что ты молчишь, Алеша? Не веришь?
Это не походило на естественное грубоватое панибратство Сухарева или возрастное равноправие Дениса Луциса, приветливо тыкающего ровеснику. Тут таилось нечто другое. Меня настоятельно пытались во что-то посвятить, каждую секунду норовили против моей воли хлопнуть по плечу ритуальным мечом, чтобы судить как своего и по своим правилам. Нужно было оставаться предельно осторожным и косвенно не подставить плечо.
– Сложно сразу ответить, – рассудительно начал я. – Информация такая необычная, и… Но я вам верю, да…
Маргарита Тихоновна вздохнула:
– Соглашаешься только от страха. Боишься, наверное, что сумасшедшая тетка вспылит и ткнет в горло спицей?
На этих словах я покрылся липким, словно мед, потом.
Маргарита Тихоновна продолжала:
– Ты извини, Алеша, мое тыканье, нас все равно пока никто не слышит, мне кажется, так проще, доверительнее… Ты никогда не задумывался, почему апостолы предали Учителя, а затем без страха умерли мученической смертью? Вначале они должны были верить и не смогли, а после Его воскресения они не верили, а знали. Это большая разница. И я тоже не призываю тебя верить мне. Очень скоро ты, если захочешь, будешь знать, как Денис, Таня, Саша, Пал Палыч, Игорь Валерьевич… Чувствуешь, я тебя все подводила ко второй моей просьбе. Алексей, я пообещала, никто тебя не будет неволить. Слово мы держим. Нам от тебя ничего не нужно, мы просто любили и уважали Максима Даниловича, нашего друга и библиотекаря. Нам бы хотелось, чтобы ты вынес окончательное решение, когда прочтешь Книгу. Это вторая просьба…
Я безропотно согласился.
– Наговорились? – приветливо спросила нас Таня.
– Да, – сказала Маргарита Тихоновна, – провела ликбез. Надо было Алекся по многим вопросам просветить.
– Он парень способный, – похвалил меня Игорь Валерьевич, – быстро разберется.
Страх мой к тому времени почти выбился из сил, выдохся. Я был ко всему равнодушен. Меня не интересовали ни прибаутки Сухарева, ни добрые глаза Тани, ни рассказ Оглоблина, как он лет тридцать назад в Казахстане, будучи еще воспитанником детдома, ловил в реке сазанов: «Они выплывали на мелководье, наполовину высовывались, чтобы полакомиться молодой травкой, – чисто поросята. А я их палкой лупил…»
Мы подъехали к дому дяди Максима, Маргарита Тихоновна пожелала нам спокойного сна и попросила не полуночничать, потому что завтра понадобятся силы.
Я-то надеялся, меня хоть по возвращении оставят в покое. Этого не произошло. За мной поднялись Сухарев, Луцис и Кручина – сторожить или охранять. Впрочем, все были предупредительны и вежливы. Чувствовалось, в квартире дяди Максима эти люди как дома. Пока Саша расторопно готовил ужин – яичницу из десятка яиц, – Денис и Игорь Валерьевич вели малопонятные разговоры.
– С гореловскими – явно дело нечистое, – говорил Игорь Валерьевич. – Третий год читальне, а она на десятине! Не абонемент, даже не годовой налог, а десятина! Где это видано?!
– Вероятно, Совет решил опробовать новую схему, – Луцис азартно кромсал яичницу. – Очень логично. Провоцируется конфликт, его раздувают на собрании региона. Либо компенсация – либо сатисфакция…
– А в случае проигрыша обвиняемой стороны, – подвел итог Игорь Валерьевич, – Книга по закону перейдет в собственность победителя, официально – гореловской читальни, а на самом деле породившей ее библиотеки. Гениально и просто!
– Но не боись, Алексей, – подмигнул Сухарев, – до этого не дойдет.
Утром нагрянули Маргарита Тихоновна, Пал Палыч, Оглоблин и Ларионов и еще трое незнакомых мне широнинцев: Вадик Провоторов, Гриша Вырин и Марат Андреевич Дежнев. Значительный эскорт объяснялся тем, что всемером они доставили Книгу Памяти, которую мне церемонно вручили для прочтения.
Новопришедшие и Луцис задержались, а остальные ушли. Если бы не сложенные в прихожей топоры и перевязь с двумя саперными лопатками, все говорило бы о людях вполне мирных. Марат Андреевич Дежнев был врач-травматолог, высокий черноволосый мужчина лет под пятьдесят. Он сразу извинился, сослался на усталость после дежурства и пошел отсыпаться в спальню. Рядом с собой он положил укороченную на четверть шашку в потертых, обломанных на конце ножнах, которую он, как выяснилось, прятал в штанине.
Вадик Провоторов, маленький и коренастый, с фигурой борца и чуть свернутым набок носом, по профессии был архитектор, но работал охранником в зале игровых автоматов. Он попросил у меня отвертку и молоток, вывалил на кухонный стол десятка три металлических блях с высверленными по краям дырами, кучу мелких винтиков и заклепок, потом вытащил из своей турецкой клетчатой сумки широкую выкройку толстой грубой кожи и стал сноровисто прикреплять к ней бляхи. Позавчерашнее нападение Шапиро не сильно отразилось на его здоровье.
Гриша Вырин, электронщик по образованию, работал в частной фирме, занимающейся продажей бытовой техники. Внешне Гриша больше походил на уездного рок-музыканта в потертых джинсах, растянутом свитере, с длинными белобрысыми волосами, собранными в чуть засалившийся хвост. Он сутулился и выглядел очень худым, но когда сел за стол и чуть закатил рукава старого свитера, то показались мощные, жилистые, точно у моряка, предплечья.
Провоторов, Луцис и Вырин остались на кухне, я удалился в гостиную – читать Книгу.
С Громовым у меня не заладилось. Может, сказалось душевное переутомление прошедших суток и две бессонные ночи. Сама повесть была относительно невелика. В другое время я прочел бы подобного объема книгу в один присест, а теперь бился над ней третий час, не одолев даже половины.
Сюжет был следующим. Главный герой, корреспондент столичной газеты Митрохин, сорокалетний человек, обремененный семейными и творческими неурядицами, отправляется в дальнюю командировку – собирать материал о хозяйствах уральского региона. Митрохин на месяц поселяется в доме председателя Фомичева. Корреспондент добросовестно обходит с блокнотом все совхозные закоулки – фермы, коровники, опытные станции, новую школу, знакомится с замечательными людьми, энтузиастами своего дела, такими, как учитель Никодимов, создавший на базе машинно-тракторной станции кружок конструирования сельскохозяйственных машин. Кружку не хватает средств воплотить в жизнь совместное изобретение самого Никодимова и учеников.
«– Просто для транспортировки зерна надо выпускать специальные машины, – упрямо повторял Никодимов, едва поспевая за широким шагом председателя. – Точнее, не машины, а цельнометаллические бункера, они устанавливаются на ходовую часть „камаза“ или „зила“. Зерновоз сможет прямо от комбайна везти зерно на элеватор без промежуточной сортировки. Бункер-то герметичный, значит, сохранность зерна не зависит от ветра, состояния дороги или ее протяженности.
Фомичев задумался:
– А как с непогодой быть? Она же нередко увлажняет хлеб в валках и зерно на токах. Погорит твое зерно. Правильно я говорю, товарищ Митрохин?
Тот промолчал, и Фомичев воспользовался паузой по-своему:
– Вот, и пресса со мной согласна.
– А в нашем зерновозе этого не произойдет, – не сдавался Никодимов. – Бункер будет разделен на две равные по объему камеры. Если зерно влажное, то его ссыпают в одну камеру, а в движении оно пересыпается в другую, пустую. При этом зерно подсушивает теплый воздушный поток, отделяются полова и сорные частицы…
– У тебя, Юрий Викторович, что? – с подковыркой спросил Фомичев и сам ответил: – Правильно, кружок конструирования и станция юных техников. Вот ими и занимайся. Твой чудо-зерновоз лишь мечта!
